Глубокие отношения были у Ницше с двумя друзьями, Эрвином Родеи Рихардом Вагнером. Эти дружеские связи не сохранялись долго. Но внутренне и тот и другой были спутниками его души на протяжении всей жизни. Пока он был с ними, он ещё не был по-настоящему одинок. Разрыв с ними тотчас повлёк за собой радикальное одиночество.
В этом состоянии он делал попытки завести новых друзей(Пауль Рэ, Лу Саломэ, Г. фон Штейн); это были люди хотя и не без достоинств и не без определённого значения для своего круга, однако не того ранга, что два утраченных друга. В отношении каждого из них тоже наступило разочарование и новый разрыв. Неким фоном в это время, как замена всему, чего не хватает, не совсем полноценная, но поддерживающая иллюзии, стоит Петер Гаст.
Беспокойной судьбе этих неудачных дружеских привязанностей противоположна история его отношений с другими людьми, отношений, представлявших собой нечто постоянное, то, что поддерживало его в жизни, однако экзистенциально было непричастно глубинам его существа, его миссии. В чём-либо постоянном Ницше не мог чувствовать себя в безопасности, сколь бы ни было оно ему по-человечески необходимо, — ни у родственников, ни в якобы постоянных, но непрестанно меняющихся смотря по тому, кто в них участвует, компаниях, где люди приходят и уходят, возвращаются, но никогда не потрясают до глубины души, ни благодаря духовно-приятельским контактам со многими видными людьми, ни благодаря поддержке верного Овербека.
Результат всюду один — углубляющееся одиночество. Можно задать вопрос, почему оно стало необходимым для Ницше, для его экзистенции исключительности: при том что может показаться, будто у Ницше сохраняется некая незрелость в том, от чего зависит всякая коммуникация, в её основаниях и условиях, нужно, наоборот, понять, что его миссия словно поглощает его всего как человека и как возможный субъект дружеских отношений. Если не ответить на этот вопрос, то хотя бы прояснить его может то, как сам Ницше понимает своё одиночество.
Только два друга действительно стали для Ницше судьбой: Эрвин Роде, друг юности, и Рихард Вагнер, единственный творческий деятель, к которому Ницше, бывший на тридцать лет моложе, относился с безграничным уважением.
Кульминацией восторженной дружбы inter pares [15], между Ницше и Роде [16]был 1876 год. Когда они приходили на лекцию, «излучая ум, здоровье и юношеский задор, в костюмах наездников, да ещё и со стеками в руках, другие удивлённо смотрели на них как на двух юных богов» (Der junge Nietzsche, S. 190). Их называли диоскурами. Они сами чувствовали, что по сравнению с другими людьми они — вместе, «как на отдельной скамеечке» (письмо Роде к Ницше, 10.9.67). Их связывала серьёзная этико-философская общность: как только их «разговор обращался к глубинам, воцарялась спокойная и полная гармония» (Biogr., I, 243). Начавшаяся в этот год переписка продолжила обмен мнениями: общими были их отрицательная позиция по отношению к «теперешнему времени», их любовь к Шопенгауэру и Вагнеру, их понимание филологической работы, их освоение греческой культуры. Только в 1876 году, когда Роде женился, переписка сразу стала гораздо менее активной, то надолго затихая, то возобновляясь в виде отдельных сообщений и приветов, и закончилась разрывом в 1887 г.
Письма 1867–1876 гг. — несравненный документ духовно возвышенной юношеской и студенческой дружбы. Тот факт, что эта дружба расстроилась, стал для судьбы Ницше решающим; но одновременно явился как бы символом того, что Ницше, подчиняясь абсолютному требованию своей экзистенциальной правдивости, не смог жить в буржуазном мире даже там, где его представители были по-человечески благородны. Стоит задаться вопросом, как произошёл этот разрыв.
Письма 1867–1868 гг., если учитывать факт последующего расставания, дают возможность увидеть в отдельных штрихах существенные симптомы опасности.
Роде видит себя в роли принимающего, своего друга Ницше — в роли дающего. Осознавая превосходство Ницше он противопоставляет ему себя как ученика, его творческому началу свою непродуктивность: «Что касается моей персоны, я временами чувствую себя почти какой-то дрянью, я ощущаю, что не в состоянии ловить на тех морских глубинах жемчуг вместе с тобой и с детским удовлетворением забавляюсь пескарями и прочей филологической нечистью … Но мои идеи являются мне во все лучшие часы с тобой … так останемся же навсегда вместе, мой дорогой друг, пусть даже один из нас ваяет больших кумиров, а я при этом вынужден довольствоваться скромной работой резчика» (22.12.71).
Изначальное влечение к единственному другу у Роде сильнее, чем у Ницше, для которого эта дружба уже неразрывно связана с осознанием собственной миссии. Общий тон писем выражает преданную любовь со стороны Роде. Как будто все его чувства направлены на друга. Он часто просит о письме, о хотя бы одной строчке; он щепетильно стремится выяснить, хранит ли и Ницше к нему верность и лояльность.
Таким образом, фактически всё здесь зависит Ницше. Роде не мог предложить со своей стороны ничего, что соответствовало бы ницшевским сочинениям и планам. Он охотно оказывал чисто техническую помощь, а Ницше нередко пользовался ей. Своего апогея эта помощь достигла в «братстве по оружию» против Виламовица, пусть и была выражением скорее дружеского расположения, чем филологического единомыслия. Поступок Роде состоял в том, что он публично пришёл на помощь бойкотируемому филологами Ницше, чем подверг опасности свою собственную академическую карьеру.
В отношении всех крайностей и экстравагантностей ницшевых идей и планов Роде выказывал безотчётную осмотрительность, например, осторожно относился к идее создания общины светских монахов, соблюдающих принцип абсолютной академической бедности, к грандиозным культурным прожектам Ницше, покуда не выявлена «цепь взаимосвязанных обязанностей», соединяющая базис культуры с её самыми высокими претензиями, к намерению Ницше передать ему, Роде, свою профессорскую должность, чтобы самому посвятить жизнь пропаганде искусства Вагнера (разъезжая с докладами и т. д.). Это защитное соблюдение меры было инстинктивным, осуществлялось без неприязни, не с позиции превосходства.
Но когда осмотрительность Роде переросла в осознанную деловитость, когда его изначальное чувство к другу юности, на которое тот в подобной форме ничем не отвечал, угасло, когда он перестал принимать от Ницше высокие импульсы и соизмерять себя с ним, эта дружба прекратилась, причём безо всяких конкретных слов или поступков — этого не понадобилось. Что-то случилось, но сознательно ни один из них решительных мер не принимал. У Роде незаметно произошло изменение взглядов, а Ницше, при всех метаморфозах мышления, сохранил свои прежние чувства к Роде, при том что его интерес к другу всё увеличивался. С 1876 г. в письмах Роде ощущается какая-то неестественность, тогда как Ницше пишет в простой манере, очаровательно выказывая чувство старой дружеской привязанности.
Причины отчуждения очевидны. Тот факт, что после женитьбы Родерегулярная переписка прекращается, не случаен. Дружба для Роде до такой степени представляла собой удовлетворение изначальной потребности в любви и общении, что в тот момент, когда эти чувства смогли сосредоточиться на другом объекте, дружба себя исчерпала. Чувства Ницше были иными по своей силе: такие чувства в юности не чрезмерны, но длятся всю жизнь. Кроме того, брак всё прочнее связывал Роде с буржуазным миром, с его институтами, бытующими в нём взглядами, а также с нормами, которые господствуют в филологическом сообществе.
Сущностная противоположность Роде и Ницше является характерной, если рассматривать их как представителей различных миров. В молодости перед обоими открываются неограниченные возможности, оба с избытком ощущают в себе возвышенные стремления. В дальнейшем их пути оказываются противоположными: Ницше остаётся молодым и в экзистенции веры в собственную миссию утрачивает твёрдую почву под ногами; Роде стареет, начинает вести оседлый образ жизни, обуржуазивается и теряет веру; поэтому основная черта Ницше — храбрость, Роде — самоироничные сетования.
