Я хочу снова это ощутить. Вспомнить, каково любить человека. И не любого. Я хочу знать, каково любить Чарли.

Я стою на краю газона и смотрю на улицу, когда он подходит ко мне сзади. Я не слышу его приближения, но могу учуять. Не знаю как, поскольку от него пахнет улицей.

— На что смотришь? — спрашивает парень.

На дома — каждый из них безукоризнен и ухожен до безобразия. Мне хочется пальнуть из пистолета в небо, просто чтобы тихони, живущие в них, выбрались наружу. Этому кварталу не помешало бы вкусить немного жизни.

— Странно, до чего же деньги делают районы тихими, — говорю я. — На моей улице, где ни у кого нет денег, очень громко. Сирены воют, люди кричат, хлопают дверями, включают музыку на всю катушку. Где-то кто-то всегда создает шум. — Я поворачиваюсь, не ожидая своей реакции на его влажные волосы и бритую челюсть. Сосредотачиваюсь на его глазах, но от этого не легче. Я откашливаюсь и отворачиваюсь. — Я предпочитаю шум.

Он делает шаг, и мы оказываемся плечом к плечу, глядя на тихую улочку.

— Нет. Тебе не нравится ни то, ни другое. — Силас говорит, будто знает меня, и я хочу ему напомнить, что это не так, но тут он берет меня за локоть. — Давай выбираться отсюда. Сделаем что-то, что не присуще Чарли и Силасу. Что-то только наше.

— Ты так говоришь, будто мы вторглись в их тела.

Силас закрывает глаза и откидывает назад голову.

— Ты себе не представляешь, как часто я думаю о вторжении в твое тело.

Я не планировала так громко смеяться. Я запутываюсь в собственных ногах, и Силас едва успевает поймать меня. Мы оба хохочем, и он потирает мои руки.

Я отворачиваюсь. Мне надоело испытывать к нему симпатию. У меня лишь полтора дня воспоминаний, но они уже полнятся не ненавистью к Силасу. А теперь он еще и придумал себе новую цель в жизни — влюбить меня в себя. Меня раздражает, что это мне нравится.

— Уйди, — говорю я.

Он поднимает руки в знак капитуляции и делает шаг назад.

— Достаточно?

— Дальше.

Еще шаг.

— Так лучше?

— Гораздо, — язвлю я.

Парень ухмыляется.

— Я плохо себя знаю, но я определенно люблю игры.

— Ой, я тебя умоляю. Силас, будь ты игрой, это была бы «Монополия». Ты ходишь, ходишь, но в итоге все жульничают, чтобы, наконец, покончить с этим.

Он молчит с минуту. Я уже жалею о своих словах, несмотря на то, что это была шутка.

— Наверное, ты права, — он смеется. — Вот почему ты изменила мне с тем придурком Брайаном. К счастью для тебя, я больше не «Монополия». Теперь я «Тетрис». Все кусочки моей мозаики подойдут к твоим.

Я фыркаю.

— Ну и к школьному психологу, конечно же.

— Удар ниже пояса, Чарли, — он качает головой.

Я жду пару секунд, покусывая губу.

— Мне не очень хочется, чтобы ты так меня называл.

— Чарли? — Силас поворачивается ко мне.

— Да. Это странно? Я не чувствую себя ней. Даже не знаю ее. Впечатление, будто это не мое имя.

Он кивает и идет к машине.

— Так я могу тебя переименовать?

— Да… пока мы со всем не разберемся.

— Поппи.

— Нет.

— Люси.

— Черта с два, да что с тобой не так?!

Он открывает пассажирскую дверь своего «Ровера», и я сажусь.

— Ладно-ладно… Вижу, ты не ценишь традиционно милые имена. Можем подыскать что-то покруче. — Он присаживается за руль. — Ксена…

— Нет.

— Рог.

— Фу, нет!

Так мы и проводим время, пока навигатор Силаса не объявляет, что мы на месте. Я осматриваюсь, удивленная собственной увлеченностью разговором — даже не заметила, как прошла поездка. Опустив взгляд на телефон, я вижу шесть сообщений от Брайана. Не хочу с ним сейчас разбираться. Прячу мобильный и кошелек под сидение, с глаз долой.

— Где мы?

— Бурбон-стрит, — отвечает он. — Самое популярное место в Новом Орлеане.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я с нотками подозрения.

— Вбил в гугле. — Мы смотрим друг на друга поверх капота, а затем одновременно закрываем дверцы.

— Откуда ты знал, что такое гугл?

— Как раз в этом мы и должны разобраться.

— Я думаю, мы инопланетяне, — говорю я. — Поэтому у нас и отсутствуют воспоминания Чарли и Силаса. Но мы помним, что такое гугл и тетрис, из-за компьютерных чипов в наших мозгах.

— Так мне можно переименовать тебя на Пришельца?

Я бездумно стукаю его ладонью по груди.

— Сосредоточься, Силас!

Он пыхтит, а я указываю прямо.

— Что это? — бегу вперед. Это белое, похожее на замок здание. Его три шпили тянутся в небо.

— Похоже на церковь, — говорит парень, доставая телефон.

— Что ты делаешь?

— Фотографирую… на случай, если мы забудем. Я подумал, что нам нужно документировать все события в нашей жизни и все места, где мы бываем.

Я молча обдумываю его слова. А хорошая ведь идея!

— Туда нам и надо, так? Церковь всегда помогает людям… — я умолкаю.

— Да. Людям, а не пришельцам. А поскольку мы…

Я снова его бью. Когда он начнет воспринимать все всерьез?

— Что, если мы ангелы, которые должны всем помогать, и нам дали эти тела, чтобы мы могли исполнить свою миссию?

Он вздыхает.

— Ты сама слышишь, что говоришь?

Мы доходим до дверей, которые, по иронии, закрыты.

— Ладно, — я поворачиваюсь. — Каковы твои предположения? Что с нами произошло? Мы стукнулись головами и потеряли память? Или что-то съели неудачное?! — Я спешно спускаюсь по ступенькам.

— Эй! Эй! — кричит Силас. — Тебе запрещено на меня злиться! Это не моя вина. — Он бежит за мной.

— Откуда такая уверенность? Мы ничего не знаем, Силас! Может, ты во всем виноват!

Мы стоим у лестницы и испепеляем друг друга взглядом.

— Может, и так. Но что бы я ни сделал, ты тоже на это пошла. Если ты не заметила, мы с тобой оба в это встряли.

Я сжимаю кулаки, делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на церкви, пока глаза не слезятся.

— Слушай, — Силас делает шаг в мою сторону. — Прости, что шутил. Я хочу все понять не меньше тебя. Какие еще у тебя идеи?

Я закрываю глаза.

— Сказки. Кто-то всегда оказывается проклят. Чтобы разрушить заклятье, они должны что-то узнать о себе… и…

— Что?

Я вижу, что он пытается воспринимать меня серьезно, но это только больше злит.

— Дальше поцелуй…

Парень ухмыляется.

— Поцелуй, значит? Я никогда ни с кем не целовался.

— Силас!

— Что?! Если я не помню, это не в счет!

Я складываю руки на груди и наблюдаю, как уличный музыкант поднимает скрипку. Он помнит первый раз, когда взял ее в руки, свои первые ноты, кто подарил ее ему. Я завидую его воспоминаниям.

— Я буду серьезен, Чарли. Прости.

Смотрю на Силаса уголком глаза. Он искренне сожалеет — руки в карманах, голова опущена, будто стала слишком тяжелой.

— Так, что, по-твоему, мы должны сделать? Поцеловаться?

Я пожимаю плечами.

— Попытка не пытка, так?

— Ты говорила, что, по сказкам, герои должны сначала что-то узнать…

— Да. Например, Спящая Красавица нуждалась в ком-то храбром, чтобы разбудить ее поцелуем и снять проклятье. Белоснежку вернул к жизни поцелуй истиной любви. Ариэль должна была поцеловаться с Эриком, чтобы разрушить заклятие морской ведьмы.

Он бодрится.

— Это мультики. Ты помнишь, как смотрела их?

— Нет, но я помню суть. Мистер Дитсон обсуждал сегодня сказки на уроке английского. Тут-то мне и пришла идея.

Мы идем к музыканту, играющему нечто медленное и грустное.

— Похоже, разрушение заклятия, по большей части, лежит на парне, — говорит Силас. — Он должен что-то значить для героини.

— Да… — Мой голос затихает, и мы останавливаемся послушать. Хотела бы я знать эту песню. Звучит знакомо, но я не могу ее назвать.

— Есть одна девочка, — тихо начинаю я. — Я хочу поговорить с ней… возможно, она что-то знает. Некоторые называли ее Креветкой.