— Я хотел спросить вас, принц… Я отправлял моему царственному брату Александру послание из Смоленска. Насчет возможного заключения мира, — Бонапарт отсалютовал мне бокалом и сделал глоток. Я тоже приложился, вино, как и ожидалось, было выше всяких похвал. — Так вот… Я не получил никакого ответа. Возможно, вы сможете меня просветить насчет планов императора Александра. Или для того, чтобы начать мирные переговоры мне нужно взять Москву?

— Как вы понимаете, я не слишком хорошо осведомлен насчет дипломатической деятельности императора, — немного помедлив и постаравшись ответить как можно более расплывчато, заговорил я. — Тем более, что последние полгода я находился при армии, и сведения из столицы получал с известной задержкой. Однако я бы мог бы попробовать прояснить этот вопрос. Тем более, что… Как мне кажется, эта война успела подойти к своему логическому завершению, и дальнейшее… Прояснение позиций можно было бы доверить дипломатам.

Особенно это заявление актуально, если знать — учитывая немалое расстояние и дождливую погоду до нас эти сведения еще не дошли — что третья армия Тормасова, видимо, после гневного окрика из Петербурга и прихода подкреплений, начала наступление на держащий правый фланг французов корпус Ренье-Шварценберга. Более того в коротком сражении, состоявшемся 23 сентября Александр Петрович, получивший некоторое численное превосходство над противником, сумел заставить австро-саксонский корпус отступить на запад, для прикрытия Варшавы, что одновременно открывало ему путь на Минск. И вот это уже было совсем серьезно.

Судя же по поведению французского императора, тот об нависшей над его правым флангом угрозе еще тоже не знал.

— Если император Александр не согласится на переговоры, мне придется продолжить движение вперед и занять Москву. Там я перезимую, а в следующем году, подтяну резервы… — видимо, услышав в моем голосе хорошо отыгранную слабость, Бонапарт решил немного поддавить. — И тогда возможные условия мирного договора будут совсем другими.

— Мне понадобится несколько дней… Чтобы более точно прояснить позицию моего брата, — осторожно сказал я, стараясь не давать пока никаких обещаний, но при этом выиграть у Наполеона несколько лишних дней. Дней через десять-двенадцать по моим прикидкам должны были ударить морозы, и вот тогда посмотрим, кто как заговорит.

— У вас есть два дня, — оборвал мой поток мысли Бонапарт. — После этого война продолжится. Я разобью остаток вашей армии и возьму Москву. Но вы должны помнить, что я открыт для переговоров в любой момент.

— Я доведу до императора ваши предложения, — кивнул я, поднимаясь. — Всего хорошего, ваше императорское величество.

Следующие два дня были заполнены достаточно унылыми хлопотами. Огромное количество трупов, которых никто даже не пытался хоронить, поскольку гораздо важнее было помочь тем раненым, которых еще можно было спасти.

Целые поезда из телег, повозок и всего, что было под рукой, доверху заполненные раненными и увечными солдатами потянулись на восток. Тут впервые я моей подачи была применена практика сортировки раненых: как бы это не было жестоко, спасали мы только тех, кто имел больше шансов на выживание. Остальных оставляли ждать прихода своей участи, лишь по возможности стараясь облегчить их страдания.

Восемьдесят тысяч человек потеряли две армии. Из них около сорока — это те, которые сразу погибли на поле боя, вторая половина — раненые и увечные, из которых при наличии нормальной медицинской службы можно было бы впоследствии вновь поставить в строй от пятнадцати до двадцати тысяч человек. У нас получилось эвакуировать в Москву, дай Бог, тысячи четыре человек. Остальные так и остались навечно на Бородинском поле.

28 сентября объявленное перемирие было окончено, и боевые действия возобновились снова, однако сразу Бонапарт в атаку не полез. Скорее всего, до него дошли наконец сведения о неудачах в тылу, где Виктору с тридцатью тысячами штыков пришлось оставить Смоленск и выдвинуться в сторону Минска для блокирования Тормасова. В любом случае в наступление Бонапарт перешел только 29-го числа.

2-ое Бородинское сражение во многом стало калькой первого. Французы атаковали по всему фронту, мы отбивались как могли, отступали и контратаковали. Возможно, по своему ожесточению, это — кто-то считает его продолжением тех событий, которые были 25 числа, а кто-то отдельным — сражение бой 29-го сентября даже превзошел своего предшественника. Французы понимали, что им нужна победа — в ночь с 28 на 29 сентября температура впервые опустилась ниже нуля, — нужен еще один рывок до Москвы, где можно добыть припасы, и где можно переждать холода. Ну а русские, как это не банально, понимали, что дальше отступать некуда.

К началу второго Бородинского сражения у французов было чуть меньше ста тысяч человек. Около девяноста пяти, примерно. К нам же за эти дни подошли кое-какие подкрепления, что позволило увеличить общую численность армии — вместе с нерегулярной конницей и ополчением — до ста тридцати тысяч.

Несмотря на яростные атаки армии Наполеона, продолжавшиеся весь световой день, несмотря на жуткие потери с обеих сторон и введение в бой остатка молодой гвардии, русские войска сумели удержать позицию и не отступить. Москва была спасена, осталось самая малость — выиграть войну.

З.Ы. Чет слишком глубоко углубился в мелкие подробности, кажется начал терять темп. Тратить всю книгу на одну войну в планы мои точно не входило… Постараюсь дальше чуть ускориться.

1 октября выпал первый легкий снег. Он покрыл собой израненную деятельностью человека землю, однако всех ужасов войны спрятать не мог. Победа во втором сражении далась нам не дешево: почти двадцать пять тысяч солдат, из которых около шестнадцати только убитыми. Впрочем, французы потеряли не на много меньше, а, учитывая постоянно подходящие к нам подкрепления и события во французском тылу, положение наполеоновской армии становилось все более отчаянным.

На южном фланге корпус Виктора успел занять Минск до подхода Тормасова, чем, по сути, спас армию Наполеона от окружения. При этом вполне боеспособный корпус Шварценберга, хоть и не проявлявший особой активности, связывал Тормасову руки и ноги, угрожая в любой момент ударом в спину.

Чуть хуже обстояли дела на северном фланге, где Кульнев также получив подкрепления из Петербурга, начал наступление на Сен-Сира. Маршал, чувствуя за противником силу отступил в Витебск, где были сосредоточены склады Великой армии, и сел в оборону. Теперь если посмотреть на карту, территория занятая французами выглядела даже не как клин, а скорее, как длинный тонкий палец, всунутый вглубь России. Ширина удерживаемого прохода — весьма надо сказать условно, поскольку там активно шалили наши диверсионные команды — составляла сто пятьдесят километров, а длина — шестьсот. Тут уж не нужно было быть стратегом, чтобы понимать всю глубину той задницы, в которую угодили французы. Собственно, она как раз километров около шестисот глубиной и была.

В такой ситуации я отправился на переговоры с Наполеоном во второй раз. Откровенно говоря, никаких полномочий у меня на то не было, тем более что даже Кутузов с большим сомнением отнесся к возможности еще немного потянуть время дипломатическими методами, а отирающийся при армии английский генерал Вильсон и вовсе пытался протестовать. Англичанина я совершенно недипломатично послал известным маршрутом, ну а фельдмаршал впрямую запрещать мне ничего не стал: он умел держать нос по ветру и отлично чувствовать нюансы. Старый лис. Так что руки у меня были в известной степени развязаны.

В этот раз ехать напрямую в лагерь французского императора я поостерегся. Мало ли, что чувствующий приближения песца Бонапарт, может отчудить. Зачем рисковать? Корсиканцу заранее отправили послание о том, что я желаю пообщаться с ним на нейтральной территории, и где-то около двух часов пополудни две делегации встретились на условной линии разграничения между двумя стоящими друг на против друга армиями.