Отдельно стоял вопрос о том, что понесут рабочие. Какие флаги? Какие лозунги? С флагами всё просто. Государственные флаги носить никому не запрещено. Пусть ходят с ними. Красные флаги? А я против них ничего не имею. Считает народ этот флаг своим символом — ради бога! Самодержавие не должно быть антинародным. Лозунги? "Да здравствует самодержавие!" — это для отдельных ценителей. Откровенный подхалимаж неуместен. Значит: "Да здравствует социализм!" А что? Ныне это модно и очень даже прогрессивно. При этом, ничуть не подрывает основ. Ведь большевики популярно объясняют рабочим, что важна не форма правления, а её содержание. Что самодержавие может быть социалистическим по духу и дополнять собой диктатуру пролетариата. Но таким оно не станет по щучьему велению. Рабочий класс, сам, своими усилиями должен добиться прочного союза между собой и правящим домом. Естественно, что в числе лозунгов должны быть и антикапиталистические. Поэтому "Долой капитализм!" — тоже сойдёт.

Стоп! А про песни то я забыл! Людям что-то нужно петь! Не то, чтобы я что то имел против революционных песен, но они будут не совсем в тему. А что тогда людям петь? Ведь нужно что-то такое, бодрое и вдохновляющее. Ага! Придумал!

"Дрожи, буржуй, настал последний бой.

Против тебе весь бедный класс поднялси,

Он улыбнулси, рассмеялси, все цепи разорвал,

И за победу бьется как герой".

А что? Вполне подходяще и ничего против царской власти тут нет. Народу сразу понятно: царь буржую не товарищ! Но одной песни мало. Нужно что то еще. Впрочем, песни времен первых советских пятилеток могут быть вполне уместны. Если учесть, что в шествии примут участие не только рабочие, но и работницы:

"Идем, идем, веселые подруги!

Страна, как мать, зовет и любит нас.

Везде нужны заботливые руки

И наш хозяйский, теплый женский глаз!"

Один куплет, предпоследний, придётся убрать. Не соответствует он текущей обстановке. Но ведь можно в глубине архивов спрятать полный, так сказать апокрифический вариант.

Хорошо, но мало. Нужно ещё что-нибудь не просто бодрое, но и агрессивное до упора. Местных поэтов что ли напрячь? Нынешние декаденты ещё не потеряли вкус. Могут и шедевр нечаянно сочинить.

Да, вопросы поддержания порядка. Полиции конечно стоит быть готовой, но лучше ей не отсвечивать. Не раздражать людей. Пусть товарищ Сталин со своими черносотенцами порядок обеспечит. Тем более, по моим сведениям, на мирную демонстрацию собираются напасть боевики ЛДПР. Правда, Жириков ещё не в курсе собственных планов, но это не беда. Времени на подготовку ему хватит. Значит следует заранее заказать нужное количество резиновых дубинок для боевиков "Союза русского народа". Пусть ими попотчуют агентов мировой буржуазии.

Особенности работы моей собственной канцелярии таковы, что отданные мной в начале года распоряжения, которые она оформляет в виде директивных документов, как правило окончательной готовности достигают к 23 февраля. Это один из тех дней, когда я скрепляю документы своей подписью. Есть и другие "подписные дни". Но этот — первый в году. То, что эта дата для меня многое значит, вряд ли нужно объяснять моим современникам. Здешний народ просто счёл это моим личным суеверием. Но сочтя так, принял к сведению и многие старались подсунуть мне на подпись свои прошения именно в этот день. Но вот чего я не сразу понял, так это то, что в этом мире 23 февраля вовсе не мой день. Взяв за обычай проводить вечер этого дня за семейным столом с родными и близкими, я упустил из виду, что по григорианскому календарю это совершенно иная дата — 8 марта! Когда до меня это наконец то дошло, то ничего в своих привычках менять я не стал. Это вовсе не мешало мне хоть раз в год побыть не царём, а простым полковником Романовым.

Правда, в стране это воспринимали не только как мою личную привычку. Этот день в году многие уже ждали с нетерпением. Почему? А потому, что в этот день я взял за обыкновение преподносить народу указы, несущие ему хоть небольшое, но облегчение. Например, снижение суммы податей. Сильно я тут помочь людям не мог. Речь шла о смешных деньгах, которые ничего не меняли в материальном положении трудящегося человека. Но если это делать каждый год, то настроение людей меняется к лучшему. Мизер складываясь с мизером, рано или поздно принесёт существенное облегчение. Во всяком случае к этому привыкли и воспринимали как само собой разумеющееся.

С гораздо большей благосклонностью восприняли иные мои указы. В частности, в 1897 году я обязал работодателей предоставлять работницам дородовый и послеродовый отпуск с сохранением рабочего места и трети прежнего заработка. Я конечно не столь богат, как бельгийский король, но в моей ситуации и это достижение. Которое кстати оценили суфражистки. Как местные, так и валютные. Но наибольший восторг у этих дам вызвал мой закон о местном самоуправлении.

Дело в том, что подписывая его, я не подумал о некоторых последствиях от его применения на практике. Мне просто нужно было потеснить либералов в местных органах управления. А для этого я взял и ввел трудовые книжки и понятие трудового стажа. Общественная работа в этот самый стаж не входила. И по новому закону, избирать мог только обладатель трудовой книжки, достигший 18 лет. А избираться мог обладатель десяти лет трудового стажа, если на момент выборов ему исполнилось 21 год. То, что многие прежние земские деятели лишались права голоса — уже вызвало возмущённые вопли. Но ещё большее возмущение вызвало то, что голос и право избираться во власть обрели люди, принадлежавшие к "подлому" сословию. А чему удивляться? Если парнишка в 12 лет начал работать на заводе, то к 22 годам он по закону имел право избираться в городскую управу. При этом, ему могли отдать свои голоса товарищи по работе. Понятно, что трудовой стаж шел не только пролетариям. Государственные служащие его тоже имели. И тот же Дмитрий Иванович Менделеев в правах своих не терял. Но уже Лев Толстой пролетал мимо кассы. Участвовать в выборах имел право, а избираться — ни в коем разе! Стаж военной службы был маловат. Потому либералы и возмущались новыми порядками.

— Видимо наш самодержец мечтает, чтобы государством кухарка правила! — эти слова, произнесенные великим князем Константином Константиновичем весьма быстро донесли до меня. И не только до меня. В либеральных салонах она тоже пользовалась популярностью.

Честно говоря, я на это не обиделся нисколько и при первой же встрече с автором этой фразы, справился о здоровье его кухарки.

— Государь! — последовал ответ, — в моём домашнем штате отсутствует кухарка, так как предпочитаю иметь повара.

— Ну что же, вполне понимаю вас, — последовал немедленный ответ с моей стороны, — и хотя я сам предпочитаю любоваться на кухарок, но осуждать любителей поваров не смею.

Ответ мой конечно отдавал грубой казарменной пошлостью, но воспитанный человек ведь не должен реагировать на них. А насчет кухарок я сказал чистую правду. Решительно сократив штат прислуги, я в числе прочего избавился и от поваров. Мы с Аликс давно питались простой пищей, которую готовила нам именно кухарка. Правда, официальные приёмы с последующими праздничными обедами всё-равно никуда не делись. Но в этих случаях стол готовили приглашаемые для таких случаев специалисты из "Метрополя".

Ещё больше стали педалировать в обществе тему кухарок, когда про меня вдруг с восторгом заговорили отечественные и зарубежные суфражистки. Что их привело в восторг? Да всё тот же закон о выборах. В законе ничего не говорилось о половой принадлежности избирателей и избранников. Есть трудовая книжка и возраст 18 лет — голосуй! Трудовой стаж не менее десяти лет — можешь выдвигать свою кандидатуру. Чем наши суфражистки и решили воспользоваться. На успех они не надеялись. Им нужен был повод для скандала. После того, как Горемыкин, ответственный за проведение выборов в местные органы власти, наложил запрет на участие в них женщин, они обратились к Аликс. Аликс естественно ко мне. А что? Я ничего! Вызвал Ивана Логгиновича и популярно ему объяснил, что он не прав. Власть должна быть труженицей. И где нам найти тружеников, как не среди работников. Ну а то, что работник малую нужду иначе справляет, нежели мужчины, не является основанием для запрета.