«Наверно, я содрала себе кожу», — предположила я.

На негодование времени мне не дали. Чьи-то руки свирепо вцепились в меня мертвой хваткой и дернули вверх. Я аж качнулась вперёд, всматриваясь в того, кто обращается со мной, как с мешком картошки. Само собой, это был Нейл.

Лицо чумное. Взгляд метнулся к моим глазам. Дышит через раз и ртом. На майке испарина. Видно, что бежал не один пролет по лестнице. Будучи практичной, я перво-наперво стала вывертываться из его рук. Точнее — попыталась. Удержал, глаза полыхнули яростью, пронзив насквозь.

— Мозгами двинулась?

Эта фраза мгновенно заставила меня собраться: я открыла рот, но слов в защиту не нашлось. Да и что сделаешь в сиюминутной ситуации?

Продолжая таранить меня кровожадным взглядом, он вынул мобильник и рявкнул:

— Предсмертная записка?

Я чопорно провозгласила, не внимая корректности высказывания:

— Признаю: у меня расстройство, но не навязчивая идея суицида. Это обдуманный поступок.

От этих слов его порядком перекосило. Глаза расширились. Он посмотрел так, точно я безнадежный псих.

— Я не мог представить, что ты и своими руками… Кретинка!

Ну, вот же — устыдил! Однако, меня порядком стали утомлять его притязания ко мне.

Я сжала кулаки и стала выпихиваться: упираясь и колотя по его телу.

— Я хочу выяснить, в чем дело?! — он встряхнул меня, а затем мельком глянул вниз, словно удостоверяясь, что я могу стоять на ногах. И затаил дыхание.

— Неважно! — завопила я. — Отвали! — не прекращая вырываться из плена, с криками: — Да отпусти же меня! Отпусти!

Не пошевелился. Стоит неподвижно, как статуя.

— Ты собиралась сделать такое? И думаешь, это неважно???

— Моя жизнь, я ей и распоряжаюсь! — я пнула его по щиколотке, сделала выпад к боку, откуда дернулась и почти ударила локтем в ребра, когда он рефлекторно метнувшись, отвел мою руку в сторону. Я замахнулась сразу же второй, чтоб вдарить прямо промеж глаз, но опять потерпела неудачу — в раз скрутил. Вот и стою с раскинутыми руками, как пугало посреди поля.

И тут меня, как запалом подпалили, и я заорала на него:

— Ты видишь лишь часть, оторванный пласт поверхности. Я же вижу основу. Тебе не понять! Никому не понять! Никогда!

Руки расслабил. Расцепил. Выпустил меня.

Я перестала бунтовать, сжалась, плечи осунулись, ноги подломились. Разум приходил в норму, я начала осознавать безвозвратность своих действий и собственную безалаберность. Теперь в крови блуждал страх и паника, зацепляя струны моей души.

Его лицо потеплело, озабоченный голос, смягчившись, шепнул:

— Слышишь?!

Я подняла пасмурные глаза. Они у меня — тусклые, словно затянутые льдом. И всё, что я вижу — тьму.

— Я хочу, чтоб ты жила! — говорит он и берет меня за руку. Моя ладошка тонет в его ладони. Я чувствую, как жар его тела просачивается в меня и накрывает этим теплом, как волной в океане. Я смотрю в его глаза, их серьезность пугает меня.

Отворачиваюсь, растворяя взгляд в панораме города. Я ошеломлена. У меня пересохло в горле. Что-то жжет в груди.

Вдруг, он бесцеремонно приникает ко мне и, прислонив мою голову к себе, начинает гладить, точно ребенка.

— Не думай, — шепчет он, — просто живи.

Я чувствую, как колотится его мотор в груди. Я чувствую его решительность. Я чувствую, как бьет ключ его жизненной энергии, как он разливается по его телу и заполняет каждый его угол. И я питаюсь им. Краду и изымаю всеми клеточками тела без остатка.

Не знаю, сколько прошло времени. Но вокруг ничего не менялось, словно, всё застыло и замерло. И лишь приглушенное эхо дребезжащего у подножия города, напоминало, что мир вращается в своей цепи.

— Скажи, а как ты узнал, что я здесь?

— Почувствовал, — он отпрянул от меня, чтобы я полностью попадала в его поле зрения.

— Медиум? — строптиво спросила я, ко мне возвращался скептицизм.

— Человек, наученный горьким опытом.

— Спасибо… — вздохнула я, задержавшись на секунду: — вовремя остановил.

— Пожалуйста, — сказал он, затолкав руки в карманы. И вполне добродушно проворчал: — Надумаешь что-то подобное, будь любезна, предупреди пораньше.

— Ладно, попробую.

На мои слова он улыбнулся, но актерское преображение вышло не естественным, каким-то перегруженным. Может, он и хотел показаться бесстрашным спасателем, но внутри его потряхивало, явно, не хило, как впрочем, и саму меня.

Назад мы возвращались в полном молчании. Он смотрел мне в лицо, я — строго в сторону.

«И что я только делаю?» — раздумывала я, перебирая насущность событий в дебрях памяти. Ведь, словно и не я, а кто-то вел и подталкивал меня к опрометчивому шагу. Всё это, может, и бред чистейшей воды, но всё же я себя так чувствую, а скорее, просто не хочу признавать свой наиглупейший поступок из всех поступков. Потому, как единственная мысль, которая пришла мне в голову, чтобы изменить сложившуюся ситуацию — это выбросить себя, как мусор за борт жизни. По-моему, я заигралась в обиженную девочку, имея столько всего за пазухой, я упорно стараюсь сжечь за собой все мосты.

И к чему меня это приводит? А к тому, что я здорово проштрафилась во всех своих начинаниях, ибо не так сложна жизнь, как её усложняем мы.

Зачем ты уходишь от счастья, безумная?! Продолжай свою жизнь вопреки всему!

Ведь, всё то, что ты так ищешь — это те люди, которые входят в твою судьбу, протягивают тебе руки, отдают и принимают в тебе все твои стороны.

Оттаянная жаром мыслей, я переступила разделяющий барьер и, заняв позицию напротив Нейла, подняла голову:

— Спасибо…

Озадачившись, он повел головой:

— За что еще?

Помедлив, я прошептала:

— За тебя…

Я буду говорить откровенно, злобно и чересчур пессимистически — достало это место. Серьезно! Эти люди… каждый день меня морально и физически насилуют. Я становлюсь безумной. Каждый час превратился в ожидание. Но я не знаю, чего жду, и скорее всего, это не есть хорошее. Ведь только мелочи вокруг и никакого величия. На улице остатки грязного снега, солнце за тучами, не видно неба, сплошная серость. Всё это заставляет уйти в свой мир, в котором нет даже снов. Там пустота, и давящие мысли об операции.

Обычно, я не даю страху поглощать меня и быстро нахожу причины и поводы, чтобы не бояться. Но не сейчас. Почему-то, вот уже несколько дней внутри меня живет отдельная часть, которая ужасно боится.

Боится потерять, порвать ниточку, которую только что нашла, в которую днем за днем вплетаются всё новые и новые нитки, чтобы все стало крепче.

Я страшусь потерять общение, боюсь потерять доверие и понимание — именно то, в чем я так сильно нуждаюсь. Я боюсь потерять способность жить…

Последующие несколько недель шла подготовка к операции. Проводили лабораторные исследования: рентгенологические и ультразвуковые; брали анализы; постоянно делали кардиограмму и всё в таком вот аспекте.

В перерывах я занималась одним и тем же: ела, пялилась в телевизор, лежала под капельницей, ходила в туалет, переписывалась в сети, спала, утром просыпалась и всё начинала сначала.

Тошнота.

Затем, на очередном консилиуме врачей, на основании всех анализов и исследований, определили стратегию проведения моей операции.

Мама тогда только и повторяла: «в России такие операции люди жду годами, а у нас всё в течение месяца. Хвала всевышнему!».

Однако я, как-то, не сильно стремилась запомнить в каком порядке меня должны разрезать. Честно говоря, мне это уже будет малоинтересно, потому что в это чудесное время я буду спокойно спать и не факт, что очнусь.

Операцию назначили через две недели — на седьмое мая.

Тогда же, в присутствие родителей, я подписала договор о согласии на необходимое хирургическое вмешательство и возможные последствия. Я не горела желанием, но выхода-то нет — либо под нож, либо в ящик. Такой вот расклад.