Дениса это предложение очень задело, но он не стал настаивать на обратном.

– Ну что ж… как скажешь! Посмотрим, как ты без меня протянешь, «железная леди». Приползешь на коленях и будешь жрать с руки, – напоследок сказал он, хлопнув дверью.

Он ушел от них, когда Агате было 27 лет, а их сыну Виталику – всего год. Сыном Денис не интересовался вовсе, словно ребенок без покорной жены был ему не нужен. А в квартиру супруги он наведывался, чтобы потрепать ей нервы и унизить. Больше всего Дениса бесило ее равнодушие и то, что его ожидание того, что ей будет без него плохо, не оправдалось.

Агата подала на развод и с третьей попытки получила его. Денис на заседание суда так и не явился, все надеясь, что она одумается. После этого бывший муж начал чинить козни бывшей жене с новой силой. А по его налитым кровью злым глазам и вечно отекшему лицу Агата понимала, что он пристрастился к спиртному, что, объясняло многое, и его стремительную деградацию в том числе.

В общем, замужество Агаты оказалось неудачным, и чтобы второй раз пойти под венец, она даже и не помышляла, вся погрузившись в работу. Рабочий день у нее был ненормированный, и вела она богемный образ жизни, поэтому Виталик проживал со своей бабушкой, у которой в последнее время ухудшилось здоровье. Агата видела ребенка два раза в неделю, забивала им холодильник продуктами и давала деньги. Клара Алексеевна водила внука в хороший садик, расположенный недалеко от ее дома, и на различные занятия – от бассейна до музыкального кружка. Агата в глубине души всегда корила себя, что она плохая мать, хоть сын ее очень любил. Те редкие мгновения, что они проводили вместе, для Виталика были настоящим праздником. Мама не ругала, не воспитывала, приезжала с гостинцами и новыми книжками. Виталику исполнилось шесть лет, и он рос очень смышленым и сообразительным мальчиком.

– Уходила бы ты со своей сумасшедшей работы, занялась бы ребенком, как все путные женщины, – жаловалась Клара Алексеевна.

– Ты же знаешь, какая я…

– Знаю! Умная и ответственная. Вот и шла бы в школу учительницей английского языка, куда Виталик скоро пойдет. Там требуется, я узнавала, – хитро посмотрела на нее мать. – Ребенку легче попасть туда будет, школа-то не простая, туда конкурс, да и учиться так легче. Все-таки мама – учительница.

Агата рассмеялась звонким смехом, явив миру две очаровательные ямочки на щеках.

– Ну ты и хитра! Учительницей! Узнала она все! Да кто же меня возьмет в школу без педагогического образования? Мама, ну ты же умный человек!

– Хорошо-хорошо! Иди переводчиком, хочешь, я позвоню Клаве, она договорится о встрече в посольстве? – не унималась Клара Алексеевна.

– Не надо, мама, – поморщилась Агата.

– Устройся в офис! Сколько журналов тебя звали, и эти женские, интересные тоже. Будешь, как все белые люди, ходить в офис на работу, в шесть часов возвращаться домой, а? Неужели ты не хочешь стабильности?

– Мама, я сойду с ума в офисе от скуки!

– Ты ненормальная, это точно! – всплеснула руками Клара Алексеевна.

– Уж какая есть. Не думаю, что я способна на разительные перемены даже ради кого-то. Раньше ты меня ни в чем не упрекала.

– Упряма в отца, – подвела итог Клара Алексеевна, понимая, что проиграла.

Все это за несколько секунд пронеслось в голове Агаты, когда она сидела напротив редактора солидного журнала Павла Павловича.

– Ну, Крайнова, не обиделась, что я называю тебя дурой? – спросил Павел Павлович, почесывая себе затылок.

– На кого другого и обиделась бы, а вот на вас нет. Что на дурака обижаться-то? – прищурила глаза Агата.

Павел Павлович рассмеялся, стукнув внушительного размера кулаком по столу:

– Крайнова, я же любя. А кроме того, дур мужики любят.

– Они любят стерв.

– Нет, от стерв они не уходят, так как боятся, а вот любят дур, – поправил ее Павел Павлович.

– Почему же я одинока? – поинтересовалась Агата.

– А ты только свистни!

– Я свищу.

– Ты рычишь и фыркаешь, Крайнова, а это разные вещи. Кроме того, ты дура, но умная, а это страшная смесь, не каждый вынесет. Вот такой вот каламбур, – обнажил зубы, явно вставные, в улыбке шеф-редактор.

– Много работы! – вздохнула Агата.

Павел Павлович опять рассмеялся:

– С тобой не соскучишься, был бы я холост, я бы рискнул.

– Может, хватит обсуждать мою личную жизнь, тем более что с ней все ясно как божий день? – миролюбиво заметила Агата. – Зачем позвали?

Этот журнал был одним из ее любимых, потому что требовал от нее больших сил, что Агате нравилось. Кроме того, он был сугубо мужским, и Агате льстило, что ее статьи, в принципе дилетанта, проходили на ура.

– Что ты думаешь об этом человеке? – спросил редактор и положил перед ней фотографию.

Она взяла ее в руки и внимательно всмотрелась. Агата была не профессиональным, но классным фотографом, так как приходилось иногда делать снимки самой к своим работам.

Качество фотографии, что ей дал редактор, было никудышное, но кое-что разглядеть все же можно. На фотографии был изображен мужчина, возраст и рост которого оценить не представлялось возможным. Он был сфотографирован в профиль. Агату поразило его лицо, все покрытое какими-то неясно выраженными, но заметными шрамами, рубцами…

– Что это? Дефект пленки? – спросила она, ранее не видевшая ничего подобного.

Вместо ответа редактор протянул ей другую фотографию:

– А что думаешь об этом?

Здесь тоже был изображен мужчина, и тоже в профиль. Темные волосы до середины шеи, четкий идеальный профиль, мужественный подбородок, красивая бровь, высокий лоб, прямой нос и темный глаз.

– Какой-то голливудский артист? – спросила Агата.

– Это один и тот же человек, – ответил Павел Павлович.

– А… все-таки дефект пленки.

– Нет! Внимательнее, Крайнова. Это разные половины его лица, и эти шрамы – реальность. Половина лица у него явно изуродована.

Агата еще раз посмотрела на фотографии. Ее посетило противоречивое чувство, так как на одной фотографии был абсолютный красавец, на другой – явный урод. Не воспринималось, что такие крайности сочетались в одном человеке.

– Похоже на ожог… – сказала она.

– Я тоже так думаю, – кивнул редактор.

– Думаете? Вы не знаете? Я имею в виду, странно, что вы проявляете к этому человеку такой интерес и не знаете, что с его лицом. Это так явно…

– Проницательна, как всегда, чертовка! Дело в том, что никто ничего не знает об этом человеке, кроме общих сведений, и мне это не нравится. Зовут его Александр Романович Берсеньев, ему тридцать шесть лет, и он один из самых богатых людей Европы, в том числе и России. У него огромная компания, целый концерн, занимающийся многими сферами деятельности. Больше не известно ничего! Ни одного интервью, ни одной встречи с журналистами, ни одной публикации ни в одном издании. У нас даже ставки сделали, в каком журнале он все-таки засветится, и я хочу, чтобы это был мой журнал. Мы пишем о людях бизнеса, и он самый настоящий человек бизнеса. Эти фотографии были сделаны тайно одним из наших фотокорреспондентов. С такими оборотами капитала он должен быть у нас в журнале! Я знаю: его личность интересна всем бизнесменам, и журнал с его интервью и фотографией на обложке побил бы все рекорды продаж! – возбужденно сказал Павел Павлович, облизав губы в предвкушении «горячего» материала.

Агата покосилась на фотографии Берсеньева, думая о том, что вряд ли стоит помещать его фотографию на первую страницу.

– Я даже знаю, как бы я назвал статью о нем – «Бизнес в России!», – продолжал распаляться редактор, – потому что, по слухам, господин Берсеньев долгое время жил за границей и сколотил свой начальный капитал именно там. Никто не знает, с чего он начинал и даже в какой стране! – Редактор от переизбытка чувств закашлялся и залпом осушил чашку давно остывшего кофе.

– От меня-то что вы хотите? – Агата сняла очки и начала протирать стекла. Она часто так делала, когда хотела уйти в себя, сконцентрироваться на внутренних ощущениях.