Смит выключил фары и вылезал со своей стороны автомобиля. В руке у него был фонарик, и, когда он подошёл, я снова смог видеть. Я протянул ему бутылку и сказал: «Хотите?», а он сказал: «Читаете мои мысли, док», и взял её. Мои глаза уже немного привыкли к темноте, так что я мог видеть очертания дома и задумался о нём.

Боже, но это место очень старое, — вдруг понял я. Я хорошо его знал по тем летним неделям, когда ребёнком навещал тётю с дядей чуть дальше по дороге попробовать на вкус жизнь на ферме вместо большого города Кармел-Сити, штат Иллинойс.

То было больше сорока лет назад, и уже тогда дом был стар и необитаем. С тех пор там жили, но каждый раз недолго. Почему те немногие, кто пытался жить там, уезжали, я не знал. Публично они никогда не жаловались, по крайней мере, на привидений. Но никто ни разу не оставался там надолго. Возможно, причина заключалась в самом доме; место было в самом деле угнетающее. С год назад «Гудок» давал объявление об аренде по очень разумной цене, но никто не снял его.

Я подумал про Джонни Хаскинса, жившего на ферме между моим дядей и этим домом. Мы с ним несколько раз исследовали это место при дневном свете. Джонни был теперь мёртв. Его убили во Франции в 1918 году, почти в самом конце Первой мировой войны. Надеюсь, днём, ведь Джонни всегда боялся темноты, как я боялся высоты, а Эл Грейджер боялся огня, и каждый боится чего-нибудь ещё.

Джонни боялся старого дома Уэнтвортов, боялся даже сильнее меня, хоть и был несколькими годами старше. Он немного верил в призраков; по крайней мере, боялся их, хоть и не так сильно, как темноты. А я перенял от него долю этого страха и сохранял еще несколько лет, когда вырос.

Но не дольше. Чем старше становишься, тем меньше боишься призраков независимо от того, веришь в них или нет. К тому времени, как перешагиваешь отметку в пятьдесять лет, знаешь уже столько ныне покойных людей, что не все призраки, даже если они и есть, будут незнакомцами. Некоторые из лучших твоих друзей — призраки; так зачем же их бояться? И осталось не так уж много лет до того, как сам ты окажешься по ту сторону.

Нет, я не боялся ни призраков, ни темноты, ни дома с привидениями, но чего-то я боялся. Я не боялся Иегуди Смита; он слишком нравился мне, чтобы его бояться. Несомненно, я сглупил, приехав сюда с ним и ничегошеньки о нём не зная. И всё же я поставил бы немалую сумму, что он не опасен. Быть может, чокнулся, но не опасен.

Смит снова открыл дверцу и сказал:

— Я только что вспомнил, что захватил свечи; мне говорили, что электричества здесь нет. И тут ещё один фонарик, если хотите, док.

Конечно, я хотел. Я почувствовал себя чуть лучше, чуть меньше стал бояться того, чего боялся, как только собственный фонарик устранил для меня внезапную опасность оказаться в темноте одному.

Я провёл лучом фонарика по крыльцу, и дом стал таким, каким я его помнил. В нём жили достаточно часто, чтобы его ремонтировать или, по крайней мере, поддерживать в довольно хорошем состоянии.

— Пойдёмте, док, — сказал Иегуди Смит. — Мы могли бы подождать внутри.

И он тронулся по ступенькам крыльца. Они скрипели под нами, но были прочны.

Парадная дверь не была заперта. Смит, должно быть знал это, судя по тому, как уверенно открыл её.

Мы вошли, и он закрыл за нами дверь. Лучи фонариков заплясали впереди нас в длинном полумраке коридора. Я с удивлением отметил, что он покрыт ковром и меблирован; когда я исследовал его ребёнком, он был пуст и гол. Последний здесь живший съёмщик или владелец, уехав по какой-то причине, оставил мебель, быть может, надеясь благодаря этому сдать или продать дом.

Мы свернули в огромную гостиную слева от коридора. Там тоже была мебель, покрытая белыми чехлами. И относительно недавно, поскольку те не слишком испачкались, да и пыли вокруг особо не было.

Что-то вызвало у меня покалывание в затылке. Быть может, призрачный облик этой мебели в чехлах.

— Подождём здесь или поднимемся на чердак? — спросил меня Смит.

— Чердак? Зачем чердак?

— Там будет собрание.

Это нравилось мне всё меньше и меньше. Будет ли собрание? Действительно ли приехали сюда сегодня остальные?

Было уже пять минут второго.

Я огляделся и задумался. Лучше остаться здесь или подняться на чердак? Обе альтернативы выглядели безумно. Почему бы мне не пойти домой? Зачем оставаться здесь?

Мне не нравилась призрачная мебель в белых чехлах.

— Пойдёмте на чердак, — сказал я.

Да, я зашёл настолько далеко. Я хотел увидеть весь путь до конца. Если там на чердаке зеркало, а он хочет, чтобы мы прошли сквозь него, я и это сделаю. Только при условии, что он пойдём первым.

Но мне хотелось ещё немного отхлебнуть из той бутылки. Я предложил Смиту, и он покачал головой, так что я сделал глоток сам, и это немного согрело холод, начавший расти в моём животе.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, не встретив ни призраков, ни снарков. Мы открыли дверь, ведущую к ступеням на чердак.

Мы поднялись по ним, Смит впереди, а я после него, так что его пухлая задница была прямо передо мной.

Мой разум продолжал напоминать мне, как всё это нелепо. Каким безумием с моей стороны было вообще прийти сюда.

Где ты был в час ночи? В доме с привидениями. Что там делал? Ждал прихода «Стрижающих мечей». Что это за «Стрижающие мечи»? Я не знаю. Что они собираются делать? Не знаю, я же сказал. Быть может, ничего. Вырастят ребёнка из корня мандрагоры[17]. Устроят суд, чтобы разобраться, кто украл крендели или посадил Белого рыцаря обратно на коня. Или, быть может, просто чтобы зачитать протокол последнего собрания и доклад казначея Бенчли. Кто такой Бенчли? КТО ТАКОЙ ИЕГУДИ?

Кто такой твой Ктотакой?

Док, не хочется это говорить, но...

Боюсь, что...

Так жаль, и, ох, так очевидно верно. Ты пьян, док, не правда ли? Ну, не совсем, но...

Пухлые ягодицы Иегуди Смита, взбирающиеся по лестнице на чердак. Зад лошади поднимается вслед за ней.

Мы достигли верха, и Смит попросил меня посветить фонариком по верхушке перил, пока он не зажжёт там свечу. Он достал из кармана короткую толстую свечу, легко державшуюся без подставки, и зажёг её.

По углам чердака были разбросаны сундуки и кое-какая сломанная или потёртая мебель; центральная часть была пуста. Единственное окно, в задней стене, было заколочено изнутри.

Я огляделся, и, несмотря на отсутствие чехлов на здешней мебели, это место мне не понравилось ещё больше, чем большая комната внизу. Свет одной свечи был слишком тусклым, чтобы рассеять тьму на столь обширном пространстве. И мне не нравились мерцающие тени, которые он отбрасывал. То могли быть Бармаглоты или кто угодно, кем только их захочется вообразить. Должны быть тесты Роршаха на мерцающие тени; то, что ум сделает из них, окажется куда показательнее чернильных пятен.

Да, я мог бы задействовать больше, куда больше света. Но Смит убрал свой фонарик в карман, и я сделал вслед за ним то же самое; фонарик его, и у меня не было никакого оправдания изнашивать батарею, держа его включёным. Кроме того, в такой большой комнате от него не было толку.

— Что нам теперь делать? — спросил я.

— Ждать остальных. Который час, док?

Я постарался исследовать свои часы при свете свечи и ответил ему, что сейчас семь минут второго.

Он кивнул.

— Подождём их до четверти второго. Есть кое-что, что я должен сделать тогда, именно в то время, придут они сюда или нет. Послушайте, это не машина?

Я прислушался и подумал, что так и есть. Здесь, на чердаке, её было не слишком хорошо слышно, но, как мне показалось, я слышал машину, которая могла возвращаться с главной дороги к дому. Я был в этом вполне уверен.

Я снова откупорил бутылку и предложил её Смиту. На сей раз он тоже глотнул. Мой глоток выдался долгим. Мне показалось, что я трезвею, а здесь было не время и не место трезветь. Тут и пьяным находиться глупо.