Я больше не слышал машину, а затем снова расслышал громче прежнего, словно она затормозила и вновь тронулась. Но звук, по-видимому, исчезал, как будто машина свернула с дороги, приостановилась и вновь вырулила на главную дорогу. Шум затих.

Тени мерцали. Снизу не доносилось ни звука.

Я слегка вздрогнул.

— Помогите мне кое-что отыскать, док, — сказал Смит. — Это должно быть где-то здесь, наготове. Маленький столик.

— Столик?

— Да, но не трогайте его, если найдёте.

Он снова извлёк фонарик и принялся пробираться вдоль одной стены чердака, а я пошёл вдоль другой, радуясь случаю посветить фонариком на эти чёртовы тени. Я задавался вопросом, что за столик, чёрт побери, я ищу. «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих»[18], вспомнилось мне. Но тут, надеялся я, нет никого из моих врагов.

Я нашёл это первым. В дальнем углу чердака.

Это был столик на трёх ножках, со стеклянной крышкой, и на нём лежали два маленьких предмета.

Я начал смеяться. Призраки и тени — или нет. Я громко хохотал. Одним из предметов на столике был маленький ключик, а другим — пузырёк с привязанной к нему биркой.

Столик со стеклянной крышкой, который Алиса нашла в зале на дне кроличьей норы, столик, на котором лежали ключ, отпиравший дверцу в сад, и пузырёк с бумажкой, гласившей «ВЫПЕЙ МЕНЯ!», на горлышке.

Я часто видел этот столик на иллюстрации Джона Тенниела[19] к «Алисе в Стране Чудес».

Шаги Смита позади оборвали мой хохот. В конце концов, для него эта нелепица могла быть чем-то вроде ритуала. Мне это казалось забавным, но он мне нравился, и я не хотел оскорбить его чувства.

Он даже не улыбнулся.

— Да, это оно, — произнёс он. — Уже четверть второго?

— Почти что.

— Хорошо. — В одну руку он взял ключ, а в другую — пузырёк. — Другие, должно быть, задержались, но мы сделаем первый шаг. Держите это. — Он бросил ключ мне в карман. — А это я выпью. — Он вынул пробочку из пузырька. — Простите, что не могу поделиться с вами, когда вы столь щедро делились со мной своими напитками, но, поймите, пока вы не прошли полную инициацию...

Он казался искренне смущённым, поэтому я кивнул понимающе и прощающе.

Теперь я больше не боялся. Всё было слишком нелепо, чтобы бояться. Что должен был сделать этот пузырёк «ВЫПЕЙ МЕНЯ!»? О да, он уменьшится в размерах до нескольких дюймов, а затем должен найти и открыть маленькую коробочку с пометкой «СЪЕШЬ МЕНЯ!» на пирожке внутри, и съесть его, и внезапно вырасти настолько, что...

Он поднял пузырёк и проговорил:

— За Льюиса Кэрролла.

Поскольку это был тост, я сказал: «Подождите!», тут же вытащил пробку из бутылки виски, которую всё ещё носил с собой, и поднял бутылку в ответ. Не было никаких причин не произносить и мне этот тост, коль скоро мои губы неофита не осквернили священного эликсира в пузырьке «ВЫПЕЙ МЕНЯ!».

Он слегка чокнулся пузырьком с бутылкой у меня в руках и выплеснул в себя его содержимое, как я мог видеть краем глаза, отхлёбывая из своей бутылки, вновь выплеснул тем странным трюком, так что пузырёк застыл в нескольких дюймах от его губ, а напиток влетел в них, не теряя ни капли.

Я затыкал пробкой бутылку из-под виски, когда Иегуди Смит умер.

Он выронил пузырёк с бумажкой «ВЫПЕЙ МЕНЯ!» и схватился за горло, но умер, полагаю, ещё до того, как пузырёк упал на пол. Его лицо жутко искривилось от боли, но боль не могла длиться и доли секунды. Глаза, всё ещё распахнутые, вдруг стали пустыми, ужасно пустыми. И глухой удар его падения на пол у моих ног, казалось, сотряс весь дом.

Наверное, несколько секунд я просто стоял там и дрожал. Наконец, я смог шелохнуться.

Я видел его лицо, видел и слышал, как он упал; у меня не было причин сомневаться, что он мёртв. Но следовало убедиться. Я опустился на колени и пощупал рукой под его пиджаком и рубашкой, пытаясь уловить сердцебиение. Его не было.

Уверенность укрепилась. У фонарика, который он мне дал, была круглая плоская линза; я некоторое время держал её над его ртом и перед ноздрями, и на ней не возникло ни малейшего следа влаги.

Маленький пустой пузырёк, из которого он пил, был из довольно толстого стекла. Упав на пол, он не разбился, а бумажка, привязанная к горлышку, не дала ему укатиться далеко. Не дотрагиваясь до него, я опустился на четвереньки и понюхал горлышко. Запах соответствовал хорошему виски, больше ничего я определить не мог. Никакого аромата миндаля, и если в том виске была не синильная кислота, то, должно быть, разрушительный яд такой же силы. Или это всё-таки синильная кислота, а запах виски перекрыл горький аромат миндаля? Я не знал.

Я встал и заметил, что мои колени трясутся.

За вечер это был уже второй умерший на моих глазах. Но Джордж меня не слишком заботил. Во-первых, он сам к этому шёл, а во-вторых, его тело было внутри смятой машины; собственно, я не видел, как он умер. И тогда я был не один; со мной был Смайли. Я бы отдал всё содержимое своего банковского счёта, все триста двадцать долларов, чтобы Смайли оказался сейчас со мной на чердаке.

Мне хотелось выбраться оттуда побыстрее, но я был слишком напуган, чтобы пошевелиться. Я подумал, что немного успокоюсь, если смогу разобраться, в чём дело, но всё это было настоящим безумием. Даже сумасшедшему бессмысленно приводить меня сюда под столь странным предлогом, чтобы сделать очевидцем своего самоубийства.

На самом деле, если я и был в чём-то уверен, так это в том, что Смит не покончил с собой. Но кто его убил и зачем? «Стрижающие мечи»? Была ли такая группа?

Где они были? Почему не пришли?

Мурашки поползли у меня по спине от внезапной мысли. Возможно, они пришли. Мне казалось, что я слышал, пока мы ждали, как приехала и уехала машина. Почему бы ей не высадить пассажиров?

Ждут меня внизу — или прямо сейчас карабкаются ко мне по чердачной лестнице.

Я посмотрел вниз. Свеча мерцала, тени танцевали. Я напряг слух, но не раздавалось ни звука. Ниоткуда.

Я боялся шелохнуться, а потом постепенно осознал, что этого уже не боюсь. Мне надо уйти отсюда, прежде чем я сойду с ума. Если что-то есть внизу, то лучше спуститься и встретиться с ним, а не ждать, когда оно поднимется сюда за мной.

Я чертовски жалел, что отдал Смайли тот револьвер, но пожелание мне револьвера не вернуло.

Ну, бутылка виски была своего рода оружием. Я переложил фонарик в левую руку, а правой взял за горлышко бутылку. Полная более чем наполовину, она была вполне тяжела для дубинки.

Я подкрался на цыпочках к лестнице. Не знаю, зачем я встал на цыпочки, разве что стараясь не перепугать себя ещё сильнее собственным шумом; до сих пор тут стояла такая тишина, что падение Смита отдалось по всему дому. Если внизу кто-то был, он знал, что не один в здании.

Я взглянул на квадратный набалдашник перил и короткую, толстую свечу, всё ещё горящую на нём. Мне не хотелось к ней прикасаться; хотелось иметь возможность сказать, что я не прикасался ни к чему, лишь пытался нащупать сердцебиение. Но и оставить свечу горящей я не мог; упав, она могла поджечь дом, ведь Смит не закрепил её плавленым воском, а просто поставил на перила.

Я пошёл на компромисс, задув свечу, но не дотронувшись до неё.

Фонарик показал мне, что на лестнице, ведущей вниз, на второй этаж, никого и ничего нет, а дверь внизу по-прежнему закрыта.

Прежде чем спускаться, я в последний раз оглядел чердак в свете фонарика. Когда луч пронёсся вдоль стен, запрыгали тени, а потом я зачем-то задержал круг света на теле Иегуди Смита, распластавшегося на полу, всё ещё невидяще взирающего широко раскрытыми глазами на стропила, с лицом, искажённым гримасой той жуткой, хоть и недолгой боли, что его убила.