На мгновение я необоснованно разозлился.

— Чёрт возьми, Клайд, — сказал я, — ты прерываешь единственный по-настоящему интересный для меня разговор за много лет, чтобы спросить меня о том, что мы обсуждаем уже не первый месяц? Я не знаю. Я хочу и не хочу его продавать.

— Прости, что перебиваю, док, но я только что получил заказное письмо от брата из Огайо. Он получил предложение на Западе. Говорит, что предпочтёт Кармел-Сити, если, конечно, ты решишь продать мне «Гудок». Но то предложение ему надо принять в течение завтрашнего дня или никогда. Как видишь, всё поменялось, док. Мне надо знать немедленно. Не сегодня же вечером, конечно, такой спешки нет. Но я хотел бы узнать в течение завтрашнего дня, так что подумал, что лучше позвоню тебе, чтобы ты смог начать решать.

Я кивнул, но потом понял, что ему не видно, как я киваю, поэтому сказал:

— Хорошо, Клайд, я понял. Извини, что не подумал. Ладно, дам тебе знать завтра утром. Так или иначе. Окей?

— Отлично, — сказал он. — Времени хватит. О, кстати, есть для тебя новость, если не слишком поздно её вставить. Или ты уже знаешь?

— Что знаю?

— Про сбежавшего маньяка. Детали мне неизвестны, но мой друг только что приехал из Нилсвилла и говорит, что останавливают машины на дорогах в обе стороны от окружной психушки. Думаю, можешь позвонить туда и узнать детали.

— Спасибо, Клайд, — сказал я.

Я повесил трубку обратно и посмотрел на Иегуди Смита. Я дивился, как, учитывая все рассказанные им невероятности, я ещё не догадался.

Я испытывал адское разочарование. Ох, не то чтобы я действительно поверил в «Стрижающие мечи», или что мы отправляемся в дом с привидениями мысленно вызывать Бармаглота, или ещё там что-нибудь делать.

Но даже думать об этом было захватывающе, как волнуешься от шахматной партии, даже зная, что короли и ферзи на доске не существуют в реальности, и когда слон поражает коня, не проливается настоящей крови. Думаю, именно такое, замещающего типа, волнение испытывал я от обещаний Иегуди Смита. Или, может, лучше сравнить это с чтением увлекательной книжки, которая, вне всякого сомнения, не соответствует действительности, но в неё можно верить, покуда не дойдёшь до последней страницы.

Теперь не было даже этого. Напротив меня, как я с горьким разочарованием осознал, был всего лишь человек, сбежавший из сумасшедшего дома. Иегуди, маленький человечек, который мысленно был не здесь.

Самое смешное, что он мне всё ещё нравился. Милый парень, с которым я только что провёл очаровательные полчаса. Меня удручало, что нужно передать его в руки санитаров и вернуть туда, откуда он явился.

Что ж, подумалось мне, это по крайней мере даст новость, которая заполнит дыру в девять дюймов на первой странице «Гудка».

— Надеюсь, этот звонок никак не нарушает наших планов, доктор, — сказал он.

Звонок нарушил что-то много большее, но, конечно, я не мог ему сказать это, также как не мог сказать по телефону Клайду Эндрюсу, в присутствии Смита, чтобы он позвонил в лечебницу и попросил их заглянуть ко мне домой, если они хотят забрать свой экземпляр.

Так что я покачал головой, пытаясь сообразить, как выйти из дома и позвонить от соседей.

Я встал. Возможно, я был пьян сильнее, чем казалось, потому что с трудом удержал равновесие. Я помню, каким кристально ясным казался мне мой разум, но, конечно, ничто не кажется более кристально ясным, чем призма, позволяющая видеть за углом.

— Нет, звонок не помешает нашим планам, — сказал я, — разве что на несколько минут. Мне нужно оставить сообщение соседу. Простите и выпейте ещё виски.

Я отправился в кухню, а оттуда в черноту ночи. По обеим сторонам от меня в домах горели огни, и я задумался, кого из соседей побеспокоить. А затем задумался, зачем я вообще так спешу беспокоить кого-то из них.

Конечно, подумалось мне, человек, именующий себя Иегуди Смитом, не опасен. И, безумен он или нет, но это самый интересный человек, встреченный мной за многие годы. Похоже, он знал что-то про Льюиса Кэрролла. И я снова вспомнил, что он знал о моей забытой брошюре и столь же забытой журнальной статье. Как?

Итак, если пораскинуть мозгами, почему бы мне не отложить звонок еще на час-другой, а пока расслабиться и развлечься? Теперь, пережив первое разочарование от известия, что он безумен, почему бы не счесть обсуждение его бреда почти столь же интересным, как если бы всё это существовало на самом деле.

По-другому интересным, само собой. Мне часто думалось, что хорошо бы как-нибудь поговорить с параноиком о его заблуждениях, ни споря с ним, ни соглашаясь, а просто пытаясь выяснить, что им движет.

А вечер только начинался; было не раньше половины девятого, так что соседи не лягут спать, по меньшей мере, ещё часа два.

Так зачем так торопиться звонить? И я не стал торопиться.

Конечно, мне пришлось убить снаружи кучу времени, чтобы можно было поверить, что я действительно сходил к соседу оставить сообщение, так что я стоял там у чёрного хода, глядя в чёрное бархатное небо, усеянное звёздами, но безлунное, и задаваясь вопросом, что за всем этим стоит и почему безумцы безумны. И как странно вышло бы, если бы один из них был прав, а все мы, остальные, сошли с ума.

Затем я вернулся в дом и оказался достаточно труслив, чтобы сделать нелепый поступок. Из кухни я прошёл в спальню и открыл шкаф. В обувной коробке на верхней полке лежал короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра, одна из тех компактных, лёгких моделей, которые называют «специально для банкира». Я никогда из него ни во что не стрелял и надеялся, что и не буду этого делать, и я не был уверен, что смогу попасть в нечто меньшее, чем слон, или на расстоянии дальше пары ярдов. Мне и вообще не нравится оружие. Я его не покупал; один знакомый занял у меня двадцать баксов и настоял на том, чтобы я для безопасности взял пистолет. А потом он захотел ещё пять и сказал, что если я их дам ему, то могу забрать оружие. Мне не хотелось, но ему очень нужна была та пятёрка, и я дал ему её.

Он был всё ещё заряжен теми же пулями, что и четыре-пять лет назад, когда мы совершили эту сделку, и я не знал, будут они ещё стрелять или нет, но положил его в карман брюк. Конечно, я бы не использовал его, разве что в самом крайнем случае, и не попал бы ни во что, куда целился, но думал, что просто ощущать в кармане пистолет сделает предстоящий разговор более опасным и захватывающим, нежели в ином случае.

Я прошёл в гостиную, и он был всё ещё там. Он не налил себе выпить, так что я плеснул нам обоим и снова уселся на диван.

Я поднял свой стакан и поверх его края наблюдал, как он вновь проделывает тот чудесный трюк, просто подбросив стакан к губам. Опустошив свой менее эффектно, я сказал:

— Хотел бы, чтоб у меня была кинокамера. Я бы снял, как вы это делаете, а потом изучил на замедленной перемотке.

Он засмеялся.

— Боюсь, это мой единственный повод похвастаться. Когда-то я был жонглёром.

— А кто вы теперь? Если позволите спросить.

— Исследователь, — сказал он. — Исследователь Льюиса Кэрролла и математики.

— И этого хватает на жизнь? — спросил я.

Он немного поколебался.

— Вы не возражаете, если я отложу ответ, пока вы не узнаете то, что узнаете на сегодняшнем собрании?

Конечно, никакого собрания сегодня вечером не будет; теперь я знал это. Но я сказал:

— Вовсе нет. Но, надеюсь, вы не имеете в виду, что мы не можем до собрания говорить о Кэрролле в целом.

Я надеялся, что он даст на это должный ответ; это значило бы, что я смогу разговорить его о предмете его помешательства.

— Конечно, нет, — сказал он. — Собственно говоря, я хочу говорить о нём. Есть факты, которые я хотел бы вам сообщить, чтобы вы смогли понимать вещи лучше. Некоторые из фактов вам уже известны, но я всё равно их освежу. Например, даты. Даты его рождения и смерти вы привели точно, по крайней мере, почти. Но знаете ли вы даты создания книг об Алисе либо иных его работ? Последовательность важна.