Я вновь сел на диван и поднял свой стакан, сказав:

— Несомненно, тост за него. За Чарльза Лютвиджа Доджсона, известного в Стране Чудес под именем Льюиса Кэрролла.

— Вы уверены, доктор? — тихо произнёс он.

— В чём?

— В фразеологии вашего тоска. Я бы сформулировал так: За Льюиса Кэрролла, скрывавшегося за мнимой личностью Чарльза Лютвиджа Доджсона, почтенного оксфордского дона[5].

Я ощутил смутное разочарование. Это ещё одна, даже ещё более нелепая теория, Бэкона-как-настоящего-Шекспира? Истрически сложилось так, что не могло быть никаких сомнений в том, что преподобный Доджсон создал под именем Льюиса Кэрролла «Алису в Стране Чудес» и её продолжение.

Но главным в тот момент было напиться. Так что я торжественно произнёс:

— Во избежание любых трудностей, фактических или семантических, мистер Смит, выпьем за автора книг об Алисе.

Он склонил голову с серьёзностью, не уступавшей моей, затем откинул её назад и выпил до дна. Я немного запоздал, удивившись — и восхитившись — его манерой пить. Я никогда не видел подобного. Стакан внезапно замер в добрых трёх дюймах от его рта. А виски текло внутрь, не проливая ни капли. Я и раньше видел, как люди забрасывают его в рот, но не с такой небрежной точностью и не с такого большого расстояния.

Своё я выпил более прозаичным способом, но решил попробовать его систему как-нибудь наедине и с полотенцем или носовым платком наготове.

Вновь наполнив стаканы, я сказал:

— И что теперь? Мы спорим о личности Льюиса Кэрролла?

— Давайте начнём с этого, — произнёс он. — Собственно говоря, давайте отложим этот вопрос, пока я не смогу представить вам определённое доказательство того, во что мы верим, точнее, в чём мы уверены.

— Мы?

— «Стрижающие мечи». Организация. И, должен добавить, весьма небольшая организация.

— Почитателей Льюиса Кэрролла?

Он подался вперёд.

— Да, конечно. Любой грамотный и наделённый воображением человек почитает Льюиса Кэрролла. Но не только это. У нас есть тайна. Довольно эзотерическая.

— Касательно личности Льюиса Кэрролла? Вы имеете в виду, что верите, как некоторые верят или верили в пьесы Шекспира, написанные Фрэнсисом Бэконом, что не Чарльз Лютвидж Доджсон, а кто-то иной написал книги об Алисе?

Я надеялся, что он скажет «Нет».

Он сказал:

— Нет. Мы верим, что это Доджсон. Сколь много вам о нём известно, доктор?

— Он родился в тысяча восемьсот тридцать втором, — сказал я, — и умер незадолго до окончания столетия, в девяносто восьмом или девятом. Это был оксфордский дон, математик. Он написал несколько математических трактатов. Он любил и сочинял акростихи и другие загадки и задачи. Он так и не женился, но обожал детей, и лучшие его книги созданы для них. По крайней мере, он думал, что пишет только для детей; в действительности, «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье», будучи очень привлекательны для детей, литература взрослая — и великая. Мне продолжать?

— Вне всякого сомнения.

— Он также был способен создать и создал несколько почти невероятно плохих произведений. Должен быть принят закон, запрещающий издание томов Полного собрание сочинений Льюиса Кэрролла. Его следует помнить за то великое, что он написал, а плохое зарыть с его останками. Хотя признаю, что даже в плохих произведениях встречаются порой отблески. В «Сильвии и Бруно»[6] есть моменты, которые едва ли не стоят того, чтобы прочесть их, продравшись через тысячи скудных слов. И есть случайные хорошие строки или строфы даже в худших стихотворениях. Возьмём первые три строки «Чертога лжи и чуши»[7]:

— Конечно, ему следовало остановиться на этом, а не добавлять полтора-два десятка дурных терцетов. Но «мошек мраморный мирок» великолепен.

Тот кивнул.

— Выпьем за это.

Мы выпили за это.

— Продолжайте, — сказал он.

— Нет, — сказал я. — Я только что осознал, что легко могу делать это часами. Могу процитировать каждую строчку стихов в книгах об Алисе и большую часть «Охоты на Снарка». Но я надеюсь и предполагаю, что вы пришли сюда не для того, чтобы слушать мою лекцию о Льюисе Кэрролле. Мои сведения о нём довольно подробны, но вполне ортодоксальны. Полагаю, что ваши не таковы, и хотел бы услышать их.

Я наполнил наши стаканы.

— Вполне верно, доктор, — медленно кивнул он. — Должен сказать, наши сведения в высшей степени неортодоксальны. Думаю, ваши образование и склад ума позволят их постичь и поверить в них, увидев доказательства. Более ординарному уму они показались бы чистой фантазией.

С каждой минутой всё лучше и лучше.

— Только не останавливайтесь, — сказал я.

— Очень хорошо. Но, прежде чем продолжить, должен предупредить вас, доктор, кое-о-чём. Эти сведения также чрезвычайно опасны. Я говорю не легкомысленно и не метафорически. Я имею в виду, что они представляют серьёзную, смертельную опасность.

— Это, — сказал я, — чудесно.

Он сидел там, играл со своим стаканом, в котором плескалась всё ещё третья порция, и не смотрел на меня. Я изучал его лицо. Интересное лицо. Тот длинный, тонкий, заострённый нос, настолько несочетавшийся с его телосложением, что его можно было бы принять за нос подлинного Сирано де Бержерака[8]. И теперь, в ярком свете, я мог заметить глубокие морщинки вокруг его мясистого рта. Поначалу я предположил бы, что ему тридцать лет, а не сорок, как он утверждал; теперь, изучив его лицо вблизи, я видел, что он не преувеличивал свой возраст. Нужно долго смеяться, чтобы вытравить такие борозды.

Но сейчас он не смеялся. Он выглядел смертельно серьёзным — и совсем не выглядел безумным. Но произнёс нечто, звучавшее безумно. Он сказал:

— Доктор, вам никогда не приходило в голову, что фантазии Льюиса Кэрролла — вовсе не фантазии?

— Вы имеете в виду, — спросил я, — что фантазия часто ближе к фундаментальной истине, чем так называемая реалистическая литература?

— Нет. Я имею в виду, что они буквально, действительно истинны. Что это вовсе не вымысел, что они нечто сообщают.

Я уставился на него.

— Если вы так полагаете, тогда кем или чем, по-вашему, был Льюис Кэрролл?

Он слабо улыбнулся, совсем невесёлой улыбкой.

— Если вы действительно хотите знать и не боитесь, — сказал он, — сегодня вечером сможете узнать. Будет собрание, недалеко отсюда. Придёте?

— Могу я быть откровенным?

— Естественно.

— Думаю, это безумно, — сказал я, — но только попробуйте меня удержать.

— Несмотря на то, что существует опасность?

Конечно, я пойду, опасно это или нет. Но, возможно, его настойчивые предупреждения можно использовать, чтобы вытянуть из него еще что-нибудь. Поэтому я сказал:

— Могу я спросить, какого рода эта опасность?

Он как будто поколебался, а затем извлёк бумажник и вынул из его внутреннего отделения газетную вырезку примерно на три абзаца и протянул мне.

Я прочёл её и узнал шрифт и набор; вырезка была из «Бриджпортского Аргуса». И я вспомнил, что читал это пару недель назад. Я подумывал вырезать её на обмен, но затем решил этого не делать несмотря на то, что заголовок заинтересовал меня. Он гласил:

Фактов было мало, и они были просты. Человек по имени Колин Хоукс, живший отшельником неподалёку от Бриджпорта, был найден мёртвым на лесной тропе. Горло мужчины было разорвано, и, по мнению полиции, на него напала большая и злобная собака. Но репортёр, написавший статью, допускал возможность, что раны мог нанести волк, или даже пантера либо леопард, сбежавшие из цирка или зоопарка.