— «Важнейший проект № 28233674872999456002 ГММГ — Генетический Метод Миниатюризации Голма. Автор — профессор Рихард Голм. Институт Генетики».

Теодор с Оскаром в испуге отскочили в сторону, а малыш Венделин разинул рот и даже забыл спросить, что такое генетический метод миниатюризации.

— Чего испугались? — спокойно спросил Гуго. — Это всего лишь магнитофон. Обыкновенный магнитофон, маг, только древней конструкции, его сделали наши предки.

И Гуго засмеялся, довольный своим остроумием, а остальные несмело присоединились к нему.

Теперь с магнитофонной ленты звучал голос самого профессора Голма:

— «Известные всем проблемы современного мира (прежде всего, головокружительный рост населения Земли, грозящая нехватка энергоресурсов и продуктов питания, которые нельзя, к сожалению, решить путем эмиграции в ближайшие галактики, так как последние космические полеты в целом доказали непригодность их для жизни человека…)».

— Что такое эмиграция? Что такое галактика? И что такое космические полеты? — Малыш Венделин снова выступал в своем репертуаре.

Гуго прошипел обычное «цыц, малявка» и многозначительным жестом заставил братишку замолчать.

— «Так вот, эти проблемы заставили меня попытаться разрешить их путем генетического уменьшения рода человеческого, — продолжал профессор Голм. — Я разработал метод, применение которого к человеческому индивидууму повышает его миниатюризацию приблизительно на 10 процентов в каждом последующем поколении, то есть, например, 42 процента в пятом поколении и 66 процентов — в десятом.

Поэтому я позволю себе заявить, что человеком будущего станет очень маленький человек, если сравнить с нашими размерами, можно так выразиться — мальчик с пальчик, который будет занимать незначительное пространство и потреблять незначительное количество продуктов питания, причем по интеллекту и относительному физическому развитию не уступит современному человеку…»

Тут в магнитофоне что-то затрещало и зашипело, раздался звон, стеклянная крышка вернулась на место, и в помещении надолго установилась враждебная гробовая тишина.

Гидроракета неслась в обратном направлении, а ребята смущенно поглядывали друг на друга. Они не знали, что и думать о том, что им пришлось увидеть и услышать.

— Вы представляете, что было бы, если бы этот метод Голма и вправду нашел применение, — предположил Теодор.

— Мы бы все превратились в мужичков с ноготок, только и всего, — засмеялся Оскар, — стали бы такими маленькими, что и увидеть было бы невозможно.

— Не беспокойся, — заметил Теодор, — ты и так от горшка два вершка.

Все замолчали.

Гуго сидел с неприступным видом, он мужественно щурился, высматривая родной берег. Только бы их никто не заметил на пристани, и все обойдется…

Все опасения оказались напрасными — на пристани не было ни души, зато из города доносились веселые крики и пение.

Там был большой праздник. Совет всегда устраивал такие праздники по случаю удачной охоты. Ребята побежали в город.

Главная площадь была битком набита людьми, они собирались вокруг больших атомных жаровен.

— Мы поймали более двухсот штук, — охотно объяснил ребятам первый, кого они встретили.

Прохожий спешил к жаровням, глотая слюнки в предвкушении ужина. — Пошли вместе!

Гуго с товарищами подошли к ближайшему грилю-жаровне. На вертеле медленно поворачивалось огромное туловище черного муравья.

Насморк. О нем упоминалось в старинном документе, который прислал Звездный университет. Микроб был отчетливо виден через предохранявшее его сверхпрочное стекло.

Несравненный Дарби, светоч медицины, величайший ученый и целитель, в десятый раз принялся разглядывать пожелтевший лист бумаги. Он покачивался в паровом кресле, стараясь принять менее удобное положение. У него был легкий приступ чрезмерного благополучия, весьма распространенного заболевания, которое он легко излечивал у других. Насморк. Эта проблема мучила его уже несколько месяцев — с тех пор как он занялся изучением древних болезней.

Очевидно, это был чудовищно сильный микроб! И род человеческий, наверно, терпел ужасные муки. У несравненного Дарби мурашки забегали по коже. Возможно, он сам — плод мутаций, вызванных этим страшным микробом. Указательным пальцем правой ноги он нажал кнопку на паровом кресле. Немедленно явился робот. «Год три тысячи пятый, день шестидесятый, двадцать часов, восемь минут…»

Несравненному Дарби с легкостью удалось избежать утомительных формальностей. Ведь обычно всякий, кто вызывает робота, принужден выслушать сообщение о годе, дне, часе и местоположении. Но несравненный Дарби не ведал препятствий.

— Я бы хотел знать, — сразу же приступил он к делу, — что мы записали в последние дни относительно насморка?

— Это весьма древняя болезнь, — ответил робот. — Вчера господин в момент озарения открыл, что она вызывалась переохллл… Прошу прощения, это слово встретилось мне впервые, и мои рецепторы плохо его усвоили.

— Вызывалась переохлаждением. И все?

— Да, все, господин.

Несравненный Дарби отпустил робота-ассистента. Он с нетерпением ждал вызова. Случай необузданной любви или неотвязной тоски помог бы ему отвлечься на время от крайне утомительных исследований, связанных с этой загадочной болезнью. Но, увы, в последнее время свирепствовала эпидемия чрезмерного благополучия, а это его мало интересовало. Он предписывал таким больным кресла из твердых материалов, а в тяжелых случаях — кровати с матрацами, и больные быстро выздоравливали.

Итак… насморк вызывался переохлаждением. Действовал он также и на голосовые связки. Доказательство этому он, Дарби, обнаружил в сохранившемся с незапамятных времен отрывке пьесы. Там была реплика: «Мама, я люблю тебя». А затем шла ремарка: «Произносится так, словно у вас насморк: гама, я гублю тебя».

«До чего же страшной была эта болезнь, — подумал несравненный Дарби, — если наши предки сочиняли о ней пьесы».

Он вспомнил, что однажды при раскопках были обнаружены ампулы с наклейкой: «Принимать в случае насморка». Конечно, в них был яд — несчастные больные, потеряв всякую надежду на выздоровление, кончали жизнь самоубийством.

Но несравненному Дарби, светочу науки, никак не удавалось понять точный смысл слова «переохлаждение». Вероятно, болезнь косила свои жертвы в те незапамятные времена, когда города еще не были защищены куполами и смена времен года целиком зависела от природы. Можно также предположить, что «переохлаждение» — производное от слова «холод». Холод же — это чувство, которое люди испытывали, стоя у сильного источника тепла… Или, может, наоборот?

Он вызвал робота и потребовал объяснить ему, что такое холод.

— Холод, — повторил робот, — ощущение, связанное с внезапным или постепенным понижением температуры. Он вызывает побледнение кожи, а также замерзание наиболее распространенной жидкости, то есть воды.

Несравненный Дарби нахмурил брови. Что это за «понижение температуры»? За последнее столетие лишь дважды трескались купола, но это не вызвало никаких изменений температуры. Значит, люди болели насморком во времена всеобщей дикости.

В этот момент на вмонтированном в пол экране замигала лампочка срочного вызова и возник силуэт робота. Очередной случай чрезмерного благополучия. И конечно, на другом конце города.

Он нажал зеленую кнопку, и паровое кресло превратилось в элегантный костюм, плотно облегающий великого светоча науки. Ароматная пневматическая труба молниеносно доставила несравненного Дарби в личный гараж у самой клиники. Двое роботов-ассистентов сели за пульт управления, и гелибус бесшумно выкатился на улицу. Как ни странно, но великий Дарби не почувствовал, что на город надвигается катастрофа. Он забыл первое правило, обязательное для каждого горожанина: «Когда на экране телерадиоканала автоматически появляется робот, немедленно отправляйтесь домой, так как происходит нечто весьма опасное и скверное».