— Ты считаешь, мне это подходит? — с сомнением переспросил я.

— Конечно, Дима. Я не знаю никого, кому бы лучше подошла такая работа.

«А знаешь ли ты, какой я на самом деле, милая?» — подумал я в этот момент, удивленный убежденностью в ее голосе. Сам я не ощущал похожей убежденности. Я чувствовал себя слишком мягкотелым для такой работы, но я не в состоянии был признаться в этом никому, кроме себя, в том числе и своей девушке. Образ крутого парня, который я поддерживал перед ней, предполагал бравирование и показное спокойствие даже тогда, когда у тебя на душе скребут кошки и трясутся поджилки.

Роберт с женой тоже считали, что профессия полицейского подходит мне как нельзя лучше. Так полагали почти все мои приятели. Мне бы очень хотелось знать, что сказали бы по этому поводу мама с папой. К сожалению, об этом мне оставалось лишь догадываться. Выбор предстояло делать самому. Если только этот «выбор» существует вообще.

— Что ж, — натянуто улыбнулся я. — Может быть, ты и права.

На дворе было 31 декабря. Вот уже несколько недель, как все фонарные столбы, провода и деревья на центральных улицах и в парках Гигаполиса были увешаны яркими рождественскими украшениями. Бросая вызов всей планете, задыхающейся под затянутым смогом небом за границами «зеленых зон», широкие проспекты Сиднея сияли рекламными проспектами, возвещающими о праздничных распродажах и о веселых новогодних вечеринках. Часы приближались к двенадцати, возвещая о скором наступлении 2081-го года.

Держа под руку Дженни, я не спеша прогуливался по бульвару, ведущему к крупнейшей в городе площади — площади Содружества. Рядом шагало семейство Ленцов в полном составе: Роберт, Руби и Дэвид. Пятнадцатилетний подросток, тонкий, как жердь, в этом году поразил всех прической — ирокезом, кожаной косухой, суровыми говнодавами и рваными джинсами в стиле милитари. Он нехотя брел рядом с родителями с демонстративно-скучающим видом, покачивая головой под звуки музыки, звучащей, видимо, в его нанодимнамиках.

— Дэвид выглядит не слишком веселым, — шепнул я Джен, кивнув на парня.

— Это нормальное поведение для подростков, — ответила она с высоты прочитанной ею в университете книги по педиатрии. — Через пару лет это пройдет.

Я с сомнением покачал головой. Моя мать была педиатром и кое-что смыслила в воспитании детей, однако ее представление о гранях нормального было несколько иными.

— Пусть лучше строит нам рожи здесь, чем сидит дома, уткнувшись в свой коммуникатор, — почувствовав, что наш разговор касается его сына, сердито произнес Роберт.

Ему пришлось «обреалить» своего сына в прошлом месяце, когда он узнал, что тот пропускает занятия в школе, чтобы зависнуть со своими корешами в виртуальном мире. Роберт не любил распространяться об этом, но я догадывался, какой скандал произошел в доме Ленцов в тот день. «Обреаленные» всегда устраивают сильные истерики и становятся агрессивны, помню это еще по своему дружбану Джерому Лайонеллу.

— Это совершенно нормально!.. — поспешила тактично заверить его Джен.

Роберт улыбался и кивал в ответ на слова моей девушки, не показывая своих эмоций. Мы с ним никогда не говорили об этом, но иногда мне казалось, что полковник разочарован своим сыном и хотел бы, чтобы на его месте был другой ребенок — адекватный, послушный, ответственный, впитывающий советы родителя… кто-то вроде меня.

— Вау! — прервало их разговор восторженное восклицание Руби Ленц. — Вы только посмотрите, как красиво!

— Пора и нам зажечь свечи, верно? — засуетилась Джен.

Мы были частью большого потока людей, стекающихся к площади Содружества. Люди шли семьями или небольшими более или менее организованными группами. Публика вокруг была самой разной: от крохотных детей на руках у мам до дряхлых стариков на электрических инвалидных креслах; представители всех рас и национальностей Земного шара, каждой из которых нашлось место в здешнем Вавилоне. Все прохожие имели лишь одно общее — каждый нес в руке горящую свечу.

— До чего это прекрасно! — прижавшись ко мне, мечтательно пропела Дженет, подняв свою свечу.

Река людей плавно текла по улице. Она была равномерной и, казалось, бесконечной. В центре города специально организовали полную деиллюминацию. Погасли все окна, все биллборды и рекламные дисплеи — горели лишь голографические стрелки вдоль улиц и мигающие следы на тротуаре, подсказывающие направление к площади.

Мимо нас ровным строевым шагом промаршировали около четырех сотен вознесенцев в знакомой до боли серой униформе, несущих, помимо свечей, несколько транспарантов и флаги, которые с почти натуральным весельем хором пели рождественский гимн. Я проводил ребят жалостливым взглядом, гадая, долго ли им еще осталось до конца каторги.

— Я слышала, соберется сто тысяч людей, — сказала Руби Ленц.

— Будет больше. Всей площади Содружества не хватит, — ответил ее муж.

Я вспомнил недавние уроки в полицейской академии, и с некоторой тревогой подумал, что сегодняшний день является для террористов уникальным шансом устроить кровопролитную акцию. В следующую минуту, впрочем, я отмел эти опасения. Ради сегодняшних мероприятий, должно быть, мобилизовали весь полицейский департамент Сиднея. Мне повезло, что я учусь всего лишь на втором курсе, иначе и сам мог бы стоять сейчас где-нибудь в оцеплении. Над толпой порхало множество дронов. Полисмены в красивой черной парадной униформе, разбившись по двое (в основном, мужчина и женщина) шагали навстречу процессии, улыбаясь, будто и им передалось праздничное настроение. Они здесь не для того, чтобы наводить на людей тревогу или страх — скорее их миссия в том, чтобы подсказывать мамам с плачущими малышами дорогу к ближайшему туалету. Тем не менее они внимательно вглядывались в лица, сканируя их с помощью невидимых приборов наблюдения и выискивая среди толпы пьяных или неадекватных людей, которые способны были выкинуть какую-то глупость, испортив добропорядочным гражданам праздник.

Кроме полицейских в парадной форме, были еще и другие, стоящие вдоль обочин в защитной экипировке, иногда рядом с бронеавтомобилями. Эти уже не улыбались — их задача состояла в том, чтобы продемонстрировать потенциальным преступникам бессмысленность и опасность любой попытки выкинуть что-то. Городские власти очень серьезно отнеслись к обеспечению безопасности церемонии. Впрочем, иначе быть и не могло.

Ведь сегодня наступает 20-ый год эпохи Возрождения. Два десятилетия миновали с того дня, когда человеческая цивилизация, едва не уничтоженная войной, страшным катаклизмом в Северной Америке, пандемией «мексиканки» и хаосом Темных времен, впервые подняло голову. Это была важная веха в современной истории. И руководство Содружества наций посчитало, что эта веха заслуживает чего-то особенного — большего, чем просто празднование Нового года.

Шествие длилось минут пятнадцать и на площади мы влились в океан людей, уже заполнивший ее. По шуму мне казалось, что тут уже и так не менее ста тысяч, но всю панораму я оценить не мог.

— Посмотрите! — Руби Ленц указала рукой в сторону огромной сцены, сияющей синим цветом, которая возвышалась над океаном человеческих голов далеко впереди, на фоне исполинской статуи Агнца, контуры которой были подсвечены белыми гирляндами, придавая ей неземной ореол.

Я присел и с легкостью подхватил смеющуюся Джен себе на плечи, чтобы она могла увидеть всю красоту сегодняшнего празднества. Благодаря своему росту я так же прекрасно мог видеть всю красоту площади. Вокруг сцены, в буквальном смысле, парили тысячи свечей — они были вставлены в летающие подсвечники с двигателями от дронов. Вверху раскинулось необыкновенно чистое и безоблачное звездное небо.

— Какая замечательная погода! — продолжала восхищаться миссис Ленц, мечтательно глядя на небо. — А ведь еще несколько часов назад было так облачно!

— Должно быть, ВВС постарались расчистить облачность, — предположил ее муж.