– Вечер добрый, Артур, – сказал Кухмистер покровительственным тоном.

– Вечер добрый, – ответил Артур.

– Домой? – поинтересовался Кухмистер.

– Да, заскочил сообщить кое-что, – сказал Артур и перегнулся через конторку, давая понять, что знает какой-то секрет.

Кухмистер поднял глаза. Артур обслуживал профессорский стол, и от него привратник узнавал немало о жизни колледжа. Он поднялся и подошел к конторке.

– Ну-ну? – произнес он.

– У них сегодня черт-те что творится, – сказал Артур, – черт-те что.

– Продолжай, – кивнул Кухмистер.

– Ну вот, приходит, значит. Казначей к обеду, весь красный, как рак, словом, сам не свой. Декан его увидел и сразу смекнул, что дело нечисто, а Тьютор от супа нос воротит. От супа! Совсем на него не похоже, – рассказывал Артур. Кухмистер что-то пробормотал в знак согласия. – Вот я и думаю: не случилось ли чего? – Для важности Артур помолчал немного. – И знаешь, в чем дело?

– Нет, – покачал головой Кухмистер. – В чем же? Артур улыбнулся:

– Завтра Ректор созывает Совет колледжа. Казначей ему: мол, время неподходящее, а тот – созвать, и все тут. Ну, а им, понятное дело, не по душе. Совсем не по душе. Кусок в горло не лезет. Еще бы, новый-то Ректор каков наглец: ишь, всех поучает. А они думали, что к рукам его приберут. Казначей сказал, что, мол, объяснил Ректору, что денег для перемен нет. А тот вроде понял все, а потом – бац – звонит Казначею: созвать-ка мне Совет.

– Кто же это созывает Совет колледжа ни с того ни с сего? – встрял Кухмистер. – Совет собирается в первый четверг месяца.

– Вот и Декан о том же, и Тьютор. Но Ректору все нипочем. Завтра – и точка. Казначей звонит ему и говорит: Декан с Тьютором на Совет не пойдут, а Ректору до лампочки: пойдут они там или нет, а заседание завтра будет. – Артур покачал головой, раздосадованный упрямством Ректора. – Вон как раскомандовался.

Кухмистер хмуро посмотрел на него и спросил:

– А Ректор обедал со всеми?

– Нет, – ответил Артур, – затаился у себя и знай себе названивает Казначею, распоряжения отдает, – он кинул многозначительный взгляд на коммутатор. Кухмистер задумчиво кивнул.

– Стало быть, Ректор на ходу подметки рвет, – заключил он. – А они думали, что прибрали его к рукам? – Да, так и сказали, – уверил Артур. – Казначей клялся, что Ректор даже не рыпнется, а он раз – и созывает Совет.

– А что же Декан? – спросил Кухмистер. – Сплотиться, говорит, надо всем. А вообще сегодня он все больше молчал. Ходит как в воду опущенный. Но насчет сплотиться – это он уже давно твердит.

– Наверное, Тьютор с ним не согласен, – предположил Кухмистер.

– Теперь они заодно. Это раньше Тьютор артачился, а как сказали на Совет явиться, так и хвост поджал. Ой, не нравится ему такой поворот, ой, не нравится.

Кухмистер кивнул.

– Ладно, уже кое-что, – сказал он. – Заодно с Деканом – как не похоже

на Тьютора. А Казначей с ними?

– Сам-то уверяет, что да, а там поди разбери его, – ответил Артур. – Скользкий тип, я бы с ним в разведку не пошел.

– Бесхребетный, – заключил Кухмистер. Так, бывало, говаривал покойный лорд Вурфорд.

– А, вот это как называется, – сказал Артур. Он взял пальто. – Пожалуй, мне пора.

Кухмистер проводил его до двери.

– Спасибо, Артур, – сказал он, – ты мне очень помог.

– Завсегда рад, – ответил Артур, – да к тому же мне эти перемены нужны не больше, чем вам. Стар я уже. Двадцать пять лет прислуживаю за профессорским столом, а за пятнадцать лет до того я…

Кухмистер не стал слушать воспоминания старого Артура, захлопнул дверь и снова уселся у газовой горелки. Итак, Ректор принялся осуществлять свои планы. Что ж, совсем не плохо, что он созвал на завтра Совет колледжа: впервые за многие годы Декан и Старший Тьютор сошлись на одном. Это уже кое-что, ведь они с давних пор терпеть друг друга не могут. Вражда началась после того, как Декан прочел проповедь на тему «Многие первые будут последними» [20] . Случилось это, когда Тьютор впервые начал тренировать восьмерку гребцов Покерхауса. При этом воспоминании Кухмистер улыбнулся. Тьютор вылетел из часовни грозный, словно гнев Господень, его мантия развевалась по ветру. Он так круто взялся за команду, что к майской регате спортсмены выдохлись. Помнится, лодка Покерхауса трижды уступала соперникам, и в итоге колледж потерял первенство на реке. Тьютор так и не простил Декану эту проповедь. С тех пор никогда с ним ни в чем не соглашался. И вот Ректор восстанавливает обоих против себя. Нет худа без добра. Ну, а если Ректор зайдет слишком далеко, у них в запасе есть сэр Кошкарт, тот быстро наведет порядок. Кухмистер вышел на улицу, запер ворота и отправился спать. За окном снова пошел снег. Мокрые хлопья падали на стекло и ручейками стекали на подоконник. «Подл и Грязнер», – пробормотал Кухмистер последний раз и уснул.

* * *

Пупсер спал урывками и проснулся еще до того, как зазвонил будильник. Не было и семи. Он оделся, приготовил кофе и пошел в комнату для прислуги нарезать хлеба. Там его и застала миссис Слони.

– Рановато вы сегодня поднялись. Для разнообразия, что ли? – сказала она, протискиваясь в крошечную комнатку.

– А вы что здесь делаете в такую рань? – воинственно спросил Пупсер. – У вас работа в восемь начинается.

В своем красном макинтоше миссис Слони казалась еще огромней. На ее лице просияла улыбка.

– Когда захочу, начинаю, когда захочу, кончаю, – сказала она, сделав совершенно ненужное ударение на последнем слове. Вторая часть фразы была ясна Пупсеру без всяких комментариев. Он скорчился у раковины и беспомощно таращил глаза, устремив взгляд прямо в недра ее улыбки. Словно гигантская стриптизерша, она принялась медленно, одной рукой расстегивать макинтош, и глаза Пупсера следили за каждым движением, от пуговицы к пуговице. Когда она скинула плащ с плеч, груди под блузкой заходили, как живые. Пупсер буквально обсасывал их пристальным взглядом.

– Эй, помогите же снять плащ с рук, – попросила миссис Слони и повернулась к Пупсеру спиной. Какое-то мгновение он колебался, а затем, подгоняемый страшной, неудержимой силой, устремился вперед. – Эй, – сказала миссис Слони, отчасти удивившись такому неистовому желанию помочь. Удивило ее и странное тихое ржание, которое издавал Пунсер. – Только с рук я сказала. Нет, вы подумайте, что он делает. В этот момент Пупсер был не способен не только думать, что он делает, но и вообще думать: руки блуждали в складках ее плаща, а рассудок пылал непреодолимым желанием. Пупсер бросился в пучину красного плаща, словно в геенну огненную. Но в этот момент миссис Слони наклонилась, а потом резко выпрямилась. Пупсер отлетел назад, к раковине, а миссис Слони выплыла в прихожую. На полу медленно затихал плащ, ставший предметом столкновения. Он был похож на пластиковый послед – результат каких-нибудь страшных родов.

– Господи ты Боже мой, – приходила в себя миссис Слони, – поосторожней нельзя? Люди могут понять неправильно. Пупсер съежился в углу, тяжело дыша и отчаянно надеясь, что миссис Слони как раз и относится к таким людям.

– Извините, – пробормотал он. – Поскользнулся. Не знаю, что уж мной овладело.

– Удивляюсь, как вы еще мной не овладели, – прохрипела миссис Слони.

– Это ж надо так наброситься. – Она резко нагнулась, подняла макинтош и чинно проследовала в другую комнату. Красный плащ волочился за ней и напоминал мулету.

Пупсер проводил взглядом ее ботинки, и на него снова накатило непреодолимое желание. Он заспешил вниз по лестнице. Теперь, как никогда, назрела необходимость найти сверстницу и отвлечься от стремления обладать служанкой. Нужно хоть как-то избежать соблазна, который представляют прелести крупной миссис Слони, иначе он предстанет перед Деканом. Что может быть хуже, чем вылететь из Покерхауса за попытку изнасиловать служанку? Или еще хлеще. Не за попытку, а как есть за изнасилование. Тут дело пахнет полицией и судом. Нет, чем терпеть такое унижение, лучше смерть.

вернуться

20

Искаженная цитата из Евангелия от Матфея (19:30): «Многие же будут первые последними, и последние первыми».