– Живо откройте главные ворота! – заорал Ректор.

– Еще не время, – лаконично ответил Кухмистер.

– Что значит еще не время? – не понимал Ректор. – Надо впустить врачей и пожарных.

– Нельзя пускать в колледж посторонних, пока я не подберу эту гадость. Не дело.

Ректор свирепо посмотрел на плавающий презерватив. Упрямство Кухмистера взбесило его.

– Там раненые, – взвыл он.

– Это понятно, – сохранял спокойствие Кухмистер. – Но нельзя забывать и о репутации колледжа.

Он наклонился к прудику и поразил пузырь. Сэр Богдер со всех ног бросился к месту происшествия. Кухмистер медленно пошел за ним.

– Никакого уважения к традициям, – печально покачал он головой.

10

– Какая вкусная требуха, – сказал Декан за обедом. – После судебного осмотра трупа и следствия у меня разыгрался аппетит.

– Все проведено очень тактично, – вступил в разговор Старший Тьютор.

– Должен признать, я ожидал, что вердикт будет менее великодушным. А самоубийство нам – тьфу. От этого еще никто не умирал.

– Самоубийство? – заорал Капеллан. – Я не ослышался? Кто-то сказал самоубийство?

Он оглядел присутствующих. – Об этом надо обстоятельно потолковать.

– Коронер уже все растолковал до тонкостей, – завопил ему в ухо Казначей.

– Скажите, какой молодец, – ответил Капеллан.

– Старший Тьютор как раз об этом и говорил, – пояснил Казначей.

– Как раз об этом? Очень интересно, – сказал Капеллан. – И как раз вовремя. В колледже уже несколько лет не было приличного самоубийства. Такая досада.

– Честно говоря, я не вижу ничего прискорбного в том, что самоубийства вышли из моды, – буркнул Казначей.

– Положу-ка я себе еще требухи, – вступил в разговор Декан. Капеллан откинулся на спинку стула и посмотрел на коллег поверх голов.

– В былые времена и недели не проходило, чтобы какой-нибудь бедняга не решался кончить счеты с жизнью. Когда я только-только стал здесь Капелланом, я уйму времени проводил на расследованиях. Вы только подумайте, было время, когда наш колледж называли Трупхаус.

– С тех пор все изменилось к лучшему, – сказал Казначей.

– Чепуха, – возразил Капеллан. – Падение числа самоубийств яснее ясного указывает на падение морали. Похоже, студенты более не испытывают угрызений совести, как это было в дни моей молодости.

– А может, это потому, что перешли на природный газ? – предположил Старший Тьютор.

– Природный газ? Ничего подобного, – вмешался Декан. – Я согласен с Капелланом. Упадок нравов чудовищный. С точки зрения нынешней молодежи все рассуждения о морали не стоят выеденного яйца.

– Яйца? – завопил Капеллан. – Всмятку, пожалуйста.

– Я просто хотел сказать… – начал Декан.

– Хорошо хоть, что никто не предположил, что юный Пупсер принимал наркотики, – перебил Казначей. – Полиция провела очень тщательное расследование, и, как вы знаете, ничего не обнаружила. Декан поднял брови.

– Ничего? – усомнился он. – Насколько я знаю, они изъяли целый мешок… мм… резиновых изделий.

– Я имел в виду наркотики, господин Декан. Вы же понимаете, встал вопрос, каковы мотивы. Полиция склонна думать, что Пупсер был охвачен противоестественным влечением.

– А я слышал, он был охвачен миссис Слони, – сказал Старший Тьютор. – Полагаю, что влечение к миссис Слони и впрямь можно назвать противоестественным. Поразительное отсутствие вкуса. Что до остального, должен признать, что пристрастие к надутым газом презервативам у меня в голове не укладывается.

– По данным полиции, их было двести пятьдесят штук, – уточнил Казначей.

– О вкусах не спорят, – сказал Декан. – Хотя мне лично представляется, что у этого прискорбного происшествия политическая подоплека. Совершенно ясно, что этот Пупсер был анархистом. В его комнате нашли много литературы левацкого толка.

– Я так понял, он исследовал вопрос о хлебе из грубой ржаной муки, – сказал Казначей. – В Германии шестнадцатого века.

– Еще он принадлежал к ряду обществ, занимающихся подрывной деятельностью, – сообщил Декан.

– Разве ООН – подрывная организация? – запротестовал Казначей.

– А как же, – не уступал Декан. – Все политические общества занимаются подрывной деятельностью. Наверно, занимаются. По логике вещей. Не хотели бы что-нибудь подрывать – не создали бы организацию.

– Весьма странное рассуждение, – заметил Казначей. – Но тогда непонятно, при чем тут миссис Слони.

– Я склонен согласиться с Деканом, – сказал Старший Тьютор. – Чтобы лечь в постель с миссис Слони, надо или спятить, или проникнуться чувством долга перед обществом в извращенной форме. А запустить двести пятьдесят смертоносных презервативов в ничего не подозревающую Вселенную – признак фанатизма…

– С другой стороны, – возразил Казначей, – он ведь жаловался вам на свое… мм… увлечение этой милой дамой.

– Да, возможно, – признался Старший Тьютор, – хотя, по-моему, когда речь идет о миссис Слони, слово «милая» не подходит. Во всяком случае, я отправил его к Капеллану.

Все вопросительно посмотрели на Капеллана.

– Миссис Слони? Милая? – заорал он. – Еще какая милая. Чудесная женщина.

– Мы хотим узнать, намекал ли вам Пупсер относительно своих побуждений, – объяснил Казначей.

– Побуждений? – переспросил Капеллан. – Ясно как божий день. Старая добрая похоть.

– Так он, по-вашему, из-за похоти взорвался? – недоумевал Старший Тьютор.

– Ну да. Нельзя же вливать молодое вино в старые мехи, – сказал Капеллан.

Декан покачал головой.

– Бог с ними, с побуждениями, – сказал он. – Главное – Пупсер всех нас поставил в крайне неловкое положение. Как тут доказывать, что мы и без перемен прекрасно проживем, когда учащиеся такие фейерверки закатывают. Заседание общества Покерхауса отменили.

Преподаватели разинули рты.

– Но, как я понял, генерал согласился его созвать, – сказал Старший Тьютор. – Неужели он пошел на попятный?

– Оказалось, на него нельзя положиться, – мрачно промолвил Декан. – Сегодня утром он позвонил и сказал, что лучше подождать, пока уляжется пыль. Неудачная фраза, но что он имеет в виду, ясно каждому. Еще один скандал нам ни к чему.

– Проклятый Пупсер, – кинул в сердцах Старший Тьютор.

Преподаватели закончили трапезу молча.

* * *

Сэр Богдер и леди Мэри за омлетом тоже скорбили по покойнику, правда, более сдержанно, нежели члены Совета. Как и всегда в таком случае, трагедия воодушевила леди Мэри, а странные обстоятельства смерти Пупсера подхлестнули интерес к психологии.

– Видно, несчастный был фетишистом, – сказала она, очищая банан с хладнокровным интересом, который напомнил сэру Богдеру об их медовом месяце. – Ну прямо как – ты помнишь? – тот парнишка, который в уборной поезда завернулся в полиэтилен.

– Да, нечего сказать, выбрал местечко, – отозвался сэр Богдер, накладывая себе консервированной малины.

– Конечно, налицо проявление материнского комплекса, – продолжала леди Мэри. – А полиэтилен, очевидно, заменял плаценту.

Сэр Богдер отодвинул тарелку.

– Скажи еще, что бедняжка надувал презервативы, потому что завидовал мужчинам с большим членом, – хмыкнул он.

– Юноши этим не страдают, Богдер, – сурово поправила леди Мэри. – Только девушки.

– Да? Ну так, наверно, это служанка обзавидовалась. Ведь никто же не доказал, что это Пупсер забил дымоход презервативами. Добыл-то их он, это точно установлено. Но не исключено, что надула их миссис Слони и она же запустила вверх по трубе.

– Ах, да, я и про нее хотела – сказать, – вспомнила леди Мэри. – Декан очень нелестно отзывался о миссис Слони. Он, кажется, считает, что если у молодого человека был роман со служанкой, значит, он потерял рассудок. Ярчайший пример классовых предрассудков. Впрочем, я всегда считала Декана исключительным ничтожеством.

Сэр Богдер посмотрел на жену с нескрываемым восхищением. Ее противоречивость никогда не переставала удивлять его. Демократизм леди Мэри происходил от врожденного чувства превосходства, которое ничуть не уменьшилось даже после замужества. Временами он думал о том, что она согласилась отдать ему руку и сердце не без задней мысли. Уж не вздумала ли она таким образом щегольнуть своими либеральными взглядами? Он отмел мысли личного характера и подумал о последствиях смерти Пупсера.