– Это ее имя?

У него были темные глаза, взгляд напряженный и жестокий. Глаза человека, которого не испугаешь и не уговоришь.

Энни охватил холодный и острый страх. Она сдерживала себя, чтобы не убежать в детскую, схватить ребенка и прижать его к себе, спрятать от угрозы, исходившей от этого человека со скорбными складками у рта. Не понимая почему, Энни чувствовала, что он опасен.

Она с трудом заставила себя заговорить:

– Я… не знаю, что вам нужно, мистер Честейн, но думаю, вам лучше уйти. Мой ребенок вас не касается. – Она встала, ноги с трудом держали ее.

Мужчина тоже поднялся. Он был устрашающе высок.

– Да нет, касается.

Слова его прозвучали горько, отрывисто и грубо. Энни почувствовала, что бледнеет, но не из-за того, что он сказал, а из-за тяжелого, напряженного, жестокого выражения его глаз.

– У меня есть основания считать, что я ее отец.

Пол покачнулся у нее под ногами, как будто она летела с американских горок. Чтобы не упасть, Энни уцепилась за стул в красно-бежевую клетку.

– Я только что побывал в Центре по лечению бесплодия Талсы. Я видел истории болезни, и похоже, ваш ребенок от меня.

– Нет. – Мысли Энни метались, как стебли пшеницы под порывами ветра. – Нет, вы не могли их видеть. Они засекречены.

В ту же минуту она пожалела, что сказала это. Бог мой, таким образом она подтвердила, что является пациенткой клиники! Когда она нервничает, то всегда болтает лишнее.

Но отрицать сказанное было поздно.

– Доноры подписывают документ. Они уступают все права на их…

Детей. Слово просто вибрировало в воздухе, хотя Энни не решалась произнести его вслух. Потому что сказать – значило признать, что доноры на самом деле отцы.

Но это же не так на самом деле. Безымянный, безликий мужчина, чьи хромосомы помогли произвести на свет Маделин, не был отцом в полном смысле этого слова. Он был биологическим «соучастником», не более.

Во всяком случае, был таковым до сих пор.

Энни уставилась на стоявшего перед ней мужчину. Она попыталась сглотнуть, но язык прилип к гортани.

– У доноров нет родительских прав.

– Я не был донором, – сухо констатировал Джейк. – Моя жена и я собирались пройти через процедуру искусственного оплодотворения. Этот жалкий докторишка Борден решил использовать мою сперму, когда банк в Центре опустел.

Жена. Он был женат. Он хотел ребенка. Маделин – его ребенок. Слова проносились у нее в голове, путаясь, приобретая все более темный, угрожающий смысл, наслаиваясь друг на друга и превращаясь в грозовое облако.

«Нет», – хотела сказать Энни, но из ее горла не вырвалось ни звука. Казалось, что ее голосовые связки парализованы. Она вообще не могла пошевелиться.

– Ма-ма, ма-ма…

Знакомый призыв привел Энни в чувство. Она обернулась и увидела, что в комнату вошла, потирая глаза и таща за собой любимое желтое одеяло, Маделин. Ее комбинезончик в розовую с белым полоску был помят, темные волосики вились за ушками. Рот с четырьмя зубками был растянут в улыбке. Затем девочка увидела Джейка. Она остановилась и, засунув в рот большой палец, уставилась на него.

Потрясенный Джейк не сводил с нее глаз.

– Боже мой, – прошептал он.

Время, казалось, остановилось, жизнь померкла. Маделин повернулась к Энни, большие карие глаза округлились, в них застыл вопрос.

Сердце у Энни чуть не остановилось. Она вдруг поняла, поняла совершенно отчетливо, почему Джейк показался ей странно знакомым.

Его глаза были зеркальным отражением глаз дочери.

Господи, да не только глаза. Взгляд Энни метался от лица Джейка к лицу Маделин. Рот ее дочери был миниатюрной копией рта Джейка.

Ее материнский инстинкт кричал об опасности! Не раздумывая, Энни бросилась через комнату и схватила дочку на руки.

Маделин заплакала. Энни крепче прижала ее к груди.

– Вы ее пугаете, – сказал Джейк.

Он был прав, но его абсолютно не касалось то, как она обращается с собственной дочерью.

– Уходите.

В глазах его был вызов.

– Так просто вы от меня не отделаетесь. Она моя дочь, и у меня есть на нее право.

– Нет.

– Посмотрите на нее! Да она моя копия. Энни прижала головку дочери к плечу.

– Это ничего не означает.

– У меня есть выписка из документов Центра в Талсе. Но если вы отказываетесь признать очевидное, я буду счастлив оплатить стоимость анализа.

– Нет.

– Нет?

– Вы меня слышали. Убирайтесь. Он упрямо выпятил подбородок.

– Я ее отец, черт побери. К тому же адвокат, чертовски хороший адвокат.

Маделин заревела громче. Собака залаяла. Казалось, по комнате промчался тайфун.

– Вон отсюда, – вновь потребовала Энни.

Джейк не двинулся с места. Энни вся сжалась от страха. Если он попробует вырвать у нее ребенка, она с ним не справится.

На дорожке, ведущей к дому, хлопнула дверца машины.

– А вот и ваш клиент. – Джейк подошел к двери и распахнул ее.

За его широким плечом Энни увидела дородного мужчину с такими же, как у Перл, кудрявыми волосами, направляющегося к входной двери. У нее от облегчения подкосились ноги. Она в жизни не была так рада.

Джейк, повернувшись к Энни, бросил на нее тяжелый взгляд, не обращая внимания на приветственный жест мужчины.

– Я сейчас уеду, но я вернусь. Я отец этого ребенка и имею на него права. Если мне придется протащить вас через все суды на свете, я это сделаю.

Он прошествовал мимо мужчины так, как будто того вообще не существовало, и направился к своей машине.

Прижимая к себе рыдающую девочку, Энни смотрела, как он уезжает. Казалось, ее жизнь таяла в пыли под колесами машины.

Он вернется. Он сказал, что вернется, и Энни понимала, что это не просто угроза. Ее подташнивало, и она ясно понимала, что ее жизнь никогда не будет прежней.

Поздно вечером Энни, сидя в затененном углу детской, освещаемой лишь скудным светом ночника, укачивала ребенка. Было девять часов, Маделин вот уже час как должна была спать, но малышка лишь задремывала.

Это был долгий день. Маделин все время капризничала, не хотела купаться в ванне, разбрасывала свой обед по полу и вертелась в кроватке, когда ее укладывали спать. Для того чтобы она наконец заснула, Энни пришлось рассказать четыре сказки и спеть шесть колыбельных.

«Неудивительно, что ребенок взвинчен», – думала Энни, перебирая темные мягкие волосы дочки. Дети чувствуют состояние людей, находящихся рядом, а Энни до глубины души была потрясена визитом Джейка Честейна. Она пыталась как-то справиться со своими чувствами, но Мадди на эти уловки не поддавалась.

Так же как и внук Перл. Бедняга, смущенно переводя взгляд с нее на капризничающего ребенка, предложил приехать в другой раз.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросил он, проводив взглядом облако пыли, все еще стоявшее в воздухе после того, как машина Джейка быстро отъехала.

Энни подумала, что теперь у нее никогда не будет все в порядке, но храбро кивнула. Ведь все, что она ни скажет, немедленно станет известно Перл.

– Мы… э… я… мне сообщили новость, огорчившую меня, – объяснила она ему.

Мягко сказано. Неожиданный визит Джейка Честейна и его заявление, что он отец Маделин, перевернули все вверх дном. Энни казалось, что ее переехали товарный поезд, каток и бульдозер одновременно.

Она посмотрела на ребенка, и сердце ее наполнилось нежностью. Она никогда никого не любила так, как свою дочку. Энни наблюдала, как мерно вздымается грудь Маделин, слушая тихое дыхание, чувствовала приятную тяжесть ее головки на своем плече.

Маделин так мала, так беззащитна, так доверчива. Она полностью зависит от матери, от того, как она ее кормит, как ухаживает за ней, как защищает. Энни скорее умрет, чем предаст эту веру в нее.

Что же сказал Джейк? «Я отец этого ребенка и имею на него права. Если мне придется протащить вас через все суды на свете, я это сделаю».