Разум может получить всю эту информацию, порожденную и вне, и внутри тела, через эти процессы кодирования и обобщения. Сознание состоит из бесчисленного множества одновременных и скоординированных символических представлений, сгенерированных участвующими в процессе нейронами неокортекса. Однако рассматривать сознание как результат действия некоего органического механизма — явная недооценка его мощи. По блестящему выражению сэра Чарльза Шеррингтона, мозг — это «волшебный ткацкий станок, в котором миллионы стремительных челноков плетут исчезающий узор»{83}. Поскольку разум воссоздает реальность из обобщений чувственных впечатлений, он так же хорошо может симулировать реальность через воспоминания и фантазии. Мозг изобретает сюжеты и воплощает их в жизнь, он постоянно вспоминает те или иные события: уничтожает врагов, обнимает любимых, изготавливает орудия из железа, с легкостью путешествует по мирам мифов и совершенства.
Наше эго — главный герой этой нейронной драмы. Эмоциональные центры низшего мозга запрограммированы на то, чтобы более осторожно тянуть марионеток за ниточки, когда на сцену выступает эго. Но можно ли описать наши глубинные чувства по отношению к самим себе, к своему внутреннему «я», к душе, механистическими терминами? Главная загадка нейробиологии — не любовь к себе, не мечты о бессмертии, а преднамеренность. Что является основным движителем, ткачом, который направляет стремительные челноки? Слишком простой неврологический подход может превратить наш мозг в матрешку: мы будем открывать одну фигурку за другой, находя все меньших куколок, пока ничего не останется. Именно так наши исследования открывают одну систему нейронных схем за другой, пока не останутся одни лишь изолированные клетки. Противоположная крайность, слишком сложная неврологическая модель, может вернуть нас к виталистической метафизике, в которой постулируемые свойства не могут быть описаны с помощью нейронов, их сетей и других физических единиц.
Компромиссное решение может заключаться в признании того, что психологи-когнитивисты называют схематикой или планами{84}. Схема — это врожденная или усвоенная конфигурация внутри мозга, с которой сравнивается информация, получаемая от нервных клеток. Совпадение реального и ожидаемого может оказать то или иное воздействие из нескольких. Схема может определить ментальные «установки» человека, выделить одни детали за счет других, из-за чего сознательный разум будет воспринимать определенную часть окружающей среды более ярко, чем другие, и отдавать предпочтение одним решениям перед другими. Схема может дополнить детали, которых не хватало в реальной информации, и создать в разуме картину, не полностью соответствующую реальности. Таким образом, гештальт объектов — впечатление того, что они представляют собой квадрат, лицо, дерево или что-то еще — определяется таксономическими особенностями схемы. Система ориентиров поможет координировать движение всего тела, создавая ощущение осознания и осуществляя автоматический контроль подвижных частей. Совокупность чувственной информации и подобной системы ориентиров особо ярко ощущается, когда конечность на какое-то время была лишена подвижности из-за травмы, а потом снова приходит в норму. Психолог Оливер Сакс так описывал собственные ощущения от первых шагов по прошествии долгого восстановительного периода после перелома ноги:
«Неожиданно я оказался в состоянии некоего перцептивного бреда. Передо мной мелькали представления и образы, каких я никогда не испытывал прежде. Неожиданно мне показалось, что моя нога и земля под ней находятся где-то очень далеко, потом они невероятно приблизились, а затем стали наклоняться и искривляться самым причудливым образом. Странные восприятия (или перцептивные гипотезы) сменяли одна другую несколько раз в секунду. Они возникали бессознательно и непредсказуемо. Постепенно они стали менее причудливыми и странными и, наконец, примерно через пять минут, за которые передо мной промелькнули тысячи этих «вспышек», я стал воспринимать свою ногу нормальным, разумным образом. Нога неожиданно снова стала реальной, моей. После этого я смог ходить»{85}.
А самое главное — схемы, существующие в мозгу, могут служить физической основой воли. С помощью обратной связи можно управлять действиями организма: схемы возвращают сигналы, полученные от органов чувств, обратно и делают это снова и снова, пока не их не «удовлетворит» ощущение правильности выполняемых действий. Разум можно считать «республикой» таких схем, запрограммированных на конкуренцию между собой за контроль над центрами принятия решения. Сила и влияние разных схем возрастают и ослабевают в зависимости от относительной срочности физиологических потребностей тела, которые сознательный разум оценивает через ствол головного мозга и средний мозг. Воля может являться результатом такой конкуренции, не требующей действий ни от «маленького человека», ни от какой-нибудь внешней силы. Не доказано, что разум действует именно так. Но все же можно сказать, что базовые механизмы существуют. Например, обратная связь — это основа большей части нашего автоматического поведения. Вполне возможно, что воля — или душа, если хотите, — возникла в результате эволюции физиологических механизмов. Но совершенно ясно, что такие механизмы гораздо сложнее, чем что-либо существующее на этой земле{86}.
Поэтому в настоящий момент парадокс детерминизма и свободной воли кажется не просто разрешимым теоретически, его даже можно свести к статусу эмпирической проблемы физики и биологии. Даже если основа мозга чисто механистична, крайне маловероятно, что какой бы то ни было интеллект мог бы обладать возможностью точно предсказывать действия человека — как мы предсказали траекторию движения подброшенной монетки или полет пчелы. Разум имеет слишком сложную структуру, и человеческие социальные отношения, влияющие на его решения, тоже слишком сложны и разнообразны, чтобы люди могли точно предсказывать собственные действия или действия окружающих. Следовательно, мы с вами — свободные и ответственные личности в фундаментальном смысле этого слова.
И все же наше поведение частично является предопределенным — в более слабом, вторичном смысле. Если поведенческие категории расширить, что можно с уверенностью предсказывать определенные события. Монета будет вращаться и не упадет на ребро. Пчела полетит по комнате, находясь в вертикальной позиции. Человек будет говорить и исполнять целый ряд социальных действий, характерных для своего вида. Более того, можно выявить статистические свойства человеческих популяций. Когда речь идет о вращающихся монетах, для точных статистических проекций не нужны сложные компьютеры и другие устройства. Движением монет управляют биномиальное распределение и законы арксинуса, которые легко описать на одном листе бумаги. Эти математические формулы дают нам массу полезной информации. Если говорить о пчелах, то энтомологи составили подробное описание усредненного полета пчелы к цветам. Ученым давно известны статистические свойства своеобразного танца, с помощью которых пчелы сообщают о расположении цветов своим сородичам. Ученые давно оценили количество и распределение ошибок, совершаемых пчелами, использующими полученную информацию{87}.
Мы не можем сказать точно, в какой степени можно предсказать статистическое поведение человеческих обществ, имея в своем распоряжении достаточную информацию о человеческой природе, истории обществ и условиях физической среды их существования.
Генетическая предопределенность сужает путь, по которому будет идти дальнейшая культурная эволюция. Сегодня мы не можем предположить, насколько далеко она зайдет. Но уже пройденный ею путь можно исследовать более глубоко, и, возможно, при определенной удаче у нас получится приблизительно определить ее дальнейшее направление. Ключевую роль в этом анализе будет играть психология людей. Несмотря на холистические[18] традиции Дюркгейма в социологии и Рэдклифф-Брауна в антропологии, культуры не являются суперорганизмами, которые развиваются в соответствии с собственной динамикой. Культурные изменения — это статистический результат различных поведенческих реакций большого количества людей, которые стараются в меру сил вести социальное существование.
