В 50-е годы XX века социальная среда кардинальным образом изменилась — и вместе с ней изменился китайский этос. Когда Ямайка обрела независимость, новая правящая элита была довольно пестрой по расовому составу, но питала твердую приверженность к национальной синтетической креольской культуре. Теперь китайцам стало выгодно социально присоединиться к элите, и они с готовностью сделали это. За 15 лет они перестали быть отдельной культурной группой. Они изменили характер своего бизнеса — от оптовой торговли перешли к строительству супермаркетов и торговых центров и управлению ими. Они стали вести буржуазный образ жизни, приняли креольскую куль-туру, от традиционной расширенной семьи перешли к семье нуклеарной. Тем не менее они сохранили расовое сознание — не как слепой генетический императив, но как экономическую стратегию. Самые успешные семьи всегда были самыми эндогамными. Женщины являлись средством, через которое шел обмен богатством, консолидация и сохранение его в рамках небольших семейных групп. Поскольку обычаи не противоречили слиянию с креольской культурой, ямайские китайцы их сохранили.
В небольшой стране Гайане, расположенной на северном побережье Южной Америки, китайские иммигранты столкнулись с совершенно иной проблемой — несмотря на то, что их происхождение было точно таким же, как и у тех, кто оказался на Ямайке. Они приехали в колонию из тех же регионов Китая и через того же агента. Но в городах старой Британской Гайаны розничной торговлей уже занималась другая этническая группа — португальцы, которые прибыли в Южную Америку в 40—50-е годы. Белый правящий класс симпатизировал португальцам, ощущая их расовую и культурную близость к себе. Некоторые китайцы все же занялись торговлей, но никто не добился впечатляющего успеха. Другим пришлось искать себе другие занятия — некоторые даже стали чиновниками. Ни одна из этих альтернатив не опиралась на этническое сознание. Повысить прибыль через этническую исключительность было просто невозможно. И поэтому китайцы Британской Гайаны с готовностью влились в зарождающуюся креольскую культуру. К 1915 году исследователь Сесил Клементи писал: «В Британской Гайане сложилось китайское общество, о котором ничего не знает Китай и которое почти ничего не знает о Китае». Но этот успех был не просто компенсаторным: хотя китайцы составляют всего 0,6% от общей численности населения, они занимают прочное место в среднем классе, и первым президентом республики стал именно китаец, Артур Чунг.
На основе собственных исследований, проведенных в Карибском регионе, и исследований других социологов Паттерсон сделал три вывода о национальной преданности и альтруизме:
Когда исторические обстоятельства вступают в конфликт с интересами расовой, классовой и этнической принадлежности, индивид начинает маневрировать с тем, чтобы свести степень конфликта к минимуму.
Как правило, индивиды маневрируют с тем, чтобы оптимизировать собственные интересы по сравнению со всеми остальными.
Хотя расовые и этнические интересы могут временно превалировать, в долгосрочной перспективе важнее всего социоэкономические классы.
Сила и границы этнической идентичности человека определяются общими интересами его социоэкономического класса, и они служат в первую очередь интересам самого человека, затем его класса и, наконец, его этнической группы. В политологии существует конвергентный принцип, известный как закон Директора{171}. Он гласит, что доходы в обществе распределяются в интересах класса, который контролирует правительство. В Соединенных Штатах это, конечно же, средний класс. Можно также отметить, что все институты, от корпораций до церквей, развиваются таким образом, чтобы служить интересам тех, кто их контролирует. Человеческий альтруизм (если вернуться к биологическому определению) является «мягким». Чтобы найти «жесткие» элементы, нужно пристально присмотреться к человеку, его детям и самым ближайшим его родственникам.
Однако примечательно, что весь человеческий альтруизм формируется под воздействием мощных эмоциональных факторов такого рода, который интуитивно должен был бы способствовать его проявлению в самых «жестких» формах. Моральная агрессия — самый яркий пример подкрепления взаимной выгоды. Обманщик, перебежчик, вероотступник и предатель везде вызывают всеобщую ненависть. Честь и верность подкрепляются самыми жесткими правилами и установлениями. Похоже, что усвоенные правила, основанные на врожденном, первичном подкреплении, ведут человека к принятию в рамках собственной группы именно этих, а не других ценностей. Правила эти — симметричный ответ на канализированное развитие территориальности и ксенофобии, которые являются столь же эмоциональной реакцией, направленной на членов других групп.
Я пойду еще дальше и предположу, что глубинная структура альтруистического поведения, основанного на усвоенных правилах и эмоциональных гарантиях, является жесткой и универсальной. Эта структура определяет ряд предсказуемых групповых реакций, которые были описаны в более технических трудах, таких как работы Бернарда Берелсона, Роберта А. Ливайна, Натана Глейзера и других социологов{172}. Одно из таких обобщений заключается в следующем: чем беднее ингруппа, тем активнее она использует групповой нарциссизм как форму компенсации. Другое: чем крупнее группа, тем слабее нарциссическое удовлетворение, получаемое человеком от идентификации с ней, тем слабее групповые узы и тем выше вероятность того, что люди будут идентифицировать себя с мелкими подгруппами, существующими внутри нее. И вот еще одно: если подгруппы какого-то рода уже существуют, то регион, который кажется вполне гомогенным, но является частью большой страны, вряд ли останется таким, если получит независимость. Большинство жителей подобных регионов отвечают на сужение политических границ сужением фокуса своей групповой идентификации.
Подводя итог, можно сказать, что «мягкий» альтруизм характеризуется сильной эмоциональной и изменчивой преданностью. Люди сохраняют приверженность своему кодексу чести, но постоянно меняют свое представление о том, к кому этот кодекс относится. Гениальность человеческой социальности заключается в той легкости, с какой союзы создаются, разрушаются и воссоздаются вновь. Причем человек всегда сохраняет сильную эмоциональную приверженность правилам, которые считаются абсолютными. Сегодня, как и всегда со времен ледникового периода, сохраняется важное различие между ингруппой и аут-группой, однако расположение разделяющей черты постоянно сдвигается туда и обратно. Живучесть этого основополагающего феномена идет на пользу профессиональному спорту. В течение часа-двух зритель может покинуть свой мир и погрузиться в первобытную физическую борьбу между суррогатами племен. Спортсмены приезжают отовсюду, их покупают и продают практически каждый год. Города покупают целые команды и продают их. Но это совершенно неважно. Болельщик идентифицирует себя с агрессивной ингруппой, восхищается командным духом, смелостью и жертвенностью и делит с командой восторг победы.
По тем же правилам играют народы. За последние 30 лет геополитические союзы изменились. Когда-то конфронтация существовала между странами оси и союзниками. Затем — между коммунистами и свободным миром. После этого началось противостояние крупных экономических блоков. Организация Объединенных Наций — это и форум для самой идеалистической риторики человечества, и калейдоскоп быстро меняющихся союзов, создаваемых во имя эгоистических интересов.
В то же время разум постоянно изумляется перекрестной борьбе религий. Арабские экстремисты считают войну против Израиля джихадом во имя священных ценностей ислама. Христианские проповедники призывают к союзу с Богом и ангелами его против происков Сатаны во имя подготовки мира ко второму пришествию. Вспомните, как бывший некогда революционером Элдридж Кливер и типичный секретный агент Чарльз Колсон сумели подняться над своей системой ценностей, перейти на сторону Христа и вступить в древнюю битву религий. Содержание не значит ничего, форма — все.
