Скептики продолжают питать убеждение в том, что наука и просвещение в конце концов уничтожат религию, которую они считают не чем иным, как набором иллюзий. Самые достойные среди них убеждены, что человечество уверенно движется к знанию, автоматически ориентируясь на информацию, поэтому организованная религия должна и дальше существовать, исполняя роль мрака, пока просвещение не принесет желанного рассвета. Но такая концепция человеческой природы, уходящая своими корнями к Аристотелю и Зенону, никогда еще не казалась более поверхностной, чем сегодня. Сегодня знание с энтузиазмом устремляется на службу религии. Самая технологически и научно развитая страна мира, Соединенные Штаты Америки, по религиозности населения занимает второе место в мире — после Индии. Согласно опросу Гэллапа, проведенному в 1977 году, 94% американцев верит в Бога или иное высшее существо, а 31% пережили момент неожиданного религиозного просветления и пробуждения, и на них сошло озарение. Самой успешной книгой 1975 года стали «Ангелы: Тайные посланцы Бога» Билли Грэма: было продано 810 тысяч экземпляров в твердом переплете{180}.
В Советском Союзе организованная религия по-прежнему процветает и даже переживает определенный ренессанс после 60 лет официального непризнания. Из 250 миллионов человек по меньшей мере 30 миллионов являются православными — вдвое больше, чем членов коммунистической партии. 5 миллионов исповедуют католицизм и лютеранство. Еще 2 миллиона принадлежат к евангелическим сектам — это баптисты, пятидесятники и адвентисты седьмого дня. От 20 до 30 миллионов — мусульмане, а 2,5 миллиона принадлежат к самой эластичной группе — ортодоксальных евреев. Таким образом, официально установленный советский марксизм, который сам по себе является своеобразной религией, снабженной привлекательной упаковкой, не смог вытеснить то, что многие русские на протяжении веков считали душой своего национального существования.
Не лучше положение у научного гуманизма. В книге «Система позитивной политики», опубликованной в период с 1846 по 1854 год, Огюст Конт утверждал, что религиозные суеверия могут быть побеждены. Он советовал образованным людям создать светскую религию, имеющую иерархию, литургию, каноны и заповеди, сходные с католическими, но в которых Бога в качестве высшего существа, достойного поклонения, заменило бы общество. Сегодня ученые организуются в специальные группы, например Американское гуманистическое общество или Институт по изучению религии в эпоху науки. Они выпускают небольшие журналы, распространяемые по подписке, и организуют кампании, чтобы дискредитировать христианский фундаментализм, астрологию и Иммануэля Великовски{181}. Их четкие, логичные лозунги, подкрепленные авторитетом нобелевских лауреатов, вязнут в тумане. Количество гуманистов никак не может сравниться с количеством истинно верующих последователей Джин Диксон, никогда не слышавших о Ральфе Уэнделле Берхо. Оказалось, что люди предпочитают верить, а не знать. Ницше с отчаянием писал о том, что человеку необходима цель, он предпочтет скорее желать ничто, чем ничего не желать{182}.
Другие ученые, действующие из лучших побуждений, пытались примирить науку с религией путем разделения этих двух соперников. Ньютон считал себя не только ученым, но и историком{183}. Свою задачу он видел в том, чтобы расшифровать Священное Писание как истинно исторический документ. Хотя ему удалось создать первый современный синтез физических наук, это достижение он считал лишь промежуточной остановкой на пути к познанию сверхъестественного. Ньютон считал, что Творец дал ученому два великих труда — книгу природы и книгу Писания. Сегодня благодаря постоянному развитию науки, пионером которой был Ньютон, сущность Бога вытеснена ниже уровня субатомных частиц и за пределы видимых галактик. Такое очевидное исключение заставило других философов и ученых создать «теологию процесса», согласно которой присутствие Бога вытекает из внутренних свойств атомной структуры. Как писал Альфред Норт Уайтхед, Бога не следует рассматривать как некую внешнюю силу, которая творит чудеса и господствует над метафизическим миром{184}. Он присутствует в нашей жизни постоянно и повсеместно. Он незаметно направляет процесс формирования молекул из атомов, живых организмов из молекул и разума из материи. Свойства электрона невозможно постичь полностью, пока не будет понят их конечный продукт — разум. Процесс — это реальность, процесс реальности. Рука Бога проявляется через законы науки. Таким образом, религиозные и научные искания вполне совместимы, и настоящие ученые могут вернуться к своему призванию в состоянии ментального покоя. Но, как сразу же поймет читатель, все эти рассуждения очень далеки от настоящей религии аборигенных танцев и Тридентского собора.
Сегодня, как и всегда, разум не может постичь истинного смысла столкновения между неопровержимым научным материализмом и непоколебимой религиозной верой. Мы пытаемся справиться с этой задачей с помощью постепенного прагматизма. Наши шизофренические общества развиваются с помощью знаний, но выживают благодаря вдохновению, черпаемому из тех самых убеждений, которые знания разрушают. Я считаю, что этот парадокс можно разрешить по крайней мере интеллектуально — не раз и навсегда, а постепенно, с помощью социобиологии религии. И последствия этого процесса трудно предсказать. Хотя проявления религиозного опыта великолепны, многомерны и настолько сложны, что лучшие психоаналитики и философы теряются в их лабиринтах, я убежден, что религию можно замкнуть в рамки всего двух измерений — генетического преимущества и эволюционных изменений.
Позвольте мне слегка умерить пыл этого утверждения. Если принципы эволюционной теории действительно содержат в себе Розеттский камень[30] для теологии, то не следует ожидать, что перевод поможет нам понять все религиозные явления. Традиционные научные методы редукции и анализа могут объяснить религию, но не смогут уменьшить ее значимость.
Давайте рассмотрим один исторический эпизод, который послужит социобиологии религии полезной притчей{185}. Аборигены Тасмании вымерли, как вымерли и экзотические сумчатые волки, некогда обитавшие на острове. Британским колонистам потребовалось всего 40 лет, чтобы их прикончить (волки продержались еще сотню лет и исчезли в 1950 году). Для антропологии это событие особенно печально, потому что тасманцы — «дикие» — не смогли даже оставить миру описание своей культуры. О них не известно ничего, кроме того, что они были охотниками и собирателями, имели невысокий рост, красновато-коричневую кожу, кучерявые волосы и отличались, как вспоминали открывшие остров путешественники, спокойным нравом. Мы можем лишь догадываться об их происхождении. Скорее всего, они были потомками австралийских аборигенов, которые достигли берегов Тасмании около 10 тысяч лет назад, а затем биологически и культурно приспособились к жизни в прохладных, влажных лесах острова. Нам осталось лишь несколько фотографий и скелетов. Мы не можем даже реконструировать язык тасманских аборигенов, потому что европейцы не считали нужным его изучать и фиксировать.
Британские поселенцы, которые начали прибывать на остров в начале XIX века, не считали аборигенов людьми. Для них они были досадным загорелым препятствием на пути развития сельского хозяйства и цивилизации. Неудивительно, что на них устраивали настоящую охоту и убивали за мельчайшие провинности. Однажды мужчин, женщин и детей перестреляли просто за то, что они побежали в направлении белых людей во время одной из охот на кенгуру. Аборигены умирали от сифилиса и других европейских болезней. Точка невозврата была достигнута в 1842 году, когда количество тасманцев с 5 тысяч сократилось до трех десятков. Женщины были слишком старыми, чтобы иметь детей, и культура умерла вместе с ними.
