– Это потому, – с ненависть ответил Эрвин, – что огонь меня принял целиком, вместе с руками и ногами! А трусы, вроде тебя, стояли кругом и зорко следили, чтобы и волоса с моей головы не осталось. Так что закрой свой трусливый рот.

Он шагнул к Элизе и протянул руку к её копью.

– Отдай мне его, – потребовал Эрвин сурово. – Я не хочу, чтобы ты носила его. Я не хочу, чтоб тебе пришлось убивать. Я не хочу подвергать тебя опасности.

– Ты с ума сошёл! – выкрикнул Первый, останавливаясь его руку, протянувшуюся к копью. – Теперь эта вещь священна. Она обрела своего владельца, и таким, как мы, её трогать нельзя. Не то она отправит тебя туда, откуда мы выбрались с таким трудом.

– В преисподнюю, – глухо проговорил Эрвин, отступая от Элизы. – Ты не мог сделать ничего хуже, Первый. Ты решил нас разделить, разлучить?

– В этой войне, – отчетливо произнес Первый, встав лицом к лицу с Эрвином, глядя в его синие холодные глаза, – невозможно остаться в стороне и ничем не пожертвовать. Выбирай, Эрвин, бывший… Инквизитор, – Первый снова усмехнулся. – Потерять свою женщину – или снова принять Служение.

– Что?! – прохрипел Эрвин. От ярости его глаза разгорелись ярко, как звезды в черном небе над полюсом. – Служение?!

– Ты же помнишь, что это такое, – посмеиваясь, ответил Первый, с интересом наблюдая игру эмоций на лице Тринадцатого. – Служение. Помнишь, я вижу! И если я свое имя забыл потому, что на мне часть вины за убийство Четырнадцатого, то ты свое имя позабыл из-за гордыни и стыда. Был выше короля, а стал презренней юродивого нищего… Ну же, Эрвин! Неужто ты на самом деле хотел всего лишь проникнуть в этот мир и жить здесь, всеми отвергнутый и проклятый, довольствуясь тишиной и тенью, в которой можно спрятаться? Неужто месть тебя не влечет, неужто ты – гордый Тринадцатый Инквизитор, – не хочешь заставить мироздание явить справедливость?

– Моя гордость, – выкрикнул Эрвин яростно, – сгорела на костре, под радостные крики толпы! Мне достаточно будет передавить этих тварей! Мироздание было достаточно справедливо, оставив мне мою силу!

– Но разве тебе не нужно, – так же вкрадчиво и жестоко продолжил Первый, – быть равным и достойным любви своей женщины? Мироздание уже дало тебе шанс, сведя с этой женщиной. Смотри на нее, – Первый указал на Элизу. – Невинная девочка приняла Служение, чтобы завершить то, что начали мы. Ее сюда привела справедливость, ослепившая ее. А ты будешь преклонять перед ней колено и драться с ее позволения? Идти вторым за ней? Заглядывать в ее глаза, как верный пес?

– Искуситель, – выдохнул Эрвин с ненавистью. – Служение… я помню, что это такое. Это не только сила, Первый. Это вера и любовь. Любовь к людям и вера в справедливость. Они тоже сгорели на костре.

– Как удобны в этом случае золотые руки и ноги, – посмеиваясь, произнес Первый. – Они не горят. Это был очень странный костер, Эрвин. На нем сгорело все, кроме твоей гордыни и упрямства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Если все так, как ты говоришь, то чего сам не возьмешь инквизиторский меч? – съязвил Эрвин.

– Ты забыл? Мои минуты сочтены. Я могу уйти в любой момент. Прямо сейчас. Я не успею даже покаяться во всех своих грехах – да даже вспомнить их все не успею. Я провалюсь в преисподнюю в один миг. От меня толку нет. А ты не связан ничем.

Второй, услышав это, встрепенулся.

– Что ты натворил еще, безумный грешник?! – воскликнул он. – Ты всегда ходил по грани, но всегда отрицал смерть! А теперь говоришь о ней как о неизбежном!

Первый глянул на него с презрением.

– Тебе не понять, трус, – ответил он высокомерно.

– Что?! Что ты натворил?!

– В груди Короля Ротозеев бьется мое сердце, – ответил Первый как можно небрежнее. – Я дал всем шанс. Второй шанс все исправить и снять проклятие.  И тебе – в том числе. Не благодари, грешник. Но и не потрать его бездумно.

Второй со сдавленным криком, со слезами на глазах,  кинулся к ногами Первого, целуя его башмаки, и тот так же брезгливо оттолкнул его ногой.

– Ты слишком долго унижался, – произнес он. – И, кажется, привык жить на коленях. На самом деле, встать на колени больнее, чем получить копье в бок.

В этот миг с Элизой случилось что-то странное. Ослепительно вспыхнув белым светом, исчезли инквизиторские доспехи, девушка осталась в простом платье, а ладонь ее, сжимающая древко копья, засияла, словно раскаленный металл. Девушка закричала, словно священное оружие причиняло ей нестерпимую боль, и Эрвин рванул на ее крик, протягивая руку к убивающему  ее оружию.

– Элиза!!!                           

Первый повис на его плечах, сбивая с ног, заламывая его руки.

– Копье убьет тебя! – кричал он вырывающемуся Эрвину.

– Но оно убивает ее! – рычал Эрвин, упрямо цепляясь за  пол и приближаясь к Элизе.

Но тут встал Второй. С заплаканным лицом, с дрожащими губами.

– Простите, братья, – прошептал он. – Простите мне мое предательство! Увидимся в Свете!

У него не было времени подумать. Он шагнул к корчащейся девушке, положил свою огрубевшую, натруженную мозолистую руку на ее горящие пальцы и с силой разжал их. Вторая его рука легла на древко копья, с шипением, с пламенем на нем сжались его пальцы. Второму хватило сил отнять копье у Элизы. Но затем пламя охватило его всего, целиком, и он исчез, не успев крикнуть.

Он использовал свой шанс.

Элиза свалилась без памяти на пол, и рядом с ней упал перламутровый наконечник священного копья.

Первый и Эрвин, прекратив бороться, разом рванули к девушке. Эрвин поднял ее обмякшее тело на руки, подхватил обожженную ладонь, с трепетом целуя пальчики.

– Да, – выдохнул Первый, вглядываясь в побледневшее личико девушки. – Копье сильно ранило ее, вытянуло много сил. Черт бы побрал этого паршивца, этого Короля!.. Он нашел для хрустального сердца более подходящий футляр! Мы потеряли Четырнадцатого, Эрвин. Обрели, и снова потеряли его.

– Я могу потерять Элизу, – произнес Эрвин, прижимая свое сокровище с груди. – Что мне Четырнадцатый…

Первый поморщился.

– Эрвин, – произнес он. – Ты же знаешь, что надо делать. Ну же, Эрвин!.. Теперь ты не можешь не признать – тебе стоит позабыть о своей гордыне, тебе нужно пойти туда… Алой Дорогой, Эрвин. В Инквизиторий. Не тот, что стоит посередине города мертвым памятником, а туда. В сердце леса. Где еще жив Свет. Тебе придется вспомнить, – Первый оскалился, словно огрызающийся волк, – и придется попросить, гордый Тринадцатый, смиренно попросить помощи у того места, которое ты проклял и отверг!.. Оно поможет. Оно не даст ее сердцу остановиться.

– Я попрошу, – уверенно проговорил Эрвин, понимаясь на ноги, удобнее обнимая Элизу. – Ради нее я проглочу свои обиды и свою гордость и попрошу так громко, как смогу.

***

До Вечного леса Эрвина несли его крылья, но Алую Дорогу он должен был пройти сам.

Зеленый туман качнулся, разогнанный взмахом его черных крыльев, мигнули фонари над еле видной тропой, ответвляющейся от дороги и уходящей под загадочную сень деревьев, в царство вечной осени. Алые листья устилали тропу, словно лужи крови, и Эрвин на миг ощутил себя беспомощным и уязвимым, увидел загадочное голубоватое свечение там, вдалеке, а конце Алой Дороги.

Дыхание святого места опалило его лицо, и он упрямо склонился, закрыл глаза, ступив вперед по алым листьям.

«Я пришел просить помощи не для себя! – подумал Эрвин, адресуя свою безмолвную просьбу приветливо поблескивающему сердцу Инквизитория. – Прошу… пусти. Не смотри на мое проклятье. Я иду не для того, чтобы сквернить. Я прошу помощи!»

Дыхание Инквизитория становилось все горячее, Эрвин жмурился, отворачивался, чувствуя, как печет его руки, как горят его ноги, ступающие по святой земле. В черных крыльях за его спиной загорелись искры, опалило брови.

Ночные верные Охотники ступали вслед за хозяином, скуля и прижимая уши, прячась от губительного дыхания Инквизитория в тени Эрвина.