– Да. Я.

– Тот, кто вчера не смотрел на меня и не признавал, – холодно произнес Первый, – сегодня униженно вставал передо мной на колени и целовал руку, когда я проходил мимо. Это было даже забавно – нетерпеливо отнимать у него руку и делать вид, что я оказываю ему величайшую честь, позволяя коснуться себя. Какая забавная игра... Гордыня нашептала мне, как стать выше Короля, и я стал. Поэтому Демоном я наказывал именно гордецов, – Первый снова засмеялся. Ему показалось забавным такое стечение обстоятельств.

– Но это того не стоило, – заметила Элиза дрожащим голосом, указав на отсеченный палец Первого, на его золотую ступню.

Он беспечно пожал плечами.

– В этом мире ради ничего не стоящих вещей совершаются самые безумные и великие поступки, – ответил он задумчиво. – Но тогда это было важно для меня. Я знал, что теперь Король помнит обо мне. Он теперь посылал  мне вежливые и смиренные просьбы, если нужно было покарать чернокнижников и некромантов.

– И ты помогал?

– Конечно. Это ведь было мое призвание. Я не мог отказать… Точнее, я мог, как человек и как неблагодарный, злопамятный сын – мог. Но кроме уважения и почтения Короля я получил еще одну вещь – Служение. Можно отказать Королю, но отказать Служению невозможно.

– Ты был главой ордена Инквизиторов? – продолжала допытываться Элиза.

– Да, – нехотя признался Первый. – Иначе, по-твоему, откуда этот титул – Первый? Первый среди равных.

– Ты вспомнил?

Первый не ответил, глянул на Элизу исподлобья, продолжая наигрывать мелодию на своей гитаре.

– Отчего же тогда Эрвин так ведет себя с тобой, если…

Первый прижал струны пальцами, зажмурил алые глаза словно от сильной боли.

– Я же сказал, – почти выкрикнул он. – Я виноват! Из-за меня погиб Четырнадцатый! И я больше не глава ордена, я Проклятый. Я никто. Отчего бы Эрвину не желать двинуть мне кулаком в зубы?

– Разве Инквизиторы не погибали прежде? – продолжала Элиза, коварно пользуясь моментом. – Ты сам тому подтверждение. На тебе места живого нет. Отчего же тогда гибель Четырнадцатого была такой трагедией?

– Потому что, – быстро и зло ответил Первый, – вместе с ним погиб и весь орден. Я погубил его, когда повел Инквизиторов мстить людям, разве не ясно? Инквизиторы были мне братьями, которых я никогда не имел. Тот же Эрвин поддержал меня и отрекся от Служения, не пожелав больше защищать коварных и подлых людей. Но я погубил их всех. Всех Инквизиторов. Кто-то предал нас. Кто-то стал Демоном, и потом терзал людей, являясь по призыву и творя зло. Я погубил не только их тела, но и души. Как обычно, попробовал переломить через колено то, что не сломать…

– Почему же он так дорог был тебе, этот Четырнадцатый?

– Он? – переспросил Первый. – А я сказал, что это был он?

– Женщина?!

– Ради чего еще, кроме женщины, можно продать свою душу дьяволу? Перламутровое белое копье носила женщина. Поэтому и ты смогла взять его, - Первый снова глянул на Элизу. - Ты очень вовремя появилась. Раньше Эрвин не понимал меня, не понимал, как можно потерять все ради женщины. Он раньше не пробовал любви, не понимал всей сладости Предназначенности. Не дышал одним дыханием с женщиной. Не делил постель и жизнь. Теперь понял. Теперь он за тебя боится, и, возможно, благодаря тебе я получу его прощение.

Мирные посиделки и беседа по душам очень скоро закончились. Их прервал вернувшийся Эрвин.

Вид у него был не очень; красивая одежда его была изорвана, словно он в охапке держал какого-то хищного зверя, и тот своими когтями распустил на тонкие ленточки его кожаный сюртук, разодрал искусную вышивку и покрошил сапфиры. Элиза в ужасе вскрикнула и зажала ладонями рот. Прежде Эрвин никогда не появлялся перед ней в таком виде, и что-то подсказывало ей, что прежде он и не охотился на таких серьезных противников.

– Кажется, ты потратил больше, чем нужно, – хихикнул въедливый Первый, склоняясь над своей гитарой и скрывая улыбку. На щеке Эрвина были свежие раны, сочащиеся кровью, и он, глухо ругаясь, затирал их ладонью, туша магией боль. – Увлекся?

Первый снова засмеялся, исполняя какой-то особо трудный пассаж, словно речь идет не о тяжелой опасной  стычке, а о чем-то несерьезном, забавном и легком, как солнечное утро.

– Я поймал несколько  Ротозеев, – ответил Эрвин глухо, и гитарные струны смолкли под пальцами удивленного Первого. – Я потолковал с ними немного, и они рассказали мне, куда они направляются и зачем.

Каким образом Эрвин толковал с Ротозеями, объяснять было не нужно. Его черная сорочка была изодрана в лоскуты и покрыта более темными липкими пятнами.  На груди, видной в прореху, были видны рваные раны, которые Эрвин спешно залечивал, прикрывая их от испуганной Элизы.

– Они? – уточнил Первый. Его тонкие ноздри хищно дрогнули, он снова улыбнулся сияющей, прекрасной улыбкой, от которой Элизу бросило в жар – так ужасна и яростна была эта улыбка.

– Да, – глухо подтвердил Эрвин, стирая с лица остатки боли и крови. – Они. Их много. Мы уничтожили верхушку, и то не всю. А те, кто промышлял убийствами, разбоем, не брезгуя никакими мерзостями, и за небольшую плату готов был купить у Короля Разгильдяев новую душу, чтобы навсегда спрятаться от нас и жить в свое удовольствие еще века, остались живы. И сегодня Король кинул им клич. Они идут со всех сторон города, из домов на пушке леса, отовсюду, как серые крысы, – Эрвин перевел взгляд сияющих волшебной синевой глаз на Элизу, замершую от страха. – Они идут за мизинцем Первого. Они идут в твой дом, Элиза. За твоим отцом.

Первый пожал плечами, снова склонился над гитарой.

– Но Эрвин, – заплетающимся от страха языком промолвила Элиза. – Его нужно спасти! Он ни в чем, ни в чем не виноват, а они его убьют! Ты же знаешь, что это за люди!

– Теперь уже виноват, коль скоро они нашли его, – беспечно ответил Первый, все так же беспечно перебирая струны. – Он пользовался наперстком – вот почему они его нашли. Мой порок, моя сила проросли в нем и пометили его. Ротозеи найдут его всюду, по звериному соболиному запаху, по темной магии, которая теперь сочится из него. И теперь у него два пути: либо примкнуть к Ротозеям, став одним их них и вернуть наперсток Королю, либо… либо сопротивляться и погибнуть.

– Нет, нет, нет! – выкрикнула Элиза. – Я не позволю! Нет!

– А что ты сделаешь? – насмешливо поинтересовался Эрвин, небрежно отряхивая с плеч разрывы. Черная клубящаяся магия спешно зашивала прорехи на его одежде, стирая все воспоминания о жестокой схватке. – Нас двое. Всего двое. А Ротозеев – полчища. Тот, кого я поймал, сказал, что самая сильная волшебная палочка не сможет их разогнать. Твое копье было бы кстати, и, вероятно, тебе удалось бы разогнать большую часть нечисти, но ты не можешь его взять. Даже если сильно захочешь. Оно убьет тебя единственным прикосновением, и ты ничем не поможешь своему отцу.

– А твоя? – резко спросила Элиза, глядя Эрвину прямо в глаза. – Твоя сандаловая палочка Инквизитора помогла бы?

Эрвин ничего не ответил, лишь лицо его побледнело.

– Ты не сделаешь этого, – произнес он, – ты не станешь этого делать. Это слишком рискованно.

– Ты подарил ей инквизиторскую палочку? – вежливо уточнил Первый. – Отличная идея. Просто блестящая.

– Я хотел, чтобы она была в безопасности! – прокричал Эрвин яростно, сжав кулаки. – Это моя женщина, черт тебя подери, и я хочу, чтобы у нее было чем защититься от негодяев! И я не хочу, чтобы она ввязывалась в драки, в которых и у опытных сильных магов есть все шансы погибнуть!

– А! – многозначительно протянул Первый. – Но все равно, довольно странное желание – защитить свою женщину.

– Ты же понимаешь, о чем я говорю! – с мукой выкрикнул Эрвин. – Кто, как не ты, должен это понять?!

– Это не главное, – ответил Первый, откладывая в сторону свою гитару. – Гораздо более важно то, что меня понял ты. Но в одном ты прав: даже инквизиторская палочка в неопытных руках не справится с такими скользкими мерзавцами, как Ротозеи. А они сильны, пять уровней магии – это минимум, что есть на их палочках. Это чистое самоубийство – идти туда, против них. Даже втроем. Разве что…