Так же безотрывно и спокойно глядя на Элизу, оробевшую  и испуганную, Эрвин рванул ворот своей одежды, обнажая шею, и так же, как Первый, надел на себя ошейник, надежно застегнув его и протянув цепочку, тянущуюся от него, Элизе.

– Мы не оставим его одного, – сказал Эрвин. – Не оставим. Он, может, и будет рад, погибнув в безумной драке, да только я этому рад не буду.

Уголки губ Элизы дрогнули, на глаза навернулись слезы.

– А Первый уверен, что ты не прочь избить его, что ты его ненавидишь…

– Может, так и было, – задумчиво произнес Эрвин. – Но кроме ненависти есть еще кое-что. Первое, чему он научил меня – это собственное достоинство, гордость и ценность своего слова. Когда-то я назвал его братом и обещал поддерживать во всем, как бы это трудно ни было. Невыносимо трудно. Невозможно. Даже на костре. Если сегодня я отступлюсь, я предам самого себя, ценность моих клятв будет ничтожна, и я превращусь в ничего не значащего лжеца и труса. Трудно нести ношу, которую он возложил на мои плечи, но не нести – значит, признать, что ни на что не годишься.

– Ты сказал так много слов, – улыбнулась Элиза, касаясь легко его щеки, – вместо того, чтобы просто сказать, что он дорог тебе как брат. Как наставник. Как друг.

– Да, – хрипло произнес Эрвин. Это признание далось ему нелегко, слова словно жгли ему язык, и он точно так же, как Первый, рванул удушающий его ошейник. – Он сумасшедший, но он мой брат. И только я могу удержать его, когда он идет на верную смерть. Удержать и охранять.

Элиза чуть качнула головой.

– Он не сумасшедший, – ответила она. – Он настоящий глава ордена. Такой, каким и должен быть. Он толкал Инквизиторов на тяжелые и по-настоящему невыносимые поступки, но сам он совершал их первым. Без обмана.

– Откуда столько восхищения этим нечестивцем в твоих словах?! – ревниво воскликнул Эрвин. Его ладони обняли талию девушки, он склонился над нею, заглядывая в глаза, и во взгляде его плескалась жгучая ревность. – Он никому еще не принес счастья, только разрушение! И  отчего-то женщинам нравится это в нем больше всего! И ты… ты тоже попалась на его обаяние? Даже думать о нем забудь! Ты мне предназначена, ты моя!

Эрвин подхватил девушку на руки, заставил ее обнять его ногами, прижал к себе крепче.

– О, господин Демон, Эрвин, Тринадцатый! – вкрадчиво проговорила Элиза, глядя на гневно сжатые губы возлюбленного, на его сдвинутые брови, на трепещущие ноздри. – А ты, оказывается, ревнив?

– Ты не ответила на вопрос! – яростно повторил Эрвин, жадно стискивая ягодицы Элизы, поглаживая прильнувшую к нему девушку с куда более откровенным желанием.

– А ты, Эрвин, – шепнула коварно Элиза, всматриваясь в синие глаза Демона, – ты кому принес счастье? Была такая женщина?

– Тебе, – с вызовом в голосе произнес Эрвин, уклоняясь от ответа на второй вопос. – Разве нет? Разве разделенная любовь, страсть – это не счастье?! Если бы я знал, кого благодарить за этот бесценный дар, я отблагодарил бы его ото всей души!

– Да, да, – поддразнивая Эрвина, ответила Элиза. – Первый так и говорил, что раньше ты не понимал, что такое любовь, и не делил жизни, чувств и постели с предназначенной тебе женщиной…

– Да что ж это за проклятье! – рыкнул Эрвин, сходя с ума от ревности. – Я вытрясу из твоей головы все мысли о нем!

Он отнес Элизу в ту самую спальню, которую она  покинула совсем недавно, и опустил ее в постель. Порывисто сорвал с плеч черную кожаную одежду, бросил на пол. Туда же отправилась и его сорочка, и Эрвин, огромный и тяжелый, как скала, приблизился к Элизе, навис над нею, глядя на нее одержимым взглядом.

– Пожалуй, Первый иногда говорит очень верные вещи, – пробормотал он, лаская широкой ладонью нежное лицо девушки, ее подрагивающую шею, ныряя в вырез ее парчового халата. – Нет ничего слаще, чем делить свою жизнь с той женщиной, что предназначена тебе. Только тебе.

Он рывком распахнул на Элизе халат, жадными губами прижался к ее губам, чувствуя под своей ладонью трепет ее тела.

– А не боишься, – прошипел он, пугая девушку,  – что я прямо с тобой, в постели,  превращусь в чудовище? Мы же ради этого все затеяли, м-м-м? Трудно сдерживать в узде свои кровожадные желания…

Он навалился на Элизу тяжелым телом, почти насильно раздвинул ее ноги коленом, жадно впился голодными губами в грудь Элизы, часто вздымающуюся от страха и нотки возбуждения. Он двигался гибко, плавно, словно ласкающийся зверь, и Элизе, млеющей под его поцелуями, вспомнилось  произнесенное Первым слово – леопард. Огромная дикая кошка…

– В какое? – испуганно произнесла она, чувствуя, как его налитое силой тело словно ласкает ее, трется, льнет кожа к коже. – В какое чудовище ты обратишься?

– Мы узнаем это очень скоро, – шепнул Эрвин зловеще, поднялся и рывком перевернул Элизу на живот. Девушка вскрикнула, почувствовав, как его руки рвут на ее спине ночную сорочку, и тут же застонала, извиваясь, как змея, почувствовав, как его рука ложится на ее плечо, помеченное его именем. Метка отозвалась невероятным наслаждением, Элиза зажмурилась и еле перенесла хлынувшее в ее тело блаженство. Эрвин снова припал к ней, целуя черные лучи звезды, начерченные на ее коже магией, и Элиза почувствовала, как он осторожно и как будто нехотя наматывает на ее запястье тонкую магическую цепочку.

– Держи крепче, – шепнул он. В голосе его послышался смех, и Элиза снова вскрикнула, ощутив крепкий шлепок на своей ягодице, тотчас запылавшей от удара.

Эрвин цепко ухватил ее за бедра, крепко ухватил зубами заалевшую кожу, с рычанием исцеловал расползающееся красное пятно. Страстно, с нескрываемой страстью поцеловал лоно, скрытое припухшими розовыми губами  – и снова куснул, как сочный запретный плод, вызвав у девушки стон, глубокий и быстрый.

– А если не удержу?! – испуганно пискнула она, и получила еще один болезненный укус в бедро, в самую нежную и чувствительную его часть.

– Если не удержишь, – вкрадчиво произнес Эрвин, чьи пальцы осторожно, нежно погружались в лоно девушки, истекающее прозрачной смазкой, – то сильно пожалеешь.

Пальцы Эрвина толкались в тело Элизы неспешно, но глубоко, сильно, и поглаживали там, в глубине, отыскивая чувствительные точки. Элиза, постанывая, сжала в кулаке обе цепочки, и Эрвин, заметив это, рассмеялся хриплым смехом.

– Сейчас тебя это не спасет, – мстительно обещал он. – А теперь побудь смирной и покорной. Не смей вырываться.

Рывком поднял девушку, поставил ее на колени. Сам устроился меж ее разведенных ног, прижился горячим ртом к ее наполненному желанию лоном. Его пальцы вновь отыскали сочащуюся влагой дырочку меж ее ног и вошли в нее сильно, жестко. Элиза вскрикнула, но Эрвин ее держал, крепко стиснув  свободной рукой  мягкое бедро, жадно вдавив в нежную кожу пальцы, до боли, до красных пятен. Язык его скользил по мокрой промежности девушки, то лаская клитор, то касаясь мягких губ. Девушка то дрожала, как натянутая струна, переживая острую невыносимую ласку, то с громким  испуганным вздохом обмякала, расслабленно замирая, чувствуя, как язык ласкает ее губки вокруг движущихся между них пальцев.

Эрвину понравился вкус ее настороженного блаженства, ее трепещущее покорное тело, которое в данный момент всецело принадлежало ему. Он прижался крепче, целуя девушку чувствительнее, жестче лаская ее изнутри, и она раскричалась, покоряясь из последних сил, стараясь  быть смирной, как он велел. Ласка рождала в ее теле желание, гораздо большее и сильнее, чем приказы Эрвина. Элиза, поскуливая, дрожа, чуть заметно двигалась, пытаясь ускользнуть от ласкающего ее языка, но тогда жесткие пальцы внутри ее тела двигались, усиливая ощущения. Элиза извивалась, выгибалась, но толчки в ее теле становились все настойчивее, и Элиза, не вынеся, начала сама двигаться, виляя бедрами, ласкаясь об щекочущий ее язык, приближая наслаждение.

Оно было оглушительным, таким сильным, что Эрвину пришлось  крепко держать девушку обеими руками, покуда его язык вылизывал ее. Элизе казалось, что с каждым ее криком, с каждым всхлипом, стоном, вздохом, магия вытекает из нее, и Эрвин дышит и насыщается ею, становясь все сильнее, наливаясь зловещей темнотой.