— Не кричи. Это я, — прошептал, склоняясь над ней.

Я всегда делал то, что хотел и считал нужным. Не принимал советчиков, думал своей головой. Мне было плевать на мнение посторонних. Я сам себе авторитет и в состоянии принять решение. И сейчас я поступил так, как желало все мое нутро. А оно истошно выло, требуя эти пухлые, сладкие губы. Под шепот своего внутреннего зверя, как вор, я и прокрался в другое крыло к той, чей запах меня манил, и отпустил контроль погулять.

Впился в желанные губы со всей жадностью, на которую только был сейчас готов и сразу углубил поцелуй. Притянул Дану к себе за затылок и второй рукой обхватил спину, пальцами изучая позвонки, ища покорную застежку бюстгальтера. Она оказалась безропотной под моими пальцами, по сравнению со своей владелицей. Та отчаянно пыталась вырваться, упиралась ладонями мне в грудь.

— Отпусти, — прошипела, боясь разбудить родителей.

— Не могу, — честно ответил и стал одаривать поцелуями нежную шею. Вкусную, сладкую. Манящую. У девчонки по-любому останутся засосы на память, но мне было плевать. Рядом с ней я превратился в безумца и ловил от этого истинный кайф.

— Той девушки тебе оказалось мало?

— Какой девушки? — не сразу понял о ком она. — Ааа, ты про Марину? Это моя родственница. Я её не трахал, если это тебя так волнует.

— А почему она тогда была в твоей рубашке? — шикнула и вновь попыталась оттолкнуть меня. Тщетно. Я сильнее.

— Потому что пить не умеет. Залила свое платье выпивкой, заблевала мне полхаты. Дан, я не промышляю потрахушками с родственницами, если до тебя еще не дошло, — выдохнул ей в рот и прикусил ей нижнюю губу.

До неё-таки дошло. В маленькой головушке что-то щелкнуло и пазлы сложились в единую мозаику. Приняла. Потянулась на встречу моим поцелуям, как жадная львица, притянула к себе, желая слиться воедино и едва слышно застонала, когда проклятый лифчик улетел куда-то в темноту. Если до этого момента я мог сказать, что безумец в доме только я, то сейчас с уверенностью бы заявил: безумцев было двое и им это до умопомрачения нравилось.

Плевать на все. Гори все оно пропадом. Есть только шаткий миг, который может стать знаменателем твоей судьбы, а есть жалкий страх, сопровождающийся в будущем коварным «а если бы». Я выбрал миг. Пусть короткий, но настоящий. Плевать.

Наши языки сплелись воедино в самозабвенном танце. Казалось, оба забыли обо всем, что обретало реальность за дверьми спальни, углубляясь в пучину морока. Она сладкая, ненасытная, жадная. Вкусная. Даже если она — моя долина ада, в котором мне предстоит вариться всю оставшуюся жизнь, я готов вечно быть её пленником, чтобы ощущать влажную тропу поцелуев, что вела от шеи по груди к паху. Готов был навеки окунуться в страдания, чтобы только любоваться тем, как она играется сама с собой и дразнит меня. Готов был подписать договор с дьяволом только в обмен на то, чтобы еще не раз оказаться в ней. Такой узкой, горячей и влажной.

Моей.

Пробки выбило в момент, когда Дана застонала мне в рот и опустила шаловливые пальцы на уровень ширинки. На этот раз она была смелее и пыталась сама вести, диктуя свои правила. Я поддался, хотя давалось с трудом, меня трясло как наркомана при ломке от нетерпения.

Откинулся на пропитанную наркотическим запахом клубники простынь и заворожено следил за каждым жестом. За каждым движением. Слюной исходил, когда одаривала ласками, глухо застонал, когда ее русые волосы защекотали пах и потерялся в пучине кайфа, когда ощутил ее губы на изнывающем в жажде разрядки члене.

— Мы так далеко не уедем, — прохрипел и притянул её к себе, с трудом сдерживаясь от скоропалительной разрядки. — Иди сюда.

Мне хотелось её всю и сразу. Во всех позах. И этой ночи мне было мало, и Дане тоже. Родители за стенкой мешали отдаться полностью накатившей похоти, поэтому приходилось глушить стоны в поцелуях, в чем был свой кайф. В какие-то моменты мы ощущали себя подростками, которые боялись, что их застукают строгие родители, и это безумно возбуждало.

Очнулись оба, когда не было сил пошевелиться. Я поймал дзен, пока Дана лежала на моем плече, вырисовывая узоры на груди. Мои пальцы в это время закапывались в полюбившиеся волосы, сооружая из них нечто отдаленно напоминающее модную небрежность. Мы пытались отдышаться и прийти в себя. То есть, вернуться в реальность. А в ней не всегда язык общения основан на поцелуях с фрикциями. Тут есть место разговорам. Речам, которые я как любой мужик не особо-то и любил.

— Глеб, — робко начала она, подтверждая мои догадки, — понимаю, не время, не тот момент, но я все же спрошу.

Пауза — символ вопроса.

Я промолчал, ожидая продолжения, прекрасно зная, о чем она хочет поговорить. Её, как и любую женщину, интересовало будущее.

— Что между нами? — нервно сглотнула и подняла голову.

— А что между нами? — нервно хмыкнул и покосился на неё.

— Ты говорил, что та ночь будет единственной, но сам прокрался ко мне в спальню повторно. Что все это значит?

— Я не знаю, — честно признался.

А что юлить вокруг да около. Я и сам не знал, что со мной происходило. Рядом с этой девочкой я пренебрег всеми своими правилами и принципами, погряз в грязи, которую презирал больше всего на свете и почувствовал себя счастливым. Мне, черт побери, было впервые за долгие годы хорошо. Не просто хорошо, а оху*нно. Морально, физически, сексуально. По всем фронтам я ощущал блаженство и…умиротворение, совершенно позабыв о своем деле, с которым еще нужно было закончить.

— Что значит «не знаю»? — она внимательно посмотрела мне в глаза. — Глеб, быть может, для тебя совершенно привычное дело — вот так вот… — она смутилась, — заниматься сексом, врываться в комнату… Но я не такая. Понимаю, ты думаешь иначе, но я никогда не спала ни с кем без чувств.

— Я не думаю о тебе плохо, — заработал желваками, вспомнив про Игната. — А твой муж — гандон, раз упустил такую, как ты. И если ты предполагала, что я думаю, будто ты легкомысленная барышня, то ошиблась. Дан, просто я хочу сказать, что мы не только слишком разные, но… как бы тебе объяснить… Я не пойду тебе на пользу.

— Даже так? Но я могу и поспорить, — заулыбалась Богдана, щекоча грудь теплым дыханием. — Я ведь тоже не подарок и у меня целая куча недостатков.

Я вздохнул. Если бы она только знала.

Но дело в том, что девушка хотела поговорить по душам, а я не был на это настроен. Чем больше таких моментов, тем сильнее привязанность. А я не хочу привязываться, не хочу снова влипать, потому что потом, когда она узнает правду, ей будет очень больно.

Сука ты, Осинский. Ни хрена тебя жизнь не учит. Я просто не мог запретить себе не думать о ней. На протяжении долгого времени она сводила меня с ума. Иногда нечаянно, иногда намеренно. Я же не слепой, всё понимал и видел. И видит бог, мне впервые стало похер на её кольцо на безымянном пальце.

— Дело не в том, — положил руку под голову, сожалея, что не могу закурить. — Я страшный человек, Дана. В прошлом я… — черт! И не только в прошлом — я делал плохие вещи за которые мне сейчас не по себе. Если бы ты знала о них — ты бы и секунды не продержалась со мной, не говоря уже о близости. Я только сейчас начал находить в себе смелость, чтобы смириться с этой правдой, а ты спрашиваешь, что между нами… Между нами химия, это очевидно, но мне нужно разобраться в себе. Еще пару недель назад я зарекался не заводить отношений, у меня был достаточно болезненный развод, и я не планировал ничего из того, что между нами сейчас происходит. Дай, пожалуйста, мне немного времени, чтобы разобраться в себе. Да и жизнь такая штука… Может, ты и сама надумаешь отвернуться от меня.

Дана некоторое время молча гладила мою грудь, не обращая внимания на мою напряженность, а я, как тот додик, ждал от неё хоть какой-то реакции.

— А мне всё равно, кем ты был до меня и… с кем ты был, — прошептала, приподнявшись на локте. — Да и к обидам со стороны мужчин я привыкшая.