И вот тут надо было не зевать. И того. Сорвать яблочко.
Кстати, дерево не особо и возражало - из объяснений Карла я поняла, что плод нашпигован мелкими семенами, которые не перевариваются в желудке и выходят из организма угостившегося вместе с естественным удобрением. Во как!
Короче, несмотря на постоянное беспокойство о своих, несмотря на тараканов Карла, которые периодически маршировали по его нахмуренному челу, когда он думал, что я на него не смотрю, несмотря на опасность и напряжение, впервые в этом мире мне было так хорошо. Я по этому поводу слегка поугрызалась совестью - ребята-то там в плену, а я тут... но долго угрызаться не вышло.
Даже скунс, взявшийся после кунежулицы вонять на любой подозрительный шорох, не мог испортить мне настроения.
Гнездо в развалинах медоед устроил себе знатное. Даром, что мужик. Уютная нора, крепкая, чистая, сухая... под воздействием своей собственной зверюги я как-то незаметно отучилась ценить вещи, мебель и прочие изыски цивилизации. Ну разве что против камина не возражала, так он здесь был.
И постель была, точнее, огромное ложе из отлично выделанных шкур какой-то зверушки, похожей на гигантского песца в крапинку. Поневоле, при одном взгляде на нее закрадывались самые фривольные мысли.
Самое смешное, что мысли эти пришли не только ко мне, более того, в мою голову они вообще завернули с изрядным опозданием.
Карл устроил в соседнем отнорке белка, которого категорически отказался пускать в святая святых, ибо “опять непонятно чего пересрется, а мне потом лежку менять?!” И вошел в комнату, когда я уже разожгла огонь в камине и уже вынула из него свою фирменную сковородку с жареным попугаем. Запах... ммммм!
Не знаю, что Карл в этот момент сделал со своими тараканами. Может, они сами резко выпали в осадок от запаха нормальной еды и ощущения удивительного домашнего уюта. Но когда я обернулась мужчине навстречу и улыбнулась...
Сковородку я еще успела, не глядя, сунуть куда-то в сторону. А дальше началось такое... тако-ое!
Это я про свою развратность была преувеличенно-высокого мнения. Ибо на шкуре в свете камина этот чокнутый медоед устроил мне оргию, каких я даже в контрабандной немецкой порнографии не видела.
- Моя... к пустотнику все! Моя!
А у меня тоже словно крышу снесло. Ну не знаю, не знаю! Гормональный шторм течки давно схлынул, так чего меня тянет к этому местами угрюмому и обтараканеному с головы до ног парню, словно он натурально медом намазан?! Вроде не красавец, не весельчак, не галантный кавалер, и вообще. Ворчит часто. Поучает.
А вот тянет же... мое, говорит, ишь ты... сам он... мое!
Я в нем растворялась, в какой-то момент переставала чувствовать свое тело, оно у нас словно общее становилось, и... блин, не умею я красиво говорить. Я детдомовка, а не принцесса.
Но мне с ним так хорошо было, так надежно, тепло! И не только в постели - а просто.
Хотя в постели про тепло - это я мимо. В постели было ГОРЯЧО!
И руки у него горячие, и поцелуи, и... да я вспыхивала мгновенно, даже когда он на меня просто смотрел, а когда к себе протягивал... ммммм...
Вот никому не отдам... никому... у меня будет настоящая семья... ребята, я и мой медоед.
Утро началось с того, чем закончился вечер. Кто бы возражал, да только не я!
Между прочим, Карл еще спал, когда я открыла глаза, и целый час, наверное, просто тихонько лежала рядом. Ни о чем не думала. Любовалась.
Чем? Да сама не знаю. Всем. Нос у него... такой нос, прямо нос-нос! И брови чуть вразлет, густые и пушистые, если лего-о-онечко пощекотать мизинчиком, он ими ужасно смешно начинает шевелить во сне. и губы пухлые, четко очерченные, как я люблю.
Я вспомнила, как переливались медовые блики на сильных, упругих мышцах, не выдержала и тихонечко сползала к камину - разожгла огонь и нырнула обратно к Карлу под бочок - любоваться дальше. И тихонечко трогать. И гладить. И щекотать, когда совсем невмоготу стало просто лежать и смотреть!
Ну и дощекоталась, короче.
- Ты чего хулиганишь? - сонно спросил мгновенно перекатившийся по теплому меху мужчина, поймав меня поперек туловища и прижав лопатками к пушистому и мягкому.
- Мур потому что, - объяснила я ему и потянулась за поцелуем.
- Это аргумент, - задумчиво согласился Карл, изобразив бровями путь от сонного скептицизма до заинтересованного энтузиазма. - Сейчас все будет! - и провокационно потерся об меня всем телом. Ого! Верю, аднака! Будет все-все и еще немного даже больше!
Короче, из постели мы выбрались только тогда, когда терпеть завывания голодных желудков стало невозможно.
Хм, а попугай-то остыл! И кое-кто с полосатой жопой успел отгрызть от него одну ножку! Поймаю - хвост оторву, вонючке! Опять подглядывал, скунсяра озабоченная.
- А ну иди сюда, захребетник мохнатый! Иди сам, а то обернусь, поймаю и всю шерсть на попе выщипаю, хоть завоняйся! - угрожала я в темный провал коридора, пока посмеивающийся Карл уплетал свою половину жаркого.
Нашла дурака. Подлый вонючка нарисовался из темноты, только когда я уже остыла и доела остатки пернатого. Подобрела маленько, а кроме того, увлеклась тараканьими шествиями на лице своего медоеда.
Они у него там знатно маршировали туда-сюда-обратно с транспарантами. А Карл их, судя по выражению лица, безжалостно давил, как авторитарное правительство стихийные протесты.
- Так, - заявил он наконец. - Хватит дурачиться. Иди, сниму ошейник, потом попытаем полосатого кьяром, чтобы начал, паразит, учиться обороту. А потом... Я решил. Идем к Древорубам вместе. У меня там свои счеты есть, и вообще. Твоих надо вытаскивать. Я решил!
Повторил, наверное, чтобы ни у кого сомнений не осталось. И челюсть выпятил.
В эту челюсть я его и поцеловала со счастливым визгом повиснув на шее.
В норе мы задержались почти на сутки. Потому что даже оборотни устают, потому что идти осталось всего ничего, потому что Леопольда надо было приучить обратно ходить и говорить по-человечески, а то он от долгого пребывания в теле белки так и норовил пострекотать на нас и в людском облике.
Хорошо, ошейник мой ему нормально подошел, мы его просто запечатывать не стали - мог сам одевать и снимать, когда хотел. Зато научился общаться мысленно.
Елки с иголками, как хорошо было, когда он этого не умел! Научили на свою голову, и теперь не знали, как заткнуть. Даже грозный рык большого медоеда и когтем под хвост помогало максимум на пятнадцать минут.
Правда, к утру того дня, когда мы наметили поход, белк, наконец, выговорился. И стал тарахтеть примерно вполовину меньше. Но к этому моменту мы уже выучили наизусть всю его незамысловатую биографию придонного сироты, а также получили целый ворох беличьих впечатлений от всего на свете и чего попало.
Уффф...
Зато Карл тараканов под этот стрекот передавил почти всех, и теперь улыбался мне открыто, словно сбросил какой-то непосильный груз. Да и меня буквально подбрасывало. От нетерпения - до цели осталось всего пара шагов. От радости, что Карл поможет мне освободить моих, и вдвоем мы живо разберем этот чертов клан по кирпичику. От влюбленности на всю голову и остальной мой приплюснутый этим непривычно-ярким чувством организм...
Уходила от норы я даже с некоторым щемяще-сладким сожалением. Это отличное логово... и мы сюда еще обязательно вернемся.
Сельва стелилась под ноги зеленым ковром, пару раз мы обошли лежки крупных хищников, которых Карл чуял заранее, и меня учил. Первый привал решено было устроить уже в горах, там, где плотность голодных монстров на квадратный метр почвы была заметно меньше.
Узкий карниз рядом с обрывом овевался свежим ветерком, и после духоты сельвы это было приятно. Мы со вкусом пообедали, тщательно собрали все остатки пищи - чтобы не пустить за нами по следу кого-нибудь голодного, и уже почти тронулись дальше...
Превращенный на время пути обратно в скунса Леопольд (свое старое имя он назвать отказался, так ему новое понравилось) запрыгнул к Карлу на рюкзак, заворчавший про захребетников медоед встал с земли, поправил экипировку и шагнул к едва заметной звериной тропе, когда вдруг над краем обрыва, буквально в трех шагах от него, бесшумно возникла гигантская сегментарная пасть, распахнувшая зубастые-жвала-лепестки, с которых капала зеленоватая слизь. Гигантская тварь покрепче впилась клешнями в край обрыва и явно приготовилась к броску.
