Глаза Уилсона были по-прежнему затуманены, он все еще боролся с охватившим его оцепенением.
– Эй, Джордж! Да встряхнись же ты наконец! Ты где-то витаешь за тысячу километров отсюда. Раз уж мы решили начать подготовку съемок, давай делать это вместе. Надо выбрать с помощью аппарата ориентиры, найти точку, полностью покрывающую поле обзора, и покончить со всем остальным. Лучше всего уехать отсюда сейчас же, чтобы все завершить до наступления ночи.
Бекки не могла позволить себе углубляться сейчас во все детали предстоящего дела. Главное – покинуть музей, эту гавань спокойствия, и достойно встретить опасность на улице. Но раз она не акцентировала внимание на этом, другим, казалось, это и в голову не пришло. Ничего! Уилсон наверняка, когда потребуется, выдержит экзамен.
– А я и не заметил, что настало время уходить, – сказал Фергюсон. – Но прежде желательно было бы кое-что услышать от вас. Есть ряд моментов, которые я никак не могу понять, и хотелось бы до ухода получить по ним разъяснения. Это может иметь значение.
Бекки нахмурилась.
– Хорошо. Выкладывайте, что там у вас.
– Так вот, я не очень ясно представляю себе утренние события. Каким точно способом был убит Эванс?
Бекки промолчала – ей самой хотелось бы послушать объяснения Уилсона. Было очевидно, что оборотни – первоклассные охотники, но их действия в течение дня не были ясны до конца и ей.
Уилсон начал монотонно бубнить.
– Все, должно быть, началось с того момента, когда мы прибыли на место их последнего преступления в западной части Сентрал Парка. Они наверняка были там и вели за нами наблюдение.
По спине Бекки пробежал холодок; она вспомнила картину сегодняшнего утра – группу копов, скопление машин, залитую кровью скамейку. Тогда их спасло присутствие столь большого числа полицейских. Уилсон продолжал:
– Они знали, что так просто с нами им не справиться, требовалось, чтобы мы оказались хотя бы на некоторое время на отшибе. Поэтому они устроили нам ловушку, которую используют уже целые поколения охотников. И в данном случае она превосходно сработала. Они направились в парк, заметили там полицейского-одиночку, участвовавшего в облаве, и ранили его. Тот факт, что он затем умрет, для них не имел ровно никакого значения. В Африке негры, завлекая льва, держат на привязи специально пойманных для него диких животных. Те вправе считать свое положение несправедливым, но это отнюдь не продлевает им жизнь. Такую приманку подставили и нам. Едва мы припарковались, как оборотни начали осторожно подползать к машине. К нашему возвращению они уже лежали бы под днищем, оставалось лишь выскочить и вонзить в нас клыки... и тогда в Нью-Йорке стало бы на двух убитых полицейских больше. Думаю, мне вовремя удалось разгадать их маневр.
Он пошарил в карманах. Бекки протянула ему сигарету. Все молчали. Лицо Уилсона буквально на глазах приобретало сероватый оттенок. Глубоко, прерывисто вздохнув, он добавил:
– Мне повезло, но уж больно не укладывалась в голове мысль о том, что они не дорезали парня. Вот тут-то я и усек. Засада! И я приказал Бекки оседлать мотоцикл.
– А Эванс?
–Последний раз я его видел сидящим в «Понтиаке». Можно было предполагать, что он запрет дверцы, но, видно, об этом он и не подумал.
– Так что же, они... открыли дверцы?
– А что в этом удивительного?
Он был прав. И все же согласиться с этим было нелегко, несмотря на все, чему Бекки уже была свидетелем. Казалось невозможным, чтобы звери поступили таким образом, но ведь они не животные, не так ли? Эти существа мыслили, и, следовательно, их нужно было рассматривать как... что-то иное. Они наши исконные враги. Ненависть друг к другу заложена в генах как у них, так и у нас. И наличие разума не давало оснований считать их равными человеку. Но так ли это? Были ли у них права, чувство долга, обязанности? Абсурдный вопрос. Несмотря на развитие мозга, им не было места в человеческом обществе. Только в роли охотников. Так, лев имеет свою четко определенную природой нишу в мире газелей, а леопард среди бабуинов. С их присутствием смирились, к нему приспособились, потому что другого выхода нет. Как бы ни старались газели и бабуины, они все равно не сумеют отделаться от своих губителей-хищников. По этой причине установившийся порядок отражает реальное положение дел. Обезьяны оберегают потомство и жертвуют пожилыми особями. Им ненавистно такое поведение, но оно вынужденное.
Первым наступившее после разъяснений Уилсона молчание прервал Фергюсон.
– Да, хитро, – сказал он. – Очень тонко задуманный план. Они, должно быть, до сих пор не пришли в себя оттого, что вы его сорвали.
– Если только это не забава с их стороны.
–Не думаю. Вы оказались для них слишком опасной дичью. Неужели вы не отдаете себе отчета в том, насколько им невыносима сама мысль о том, что всему их виду угрожают два человека? Проклятье! Да они потребляют по паре таких субъекта в день всего лишь ради пропитания, и вначале им казалось, что справиться с вами будет легче легкого. Но теперь не думаю, чтобы они все еще развлекались. Просто выяснилось, что ликвидировать вас – слишком трудное для них дело. Это вообще типично для хищников: при нападении на жертву в расцвете сил у них всегда возникают проблемы. Они не созданы для того, чтобы выдерживать упорное противодействие. Среди животных это кончается смертным боем. Молодой лось затаптывает волка. С этими существами дело обстоит точно так же: либо они, либо мы.
Уилсон согласно кивнул головой. Бекки заметила, что слова Фергюсона, кажется, подняли ему настроение. Она и сама вдруг почувствовала, как наполняется новой силой. Это не устраняло страха, но хотя бы несколько по-иному выстраивало перспективу. Если они внушат себе мысль о всемогуществе оборотней, то и вести себя станут подобно мышам, ожидающим, когда же кот подустанет развлекаться с ними... Фергюсон, видимо, был прав. В конце концов до сего времени они успешно избегали их ловушек. Так почему бы этому не продолжаться и впредь? Но неожиданно ей пришла в голову другая тягостная мысль.
– И до каких же пор они будут охотиться за нами?