– Долго, – откликнулся Фергюсон, – пока либо они нас не перегрызут... либо мы не отвадим их от этого.

Бекки была категорически не согласна с этим. Такая двойственность им не позволительна. Исход должен быть однозначно в их пользу.

– О'кей, приятели, за дело! У нас полно работы.

Перед зданием музея напряжение нарастало. Солнце стояло уже совсем низко. В послеобеденном воздухе потянуло первыми запахами кухни. Когда над улицей останавливался метропоезд, металлические опоры с возрастающей частотой вибрировали. По давно заведенному обычаю в это время люди начинали разъезжаться по своим берлогам. И те двое, которых они так ненавидели, тоже сейчас отправятся к себе. Значит, не стоило рисковать, проникая в здание. Вскоре эти люди проголодаются, их начнет клонить ко сну, и они выйдут оттуда сами. Скоро, очень скоро. От этого ожидания у них учащался пульс. Но они знали цену терпения.

Гарнер вернулся в редакцию, чтобы забрать фотографа Рича Филдса, которого газета посылала вместе с ним для написания репортажа в парк, где было найдено тело Эванса.

– Сейчас твоя задача – сфотографировать двух копов, – сообщил он Филдсу.

– Зачем?

– Так просто. Не стоит тратить на них пленку. Достаточно несколько снимков со вспышкой, не более того.

– Отлично. Толково. Но сначала убеди меня в необходимости сделать это.

– Помолчи, Филдс. Ты слишком туп, чтобы понять это.

Они сели в машину Гарнера и вдоволь натряслись на ухабах, пересекая парк. Наконец они выползли на улицу, и журналист проделал весь путь обратно до музея. Он был в приподнятом настроении. За всем этим скрывалась какая-то ядреная история, и оба копа явно находились в центре циклона. Ну и славная же выйдет статейка! Пусть «Таймс» посылает хоть пятьдесят работяг в город осаждать комиссара полиции. Он, Сэм Гарнер, присосется, как пиявка, к этим двум детективам, пока не наберет материала для репортажа.

Он припарковал машину прямо напротив музея и в ожидании выхода полицейских комфортабельно устроился на сиденье.

– Пора начинать?

– Заткнись, идиот. Я скажу, когда. И в твоих интересах не дурить. Мне надо, чтобы ты застал их врасплох, чтобы, пустив в ход вспышку, ты вывел бы их из себя.

– А плату потом за лечение в больнице будешь вносить ты, дорогуша?

– Ты просто занимайся своим делом. А уж «Пост» о тебе позаботится, любовь ты моя.

Он внимательно рассматривал массивное здание. Оба копа вот-вот появятся на площадке перед входом и начнут спускаться по лестнице. Филдс помчится позлить их своим фотоаппаратом. Больше ни слова и никаких вопросов. Оба копа уже перепугались. На этот раз их охватит паника. Если они скрывают что-нибудь стоящее, то этот небольшой сеанс с позированием перед объективом убедит их в том, что «Пост» в курсе дела. Так что, когда в следующий раз Сэм Гарнер свалится им на голову, они запоют, как миленькие, во избежание нервотрепки.

Так уж не раз бывало. Информацию порождает обеспокоенность. Это первая заповедь репортера. Убедите людей, что вам известно о них вполне достаточно, чтобы их повесили, и они выболтают все, что вам так не терпится разузнать. В голове Сэма уже мелькали потрясающие заголовки. Он не представлял себе их содержание, но они так и плясали перед ним. Гарнер чуял, что ему предстоит неделя, начиненная динамитом. Его шефу это в высшей степени понравится. Видимо, случилось что-то по-настоящему ужасное. Никто точно не знал, что произошло, но кое-кому удалось увидеть тело судебно-медицинского эксперта. Оно было растерзано на куски. Эванс был не просто убит, а искромсан. Плоть выдрана, обнажив кости, а голова держалась буквально на ниточке. Шея вообще куда-то исчезла. Живот вспороли. Части тела были изуродованы настолько, что когда санитары попытались вытащить труп из машины, ноги отвалились, упав на пол. Это было какое-то извращенное, до глубины порочное преступление. Чудовищное.

Внезапно журналисту стало дурно. Казалось, его сейчас вырвет. «А ну хватит!» – шепотом приказал он сам себе. По окончании этого репортажа он позволит себе надраться до чертиков.

– Я кое-что разнюхал насчет этого Эванса, – прервал его мысли Филдс. – Это была... настоящая бойня.

– Я как раз об этом думал. Но факт сам по себе ничего нам не дает. В любом случае убийца должен был дьявольски его ненавидеть. И ведь все произошло днем в самом центре парка. Как видишь, весьма странно и воистину необычно.

– Эй, босс, куколка и старик – это они?

–Да, давай, шустри!

Филдс открыл дверцу машины и бросился к статуе Рузвельта, возвышавшейся перед входом в музей. Стоя за пьедесталом, он мог незаметно дождаться, пока полицейские спустятся вниз. Они двигались быстро. Вплотную за ними шел, скрестив перед собой руки и немного сутулясь, третий человек. Их манера идти что-то смутно ему напоминала. Внезапно Филдс понял: точно так ходили парни под огнем во Вьетнаме.

Они приближались. Он уже слышал, как хрустит у них под ногами снег. Филдс внезапно выскочил из-за укрытия и нацелил объектив. Яркая вспышка взорвала скудость послеполуденного освещения. В ее свете было видно, как три силуэта неожиданно подскочили. Он даже не успел сообразить, что к чему, как старикан уже держал в руке револьвер. Женщина также уже целилась в его сторону. Все дальнейшее, казалось, происходило, как в замедленной съемке и напоминало начало атаки на войне. Вы уже втянуты в действие, и события видятся вне всякой связи друг с другом. Затем все застывает, обычно в самом пике напряжения: слух раздирают воющие снаряды. Люди вырисовываются как китайские тени на фоне буйно подсвеченного неба. Кругом крики, дым... «Боже, у них оружие, а у меня всего лишь фотоаппарат!»

Он видел, как промелькнуло еще что-то, и услышал, как рявкнул револьвер пожилого полицейского.

– Не стреляйте!

Но оружие, изрыгая пламя, прогремело вновь. Пронзительно закричал сопровождавший полицейских высокий мужчина. В дело вступила женщина. Выстрелы сотрясали ей руку, она палила, не переставая. А там, на заснеженной поляне, возникла неясная черная масса, удиравшая с быстротой молнии... за ней другая. Они стреляли по ним, а не по нему, Филдсу. Внезапно все трое кинулись к машине Сэма.