Последствием начатой германизации оказалась случайная независимость, доставшаяся прибалтам в награду от большевиков за особенно ревностное участие в революционном движении. Память об этом событии, как и о лишении дарованной независимости теми же, кто ее предоставил, стала для прибалтов поводом для шовинизации сознания, подспудно нарастающей в течение всего советского периода. Огромные материальные вложения советского государства в хозяйство прибалтийских республик и заселение Прибалтики русским рабочим людом, казалось бы, постепенно снимало вопрос о независимости. Но как только местный шовинизм стал возможен, он тут же выплеснулся наружу мятежом в Вильнюсе и Риге, поддержанным антигосударственными силами в Москве. И это был чисто лингвистический мятеж, у которого исторический миф был самым куцым из всех возможных, самым нелепым. И тем яростнее этот миф обрушил на русское население репрессии возникших на развалинах СССР нацистских режимов Эстонии, Латвии и Литвы.

Во многом неприязнь между русскими и прибалтами объясняется религиозным разрывом, возникшим с XI века, — сначала неприятие славян вызывало прибалтийское язычество, затем — католицизм. После Брестской церковной унии в 1596 г. и обращения большинства белорусов в униатство браки с католиками участились, но это было смешение преимущественно с поляками. Именно поэтому белорусские поляки антропологически почти неотличимы от самих белорусов.

Анализ антропологических данных, собранных в Прибалтике, показывает, что народы, считающие себя единой общностью, на самом деле составляют несмешанные антропологические типы.

Народы Прибалтики:

1 — эстонцы, 2 — эстонцы—сету, 3 — ливы, 4- латыши, 5- литовцы, 6 — белорусы, 7 — поляки.

_{[Восточные славяне. Антропология и этническая история, М., 2002.]}

Эстонцы представляют собой две группы — прибрежную и континентальную. Первая включает также ливов, а вторая — эстонцев-сету (запад Псковской области). Прибрежные эстонцы в целом выше на 2,5–3 см., имеют несколько более удлиненную форму головы, и, что важнее, заметно более высокое и несколько более узкое лицо, а также более светлую пигментацию. К каждой из этих групп примыкают аналогичные группы латышей. Можно с уверенностью говорить о том, что самоназвание не соответствует антропологии. Мы имеем дело со слабыми признаками двух ветвей атланто-балтийской расы, дифференцировавших исконно славяно-русскую ветвь ильмено-белозерского типа.

Отдельной, антропологически обособленной группой являются «латыши», не совпадающие обликом ни с прибрежными, ни с континентальными «эстоно-латышами». Этот четко выделенный кластер соответствует восточному населению Латгалии — восточной части Латвии. Здесь наблюдается усиление черт, присущих южным европеоидам. Впрочем, некоторые исследователи замечают у латышей след «монголоидности», который демонстрируется высокой частотой аллеля R2, отодвигающей латышей на край общеевропейского распределения по этому параметру и сближающего их с лопарями. Подтверждают эти позиции и краниологические серии восточных латышей, а также «молногоидные» признаки в зубной системе.

У литовцев также наблюдается несуразица по части идентификации. Достаточно очерченная группа собственно литовцев (неманский тип) дополняется обособленным кластером «литовцев», антропологически идентичных белорусам. Скорее всего, последние — белорусы, решившие приобщиться к «титульной» народности, создавая тем самым иллюзию национальной однородности Литвы. В действительности же валдайский антропологический тип имеет на территории Литвы значительное представительство.

Самые отчаянные русофобы сегодня — латыши. Вероятно, главной причиной здесь служит ненависть к тем, перед кем этот народ более всего виноват. Ведь латышские стрелки были опорой большевиков в общероссийском разгроме и уничтожении всего русского в большевицкой России. Второй фактор — объединение различных антропологических групп общим переживанием. Подобно тому, как совершенно разные культурно и антропологически группы евреев испытывают чувство солидарности. Этим лишний раз подчеркивается опасность мультирасовых сообществ, в которых тем или иным образом всегда будет проявляться агрессивность и враждебность к расово чистым народам.

Любопытно, что археологические данные свидетельствуют, что между русскими и латышами (латгалами и селами) антагонизма не было. На это указывает присутствие в латвийских захоронениях XI–XII вв. украшений из Древней Руси. У русских и латышей были общие враги — польские князья и Ливонский Орден. Русско-латгальские княжества Гернике и Кокнессе были уничтожены Орденом в 1209 г. И лишь под влиянием немецкой ассимиляции латыши придумали себе германские корни и приняли в качестве образца поведения презрение к славянам и германскую спесь.

Иное дело литовцы. С ними у русских и славян явно имеется генетический и антропологический разделительный барьер, связанный в том числе и с массовым породнением с татаро-монголами. В связи с этим все гипотезы о том, что в истории был шанс русско-литовского единства, представляются сомнительными. Мы должны помнить о таком явлении, как набеги литовцев на Русь в XIII–XIV веках, а также о многовековой взаимной неприязни русских и литовцев. В Киевский период русские считали литовцев совершенно дикими и даже не требовали от них дани.

«Демократическая революция» сыграла с прибалтами дурную шутку. Раннее (еще до распада СССР) отпущение прибалтийских республик в самостоятельную жизни означало приход к власти в них самых оголтелых русофобов и прямой агентуры западных спецслужб. Изживание этого радикализма тяжким бременем лежит на прибалтах. Они превратились в далекое захолустье Европы, а с русскими испортили отношения на долгие десятилетия, если не навсегда.

Сегодня это обстоятельство приобретает роковой характер в связи с проблемой Калининграда. Шантаж России «калининградским транзитом» поселяет глубокое недоверие между русскими и литовцами. Так политика переходит в отношения между народами, в углубление антропологического размежевания и доведение его до формирования «образа врага».

Кавказцы: бунтовать или служить

Южно-арийская миграция лишь соединила индо-средиземноморскую расу в нечто более или менее целое. При этом иранцы оказываются ближе всего к потомкам арийцев северной волны миграции, кавказцы, греки, итальянцы — дальше и дальше от них. В большей мере население Кавказа следует отнести к более ранним миграциям с юга — юга-запада, которые сложили кавказоидный расовый тип. Именно этот тип и является автохтонным для Кавказа, а в Европе ослаблен и размыт многочисленными миграциями. Что касается разнообразия подтипов и многоязычия Кавказа, то оно связано с обычаем экзогамии, формирующим уникальные этнокультурные типы, разделенные также ландшафтными перегородками.

Современное население Кавказа отражает три средиземноморские группы, имеющие общее происхождение от ранних долихокранных форм, эпохальная трансформация которых образовала современные брахикранные типы переднеазиатских форм. Известный антрополог В.П.Алексеев выделяет на Кавказе ряд типов:

Каспийскийтип соответствует индопамирской группе (азербайджанцы, курды, некоторые народы Дагестана, азербайджанцы прикаспийского Ирана) — длинноголовый, узколицый, лептоидный, довольно грацильный тип. Антропологами установлено, что он не является результатом проникновения южных форм.

Понтийскийтип соответствует средиземно-балканской, переднеазиатский группам и наиболее распространенный среди современного населения Кавказа (ассирийские, армянские, грузинские, западно-азербайджанские и некоторые западно-дагестанские группы) и явно отделен от северных европеоидов и близок к центрально-европейским группам.

Адыгскийтип понтийской расы входит в состав аборигенных групп Северо-Западного Кавказа (кабардинцы, адыгейцы, черкесы, абазины, ингуши и отчасти западногрузинские группы) и связан с грацилизацией массивного протоморфного палеоантропологического типа, а также с миграциями из Месопотамии (IV–III тыс. до н. э.).