Глава 13

Мари сидела в карете, стоявшей у особняка, и крутила поблескивавшее на пальце золотое колечко. Она понятия не имела, куда они отправляются, знала только, что они должны уехать отсюда, потому что люди, разыскивающие их, могли напасть на след.

И все это из-за ее дурацкой поездки на улицу Сент-Оноре.

Сердце ее билось часто и тревожно. Но не предстоящий отъезд был причиной ее волнения. Она ждала Макса. Она не видела его с тех пор...

С тех пор как в ее спальне свершилось потрясающее открытие.

Откинувшись на спинку сиденья, она попыталась унять волнение, но нервная дрожь не оставляла ее. Проснувшись сегодня утром, Мари обнаружила, что лежит в постели одна, а там, где ночью лежал он, было пусто и холодно. Ее разбудил стук в дверь: Нанетта принесла ей завтрак, объяснив, что Макс распорядился, чтобы она позавтракала у себя, поскольку он отправился нанимать карету, которая увезла бы их из Парижа.

До чего же он добр, подумала тогда Мари. Взял на себя предотъездные хлопоты, не желая тревожить ее.

Однако, неужели он настолько занят, что даже не нашел времени по возвращении заглянуть к ней? Нанетта помогла ей облачиться в шелковое платье, сочного зеленого цвета и того же цвета плащ, назвав этот наряд очень модным и сказав, что для долгой поездки лучшего не придумаешь. Мари занималась своим туалетом дольше обычного, сама удивляясь тому, почему нанесение пудры на лицо и шею, смачивание духами за мочками ушей и доведение волос до глянцевого блеска сегодня представляется ей ритуалом необыкновенно важным и исполненным глубочайшего смысла, тогда как прежде она не придавала значения подобным пустякам. И вот она ждет его.

Она поправила уложенные в прическу волосы, повертела висевшую на серебряной цепочке лупу, беспокойно поерзала и, не зная, чем еще занять себя, раздвинула занавески. Увидев спешившую к карете Нанетту, Мари высунулась из окна, чтобы попрощаться с ней.

– Спасибо вам за все, Нанетта.

– Ну что вы, не за что, мадам. – Горничная вручила последние узлы с ее вещами кучеру, а потом, щурясь на ярком утреннем солнышке, повернулась к Мари. – Будьте спокойны, мадам, оставшиеся вещи, картину и книги мы отправим в Турень, как велел месье.

– Вы очень добры.

– Мне очень жаль, мадам, что вы так скоро уезжаете.

– Да. – Мари не знала, как объяснить Нанетте их внезапный отъезд. Ей не хотелось лгать, и она решила держаться по возможности ближе к правде. – Месье считает, что нам лучше пожить в деревне. Нанетта кивнула.

– Свежий воздух пойдет вам на пользу. Там вы быстро поправитесь. – Она улыбнулась. – Хотя, должна заметить, мадам, ваши щечки уже порозовели. Я как только увидела вас утром, сразу же отметила это.

Мари почувствовала, что краснеет. Неужели это так заметно? Наверное, ее выдают глаза. Они, вероятно, подсказали этой умудренной опытом даме, что Мари наконец-таки познала чудную тайну будуара, о которой та намекала ей.

– Д-да, – наконец вымолвила Мари. – Я чувствую себя... гораздо лучше.

Это лучше не описывало и сотой доли тех чувств, которые разбудили в ней руки и губы ее мужа. Вспомнив их, Мари окончательно смутилась.

Нанетта присела в реверансе.

– Я рада слышать это, мадам. Желаю вам приятной поездки и счастливого отдыха в деревне.

– Да, думаю, это будет настоящим наслаждением... то есть... удовольствием. – Она сконфуженно замолчала и поднесла руку ко рту, испугавшись, что наговорит лишнего. Господи, что с ней происходит? Одна ночь в постели с мужем, и она уже не может унять свое воображение и болтает невесть что.

Макс появился вовремя. Он вышел из парадных дверей, держа под мышкой большой кожаный саквояж, в сопровождении месье Переля, который нес его дорожный мешок. На нем опять был черный плащ, на голове треуголка, и эта одежда словно подчеркивала его рост, широкие плечи и внезапность его появления. Мари почувствовала, как что-то дрогнуло в ней.

Остановившись в нескольких шагах от Мари, он протянул дворецкому кошелек, пожал ему руку и, перекинув через плечо мешок, направился к экипажу.

Мари, замирая от страха, улыбнулась Нанетте и втянула голову в карету.

– Прощайте, Нанетта.

– Счастливого путешествия, мадам. – Горничная присела в реверансе перед Максом. – Счастливого путешествия, месье.

– Спасибо, Нанетта, – кивнул ей Макс и, сделав знак кучеру, запрыгнул в карету.

Он захлопнул дверцу и сел напротив нее.

Карета тихо тронулась. Мари, высунувшись в окно и глядя на удаляющийся особняк, на Нанетту и Переля, послала им свое последнее прости.

Грусть и неуверенность овладели ею. Хоть и недолго, но это был ее дом.

Другого она не помнит. Особняк исчез из виду. Макс подался вперед и задернул занавеску.

– Извини, Мари, но пока мы не выедем из Парижа, окна придется держать зашторенными.

– Да, конечно. Я понимаю. – Она робко улыбнулась, снова сказав себе, что куда бы они ни направлялись, какая бы опасность ни угрожала им, с ней ничего не случится, потому что рядом он.

Она молчала, ожидая, что он расскажет ей, куда они едут.

Или заговорит об этой ночи.

О том, что он чувствовал.

Но он молчал. Отодвинув краешек занавески, он смотрел на улицу. Другая его рука покоилась на саквояже.

Мари чувствовала себя неловко, не зная, что сказать. Ей казалось, что эта ночь изменила все. Во всяком случае, она уже стала другой, – пусть и не могла объяснить, что же такое изменилось в ней, но что-то изменилось, она это чувствовала. Однако он, похоже, не склонен придавать этому большого значения или считает, что это не подлежит обсуждению.

Конечно, напомнила она себе, его мысли сейчас заняты другим. Да и не в первый раз, наверное, он испытывал это наслаждение. Оно для него не внове.

Но ведь для нее-то это целое открытие.

Его рот и руки притягивали ее, она не могла отвести от них взгляда, помня о тех ласках, невероятных и ошеломляющих, которыми ночью одаривали они ее. Одно только воспоминание о них вызвало волну тепла, которая мгновенно распространилась по всему ее телу. Она ощущала ее горячую пульсацию в тех местах, которых касались его пальцы... его язык. Корсет и фижмы показались ей вдруг тесными, они врезались в томящееся желанием тело, а кружева и сорочки натирали набухшие кончики грудей.