— Мне стало ясно, как важно для нашего будущего, если ты поймешь, что сделал со мной демон.

Леа осторожно перевела взгляд на него и решила, что лучше сего промолчать и дать ему высказаться. Она отчетливо чувствовала, что они стоят на распутье.

— Демон вступает с человеком в симбиоз: он дарит вечную жизнь и практически полную неуязвимость. Кроме того, он освобождает человека от повседневных забот. Но при этом он многое отбирает: ты больше не являешься частичкой общества, у тебя нет ни друзей, ни родных. С одной стороны, это объясняется нашей новой сущностью… Бессмертие — это как обоюдоострый меч, потому что на что теперь направить мне мою жизнь, когда все вокруг преходяще, кроме меня? Что делать не с бесконечным временем, которое оказалось в моем распоряжении? И при этом я всегда один, особняком, всем чужой.

Адам умолк, когда она замерла рядом с ним. На миг она увидела перед собой странно отрешенное лицо Агаты, убегавшей от бессмертия, долго перебирая прошлое и настоящее, до тех пор, пока не стерла самое себя. Ужасное видение, которое она постаралась как можно быстрее отогнать. Кивнув Адаму, она дала ему понять, что понимает, к чему он клонит.

Адам облегченно вздохнул и подтянул колени к подбородку.

— Мне очень тяжело описать это чувство, — признался он. — Последние недели я ломал себе голову над тем, как тебе это рассказать. У Этьена это получилось бы лучше… Но вот что подало мне идею: ты знаешь «Разрушение» Шарля Бодлера?

Мой Демон — близ меня — повсюду, ночью, днем,

Неосязаемый, как воздух, недоступный,

Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,

Он жаждой мучает, извечной и преступной.

И, заманив меня, — так, чтоб не видел Бог, —

Усталого, без сил, скучнейшей из дорог

В безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья,

Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туман

Одежды грязные и кровь открытых ран -

Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.

Когда отзвучали последние слова, на лбу у Леа образовалась глубокая морщина. Стихотворение сильно тронуло ее, заставило запеть что-то внутри. Она ощущала неодолимое желание обнять Адама, доказать, что она близка ему. Вместо этого она сидела, словно окаменев, наблюдая за тем, как он трет лицо, словно отгоняя дурной сон.

— Первое время, после перевоплощения, я едва не сошел с ума. Внезапно во мне появилось пространство, в которое я никогда не смогу войти, потому что оно принадлежит не мне, а демону. И это пространство стало центром власти, стало по своему усмотрению определять мою жизнь, создавая линии поведения, совершенно неподвластные моему влиянию. Я больше не Адам — человек. Я никогда уже не смогу сказать, кто я на самом деле. Теперь я не целостен, потому что не принадлежу самому себе.

Измученный, он закрыл глаза, словно не зная, как вырваться из этого порочного круга. Хотя Леа страдала вместе с ним, она сидела не шевелясь, потому что опасалась того, что жест утешения заставит его замолчать. И она ждала не двигаясь. Наконец Адам тихо произнес:

— Какое бы решение я ни принял, какой бы план ни разработал, всегда в игре есть кто-то еще, пути которого — не мои пути. Но с этим мне придется жить — только теперь с этим смирился. Если я не хочу застыть или притворяться мертвым, то мне придется принять это пространство и его власть, и, тем не менее, идти своим путем. Мне кажется, я принял решение — для человека во мне, и не важно, насколько он поврежден. Это означает также, что я ни за что не стану перевоплощать тебя, Леа. Я хочу тебя, а не то создание, которое желает подсунуть мне демон. Даже если наше время благодаря этому не кончится никогда. То есть в том случае, ли ты можешь жить с тем, что придется принять отношения треугольника.

Он попытался улыбнуться, но глаза его оставались серьезными. Леа только измученно кивнула, и их пальцы переплелись. Впервые с тех пор, как они встретились, Леа почувствовала, что может молчать. А Адам понял, что она давным-давно выбрала его и никогда больше не убежит.

И так проходили дни, становясь длиннее и теплее. Новый ритм жизни и уединенная жизнь, которую они вели на озере, оказывали своеобразное исцеляющее действие. Вдали от Пи его ядовитой паутины воздух казался чище, как будто можно было вновь ощутить свои собственные легкие, не опасаясь, то вдохнешь пепел.

С трудом приподняв тяжелые веки, Леа окинула взглядом защищенную навесом веранду: тонкий слой мха заполонил светло-розовые плитки пола. В углу стопкой стояли терракотовые цветочные горшки, на скамейке из пожелтевшего тикового дерева спокойно ржавел садовый инвентарь. С красивых арок, поддерживавших заросшую стеклянную крышу веранды, широкими полосами отлетала некогда белая краска.

Перед ее мысленным взором исчезало все поросшее мхом, вся неухоженная зелень… Горшки стояли стройными рядами, аккуратно вычищенные, с посаженными в них апельсиновыми деревьями и лютиками, а сама она сидела, развалившись, в покрытом свежим лаком деревянном кресле, которое, кстати, в данный момент тихонько покрывалось плесенью в сарае за домом.

Телефонный звонок пробудил Леа от дремы. Она слишком поспешно схватила аппарат, лежавший на столике-приставке и услышала неприятный хруст в плече, которое все еще не пришло в норму.

— Алло? — затаив дыхание, сказала она, пытаясь снова восстановить равновесие.

Но в трубке слышалось только постукивание, затем раздалось шипение. Леа подождала — эти шумы были ей уже знакомы.

— Надин, я тебя не слышу, здесь слишком плохая связь.

После посещения Макавити Надин, как и Леа, решила взять отпуск. Подруга в тот же день ушла из больницы под собственную ответственность, причем полицейского чиновника, который упрашивал ее дать показания, она шокировала неприличным жестом. Недолго думая Надин выбрала тур выживания в пустыне и теперь путешествовала, потом выгоняя ужасы своей жизни из тела.

Потрескивание в трубке прекратилось.

— А теперь, теперь ты меня слышишь, черт подери? — Голос Надин звучал глухо, как будто она говорила через трубу.

— Привет, королева пустыни! — На губах Леа заиграла обрадованная улыбка. — Который там у тебя час?

— Забудь о часах! У меня созрел новый план действий, чтобы выкурить Пи вместе с его выводком из гнездышка — как только вернусь…

Прежде чем Надин успела как следует разойтись, Леа перебила ее:

— Как там твои волдыри на ногах? Лучше? Кахель ведь давал тебе какую-то особенную мазь.

Надин потребовалось несколько мгновений, чтобы проследить за тем крюком, который дала мысль Леа. Затем она пробормотала что-то неразборчивое, и Леа уже подумала, что связь опять испортилась. Нахмурившись, она постучала пальцами по трубке.

— Перестань стучать, или ты хочешь, чтобы я оглохла? Эти волдыри по-настоящему упрямы, но Кахель сказал, что все пройдет. Насчет этого я ему целиком и полностью доверяю. Этот мужчина обладает интуитивной мудростью.

Кахель был нанятым Надин гидом, который, очевидно, обладал как раз той долей мягкости и стоического равнодушия, которые нужны были Надин для того, чтобы вновь обрести утраченное душевное спокойствие. То, что говорил Кахель, становилось все важнее с каждым днем на протяжении последних недель, а планы Надин по поводу того, как она повергнет в прах всю империю Пи, постепенно утрачивали свое значение.