Останавливаюсь на этой мысли в миг наивысшего блаженства. А с Ингой он оказался действительно наивысшим.

  Вместе улетаем на божественный Олимп, и от этого мне становится так невероятно, отчаянно охуенно, что хочется продлить, а потом повторить.

Или бегать по усадьбе, словно дебил, и всем орать в лицо: «Она моя!»

Хах! Я так себя вообще никогда не вел, дожил, Пахом! На пенсию пора.

Пока надо решить, что делать с Ингой.

После нашего охренительного секса чувствую себя пустым и вымотанным, как никогда не чувствовал даже после хорошего боя.  В голове звенит одинокое отчаяние.

Потому что вместо счастья и неги в глазах  Инги я вижу боль. Да, ведь она не просто обнажилась передо мной, она распахнулась до всех тайников души, вручила мне все ключи от своего глупого сердечка…

А я?..

Наверное, надо сейчас её сгрести в охапку, прижать к себе, заверить, что никуда не отпущу и ей нечего бояться.

Но вместо этого цинично кривлю губы и выдаю:

— Тебя в ванну сопроводить или сама дойдёшь?

Она бросает на меня убийственный взгляд. И давит в себе слёзы. Я вижу. И меня трясёт от того, что это я довёл её, притом — в её первый раз.  Она стаскивает покрывало, заворачивается в него и бредёт в ванну.

Надо бы отнести.

А ещё обнять и сказать, как сильно люблю. Что она единственная моя. Я ведь после неё теперь ни на одну женщину смотреть не смогу. Суррогат больше не удовлетворит.

Но… я  не могу… Он всё ещё жена брата, а не моя. Я украл ее, присвоил, нагло поимел.

…и, похоже, разрушил…

За шумом воды мне не слышно, как она плачет. Но я знаю это. И от этого — невероятно хреново и гадко на себя.

Стою и пялюсь на простынь, где остались пятнышки Ингиной крови. Сгребаю её и засовываю в шкаф. Это тоже мой трофей. В Средневековье кусок тряпки, измазанный девственной кровью, вывесили бы на главной башне замка. А я — готов целовать, как знамя, присягая на верность.

 Захлопываю шкаф, натягиваю трусы, достаю из заначки в тумбочке недокуренную пачку сигарет и плетусь на террасу. Так много лет не курил, а сейчас пробило.

Я не знаю, что делать теперь. Отчётливо понимаю, что без неё сдохну. Что даже дышать становится трудно, когда думаю, что её придётся отпустить, отдать другому…

Даже ревновать не имею права.

Чёрт…

Пахом, не забывай, она — принцесса, еще и не из твоего мира! Ты и так уже осквернил все, до чего смог дотянуться своим членом. Как сам себе в зеркало в глаза смотреть будешь? Становится мерзко от самого себя, как никогда раньше.

Но Инга тоже хороша! Вот как девственница так быстро научилась столь охуительно стонать и подмахивать? У меня от одних воспоминаний хрен в штанах в штопор скручивает. И ведь ей нравилось! Реально нравилось! Это не искусная игра, как у продажных девок Лютого. Что я совсем пацан — имитацию от реального оргазма не отличу?

Могу гордиться собой — довел целочку до оргазма! И качественного! О, как она рассыпалась в моих руках золотыми искрами! Как кричала!

Но, блядь, не гордится.

И вообще, ощущение такое, будто я совершил святотатство.

Инга находит меня на террасе. Такая смешная и беззащитная в моём халате, который волочится за ней шлейфом.

Маленькая моя… Славная, родная, нежная…

Отвожу взгляд, равнодушно раскуриваю вторую сигарету и отмечаю, как лёгкий румянец заливает щёчки, когда её взгляд проходится по мне.

Ухмыляюсь и заявляю не без ехидства:

— Чем обязан, Инга Юрьевна?

Она едва не подпрыгивает от моего холодного официального тона.

Блядь! Хочется язык себе вырвать!

Но малышка не остаётся в долгу. Гордо вскидывает прелестный носик и говорит:

— Я не предавала вас, Валерий Евгеньевич! — и мне хочется ей верить. Потому что огромные фиалковые глаза полны сейчас боли и сожаления. ­— Тогда я ещё думала, что  Артем — мой муж, и просто выполняла его просьбу. Меня саму предали и подставили…

 Она находит в себе силы на беседу, но не заканчивает ее, уходит, не дождавшись моего ответа.

Вернее, вопроса: что за на хер? Что значит: «Думала, что мой муж»?

Кажется, нужно задать пару вопросов дорогому братцу.

Наспех привожу себя в порядок, натягиваю джинсы и водолазку, и мчусь к Тёме.

Слава уж не знаю каким силам, Инги здесь нет. При ней бы разговор не вышел.

Нависаю над ним, с трудом подавляя желание стереть наглую ухмылку с рожи.

— Рассказывай. Что там у вас с Ингой с браком?

Он разводит руками:

— А нет никакого брака. Я в ЗАГС паспорт на имя Васи Пупкина отдал. Ты знаешь такого? Я вот нет. Так что эта девка мне не жена. Можешь себе забирать. Или ты уже?

Мразь! Гнида! Жалко, что ты мне — не не-брат.  Порешил бы тебя улыбчиво.

Как только таких уродов земля носит?

Выскакиваю, хряпаю дверью… и прижимаюсь лбом к холодной стене.

И что мне делать теперь?

Белль, твоё Чудовище попалось. Оно в сетях. Спасай…

ИНГА

Больно…

Не физически, хотя между ног прилично саднит и ощущается лёгкий дискомфорт. Но это мне скорее приятно. Как некая плата за тайное знание. Мой первый раз был именно таким, каким я и хотела — без нежности и прелюдий. Те, кто знает меня, наверное, удивились бы, узнав, что мне нравится жёсткий, почти животный секс. Лишком приличной и правильной я выгляжу. Но в постели со своим единственным мужчиной — а я теперь никому не позволю ко мне прикоснуться, даже если Валерию окажется не нужна моя верность — я хочу быть предельно откровенной, ничего не стеснятся, распахиваться настежь…

Только вот… Моя открытость, как оказалось, любимому и не нужна. И это — ранит сильнее, скручивает всё в душе болючим  спазмом, так, что дышать становится тяжко, будто плита давит на тебя.

Тогда, в его спальне, я долго плакала в ванной, радуясь, что шум воды глушит мои рыдания.

А потом — высказала ему всё про Тёму и ушла. Не хотела терпеть его холодность. Надо же «Инга Юрьевна» после того, что только что со мной вытворял. Когда на моём теле не осталось ни одного тайного местечка для него.

За что? Почему? Я не понимала.

Но предательницей себя больше не чувствовала. После близости как-то всё стало на свои места: Артёму — не жена, Валерия — не предавала. Меня подставили саму.

Высказала и ушла.

Пусть думает, что хочет.

В комнату Артёма я тоже не вернулась — делать мне там больше нечего. Присмотрела давно небольшую комнатёнку напротив. Просила Айгуль перенести туда мои вещи, скрючилась на узкой кровати и проревела до утра.

А утром — ловлю на почту сообщение от директора: «Срочно! Вчера!» Едва продрав глаза, открываю письмо и пробегаю по строчкам. Оказывается, на работу придётся выйти раньше, чем я рассчитывала. К нам в город привезли выставку из частной коллекции живописи. И богатый коллекционер, некто Андрей Петрович Сагаль, желает, чтобы открытие провела именно я. И оно — послезавтра.

Чёрт!

На мероприятиях такого уровня принято быть во всеоружии. А я вчера так тщательно отдраивала от себя старания Лютовских стилистов да ещё и после бессонной ночи, выгляжу далеко не айс.

И понятия не имею, что мне делать.

Кто я теперь в этом доме? Каков мой статус, если я — не жена Тёмы?

Наспех одеваюсь, заматываю волосы в хвост и иду искать Валерия, чтобы прояснить своё положение.

К счастью, узнаю у охраны, что он — в кабинете, порог его спальни я бы не смогла переступить.

Робко стучу.

Из-за двери рявкают:

— Войдите.

Валерий сидит за столом и что-то просматривает на ноутбуке. Я хмыкаю про себя — почему-то мне казалось, что бандиты круглыми сутками должны или оружие чистить, или лупить кого-нибудь, или делишки свои тёмные обстряпывать.

А Пахомов за компьютером выглядит, как… бизнесмен какой-нибудь. Да ещё и одет по-домашнему — джинсы, мягкий свитер поверх полосатой сорочки. Ни дать ни взять офисный клерк.