Обеспокоенный, я в тот же вечер опять обошел все дома в поселке эскимосов и купил еще трех собак. Мой приемный отец Инутосоа добавил еще одну собаку — Микисё, присланную из соседней деревни Опару-Ху. Я считал, что Микисё сможет быть вожаком. С превеликим трудом я набрал наконец 20 собак.

Но этим дело не кончилось. На следующий день на местную почту пришла телеграмма от группы японских Ученых: «Купим собак по 850 крон за голову». Во время моего позапрошлогоднего путешествия по Заполярью собака стоила 100 крон. В этом году из-за покупок собак группами Херберта и японских ученых цена на них поднялась до 500 крон.

Я рассчитывал купить собак по 500 крон. Однако когда пришла такая телеграмма от японцев и вся деревня узнала ее содержание, ко мне тут же пришли бывшие хозяева собак с требованием вернуть их обратно. Я наотрез отказывался, но эскимосы не уходили. Они повторяли одно и то же: «Мы просим отдать собак. Наши дети плачут, они просят вернуть любимых собак».

В результате изматывающего торга я вынужден был заплатить еще по 100 с лишним крои за каждую собаку.

После катастрофы группа японских ученых приняла мудрое решение: эскимосы, участвующие в экспедиции, возвращаются в Каннак и покупают собак по 850 крон за голову. Эскимос с эскимосом договорится быстрее. Это и помогло им купить снова хороших, опытных собак.

Но теперь не стоит плакаться. Я же получил телеграфное предупреждение о покупке собак. Надо было заключать сделки без промедления, тогда, может быть, я смог бы собрать более управляемую упряжку.

Пока же Нуссоа, которого я пытаюсь использовать как вожака, силен только в драке и совсем не слышит моих команд. Еще более осложняют путешествие бесконечные торосы.

Но довольно оправданий! Во что бы то ни стало надо идти вперед! Если я не буду продвигаться, моя жалость к себе станет еще больше и мне, в конце концов, может прийти в голову мысль вернуться обратно.

Если все, что поставило меня в такие тяжелые условия, является следствием моих серьезных упущений при подготовке экспедиции, то самому и надо найти выход из создавшегося положения.

Стрелки часов уже показывают два часа ночи. Слышно, как ветер треплет палатку. Мне невыносимо хочется спать, но я думаю о предстоящей завтра тяжелой работе. Смогу ли хоть на сколько-нибудь продвинуться вперед?

12 марта

Ясно. Температура — минус 38 градусов. Ветер западный. Три дня назад начало появляться полярное солнце, но я заметил его только сегодня, когда вышел из палатки. Странно, что я раньше не обратил на это внимания. Солнце, кажется, уже значительно выше поднялось над горизонтом, чем в день нападения медведя. Белое солнце, отражающееся в белом льду, повышает мое настроение. Сегодня я буду видеть солнце уже несколько часов. С каждым днем оно будет светить все дольше и дольше, и наконец наступит полярный день.

Отправился в 10.30 по ровному льду, повел нарты точно на север, но скоро попал в торосы. Поднялся на ледяную глыбу, осмотрелся и увидел, что вдали расстилается довольно-таки ровная ледяная поверхности. Долблю ломом глыбы, делаю дорогу. Задыхаюсь, обливаюсь потом, работаю минут тридцать. Дорогу, сделанную с такими нечеловеческими усилиями, собаки проходят в мгновение ока. Надо опять взбираться на торос и высматривать ровную поверхность. Но на этот раз ничего подобного не видно. Настроение тут же падает. Я опять без передышки бью ломом, прокладывая небольшой кусочек пути. Приходится бесконечно проделывать одну и ту же работу. Я трачу значительно больше времени на поиск наилучшего пути и прорубание дороги, чем на проведение по ней упряжки. Убеждаю себя, повторяя: «Если я хоть немного, продвинусь вперед, то на столько же приближусь к Северному полюсу». И молча продолжаю бить ломом.

Усложняет продвижение и то, что нарты слишком тяжелы. Надо от чего-то избавиться. Разбиваю массивный деревянный ящик для радиопередатчика и выбрасываю его. Радиопередатчик кладу в чемодан. Хоть на три-четыре килограмма нарты станут легче, даже я это сейчас неплохо.

Думаю, что сегодня прошел несколько километров. Устал ужасно. Падаю камнем и тут же засыпаю.

13 марта

Ясно. Температура минус 33 градуса. Ветер западный. Сила ветра — один метр в секунду. Отправляюсь в путь в восемь утра. По-прежнему прорубаюсь сквозь торосы. Иногда думаю, не быстрее ли добраться до Северного полюса пешком?

Я и раньше представлял себе, что Северный Ледовитый океан — страшное место, но увиденное превосходит все, что мне довелось слышать о нем. Основная трудность в том, что здесь совсем нет ровного льда, по которому можно провести нарты. А в торосах собачья упряжка совсем не нужна, она только мешает.

Встречаются самые разнообразные глыбы льда — и большие (до двух-трех метров), и маленькие. Иногда попадаются огромные ледяные блоки весом до 20 тонн. Беспорядочное нагромождение льдин тянется то на 5, а то и на 10 километров.

Среди ледяного хаоса пытаюсь как-то найти дорогу и зигзагами иду вперед. Но найти ровное место трудно, в основном колю лед и прорубаю дорогу.

Паковый лед еще называют голубым. Кое-где он напоминает матовое стекло. Встречается и совсем прозрачный лед. Бесполезно бить ломом по этому льду где попало; надо найти границу между слоями. Различие во времени замерзания морской воды ясно проявляется в слоях льда; каждый из них имеет свой оттенок. Заметив границу между слоями, упорно бью по одному и тому же месту несколько раз. Бью неотступно, настойчиво, и наконец с шумом появляется трещина, откалывается большой кусок льда.

Когда я вижу нагромождения торосов, то вспоминаю кальки (каменные заборы), сложенные вокруг домов шерпов в Гималаях. Но кальки не преграждают дорогу, а торосам нет конца, они тянутся далеко, мешая моему продвижению.

Я продолжаю бить ломом, делаю проход шириной полтора метра, что только немного шире саней. Моих сил хватает на дорогу длиной 500-1000 метров. Вырубив такой отрезок, провожу нарты. Потом пью налитый утром в термос чай, немного отдыхаю и снова вгрызаюсь в лед. Моя работа на Северном Ледовитом океане похожа на труд рабочего-землекопа: «А ну, взяли». Орудуя ломом, думаю: «Смогу ли добраться до Северного полюса?» И в голове опять теснятся предательские мысли о том, что невозможно двигаться вперед, что путешествие необходимо прекратить. Тут же сам себя ловлю на них, и мне становится стыдно. Беру себя в руки и снова работаю ломом. И опять все повторяется сначала.

Целый день занят однообразной тяжелой работой, сегодня на пути ужасные торосы, поэтому приходится прокладывать дорогу сначала «вчерне». Потом, сбросив весь груз, проезжаю туда и обратно на пустых нартах. Получается след, по которому ехать уже немного легче. Накладываю груз и снова еду до конца. Не думаю, что значительно повышается эффективность, но уверен, что легче выдержать и психологически, и физически все нагрузки, меняя как-то вид работы.

Колю лед и буквально обливаюсь потом. Пот замерзает между свитером и рубашкой, примерзает к коритте. Я двигаюсь, и льдинки с шумом падают со спины. И на шапке тоже льдинки пота. Я совершенно белый от покрывшего меня инея.

Сегодня снова работал 11 часов (с восьми утра до семи вечера); большую часть времени бил ломом, но продвинулся всего на пять километров. Северный полюс далеко. Слишком далеко.

Собаки с сегодняшнего дня наконец-то начали понимать «вперед» и «стой». Но вожак Нуссоа совсем не понимает еще «направо» и «налево». Братья Нуссоа, отморозившие поврежденные в драке задние лапы, отстегнуты от упряжки. Они пытаются влезть в нее и бежать рядом с Нуссоа, но, хромая, только сбивают строй. А если спутать упряжку, то собаки не будут бежать дружно. Хлыстом прогоняю отстегнутых. Через какое-то время они опять влезают. Теперь я еще должен следить за тем, чтобы братья были порознь, а это очень хлопотно.

Сначала я собирался сделать вожаком Микисё, как советовал Инутосоа, но Микисё оказался в одиночестве в новой для него упряжке, к тому же он потерпел поражение в драке за Куро. На какое-то время он притих, а сейчас, кажется, уже восстановил свои силы.