Когда Питер ушел, отец долго смотрел на свой кофе, потом отпил немножко. Казалось, он совсем забыл о моем присутствии.

Окно позади нас было открыто, и я слышал голоса, доносившиеся из кораля. Отец же весь ушел в свои горестные мысли.

— Заберу его вещи, — донесся до меня голос Буркина. — Да, они поджидают его. Вы убедитесь в этом сами, когда спуститесь к «Белла Юнион». Будьте с ними как можно любезнее, но ничего не говорите.

Фарлей что-то ответил, я не расслышал что, и Питер спросил:

— Как он чувствовал себя во время поездки?

— Плохо, очень плохо, — сокрушенно покачал головой Дуг Фарлей. — Конечно, он держался молодцом и делал все, что мог. Такой уж он человек, но кашель его изводил всю дорогу. Правда, я бы сказал, что, с тех пор как мы пересекли Колорадо, приступы мучили реже.

— Пойду возьму его багаж, Фарлей.

— Послушай, Буркин! Что стоит за всем этим? Тебе-то хоть ясно? Я наслышан про гордыню испанцев, и, конечно, Верн не католик, а простой моряк...

— Он замечательный моряк! — с жаром подхватил Питер.

— Так что же кроется за всем этим?

— Убей меня, не знаю! Старик просто исходит ненавистью! Да... Есть тут еще один человек, которому будто бы прочили в жены его дочь. Кажется, у него с Верном возникли какие-то проблемы, поэтому, когда Консуэло убежала с Заком, человек этот поклялся отомстить. — Буркин вытащил багаж. — Не говори никому ничего про него, Дуг, хорошо?

— Можешь рассчитывать на меня. Но не поручусь за остальных, Питер. Они не связаны ни с кем никакими обещаниями.

Отец между тем допил кофе и вышел из лавки. Я поплелся за ним. На крыльце нас уже поджидал Буркин с вещами.

— Как я тебе уже сказал, Зак, у меня для тебя припасено одно местечко. Старая глинобитная хижина, неизвестно когда и кем построенная. Если ты можешь забраться в седло, будем там в считанные минуты.

Мы сели на лошадей, Питер показал рукой в направлении черных загадочных гор.

— Предание гласит, малыш, что там живет Тэквайз. Он крал индейских девушек и поедал их. Несколько молодых индейцев как-то разгневались на него и пошли следом за Тэквайзом в горы. Обнаружили пещеру, в которой он обитал, и завалили ее вход огромными камнями, замуровав в ней чудовище. Твой-то отец знает эту историю.

— Он рассказывал мне. Вы тоже верите в это?

— Поживешь с мое один в этих горах или в каком-нибудь из каньонов, малыш, всему начнешь верить. Говорят, — продолжал Питер, — в горах живут и знахари, которые могут вызывать бурю, а некоторые предсказывают будущее и обладают способностью видеть, что происходит далеко отсюда. Да что я тебе все это рассказываю... Твой отец осведомлен об этом не хуже меня. Немало слышал я у костров на стоянках разговоров и обо всяких духах да привидениях, которые, как говорят шотландцы, грохочут по ночам.

В ночи горы выглядели темной неприступной стеной, над которой ярко светили звезды. Я думал о Тэквайзе и заранее дрожал от страха. Вдруг он сейчас там и рыщет по каньонам? Или все же замурован в своей пещере?

Совсем скоро Питер Буркин привел нас, преодолев невысокие дюны, к небольшой хижине, окруженной живой изгородью из высоких кактусов.

— Окотилло, — объяснил Питер. — Великолепное ограждение!

Он говорил через плечо, я скакал рядом с ним, а отец — чуть поотстал, и Питер воспользовался этим.

— Мальчик, — тихо сказал он, по-прежнему не глядя на меня. — Мы должны уговорить твоего отца пожить здесь. Ты знаешь, он очень болен, и ничто не поможет ему лучше, чем здешний климат. Скажи ему, что тебе здесь нравится, попроси остаться. Только ты сможешь сделать это, малыш.

Буркин заехал во двор и соскочил на землю, помог вылезти из седла мне, хотя я прекрасно делал это сам и не любил, когда со мной обращались, как с беспомощным младенцем. И тем не менее горное чудовище-людоед не выходило у меня из головы.

— Вы знаете тех, кто бы мог подтвердить, что эти истории о Тэквайзе — правда? — так же тихо, не глядя на Питера, решился спросить я.

Он в раздумье покрутил ус.

— Ну, не могу сказать очень точно, однако индейцы живут здесь дольше нас, им известно многое, о чем мы вообще никогда не узнаем. Знания не являются постоянными, за исключением тех, которые записаны на бумаге, папирусе или камне. Люди умирают, и знания умирают вместе с ними. Целые расы, народы, жившие здесь раньше, ныне вымерли, и мы даже не имеем приблизительного представления об их знаниях.

Я не читаю книг, малыш, и никогда не учился в школе, но люблю слушать тех, кто образован и много на своем веку постранствовал.

Возьмем, к примеру, твоего отца. Он разносторонне образованный человек. Одно время, ты знаешь об этом, он был моряком на корабле своего отца и имел доступ к его книгам. А в море появлялось немало свободного времени для чтения.

Первый раз он поплыл корабельным юнгой в двенадцать лет. Посетил множество мест с такими фантастическими названиями, что одно это может заставить немедленно вскочить с насиженного места и мчаться туда. Шанхай, Рангун, Горонтало, Кейптаун!.. Твой отец провел в море семь с лишним лет, бывал во многих иностранных портах.

Попроси его как-нибудь рассказать тебе об этом. Он знает множество удивительных вещей, может с точностью изобразить тебе звон колоколов старинного храма, топот слонов, говор священников, созывающих людей к молитве, и многое, многое другое.

Твой отец может порассказать такие вещи, о которых ты вряд ли когда-нибудь слышал или услышишь. Я стал однажды свидетелем — тебя, конечно, еще и на свете не было — как школьники бежали за ним следом, глядя на него с нескрываемым изумлением. А все потому, что один из этих школьников дома услышал случайно разговор Зака со своим отцом.

Посмотри на индейцев, как они живут. Ты можешь, конечно, сказать, что они достигли не многого. Но о чем они думают? Каковы их познания? Что хранит их память? Что они считают для себя важным?

В представлении индейцев существует какая-то иная гармония жизни, нежели мыслим себе мы. Не знаю, в чем она заключается, но многие народы, очевидно под влиянием обстоятельств и времени, уже потеряли ее, другие — постепенно теряют. Подражая жизни белых, утрачивая эту гармонию, индейцы лишаются несравненно большего, чем приобретают...

Во двор въехал отец: на какое-то мгновение он показался мне вдруг по-прежнему сильным и здоровым, но спешился, однако, очень медленно и осторожно.

— Я распрягу лошадей, Зак, — крикнул Питер. — Заходи в дом, справа от двери, как войдешь, на столе отыщешь свечку.

В доме было три комнаты: две небольшие спальни и просторная квадратная столовая, служащая одновременно кухней, единственным украшением которой был огромный камин. Вся обстановка — стол со скамьями по бокам камина да два стула. Один стул был очень странным, — громадный, превосходящий по размеру почти в два раза все стулья, какие мне когда-либо приходилось видеть.

Отец остановился, зажег свечу и, держа ее в руке, опустился на этот стул. Неверное, дрожащее пламя осветило пол, сделанный из каменных плит разной величины, но подогнанных друг к другу с удивительной точностью и, как я понял, без применения скрепляющей извести.

— Здесь, на Айджью Каленте, практически нет ничего, — войдя в дом, объяснял Питер. — Только горячие источники, к которым индейцы ходили несколько тысячелетий подряд. Есть недостроенный постоялый двор. Теперь там размещается маленький склад и почтовая контора. Почта приходит иногда ежемесячно, но чаще — в два месяца раз.

В деревне живут несколько белых и индейцы, в основном кахьюллы. Они называют себя ка-ви-йя. Некоторые зовут их еще Айджью Каленте — по названию деревни. Многие из них возвратились назад, в горы Санта-Росас.

Они знают тебя, Зак, и настроены очень дружелюбно. Уверен, никто из них не причинит вам вреда. Пока вы будете жить в этом доме, весьма вероятно, никто не станет и докучать вам.

— Какова история этого дома? Он очень искусно построен, но почему в нем никто не живет? — поинтересовался отец.