Спать... да, сейчас ему лучше пойти спать. Скоро утро, а он никогда не был в состоянии размышлять, когда чувствовал себя слишком уставшим. Но сейчас понял одно: он должен уехать отсюда. Надо вернуться обратно, в Испанию...

Его люди ушли. Все ушли.

Выехав из Эль-Кампо, мы отправились с Финнеем на Аджью-Каленте. Монте Мак-Калла присоединился к нам. Казалось, Джакоб принял его компанию достаточно легко, но меня мучили сомнения. Я не знал, кто он и что ему было нужно.

Когда мы подъехали довольно близко к Родникам, я привстал на стременах, всматриваясь вдаль.

— Вот он, — сказал я, вытянув руку. — Зовущий Камень.

— Почему он так называется? — спросил Мак-Калла.

— Говорят, если уезжаешь отсюда и оглянешься, чтобы взглянуть на него последний раз, значит, обязательно вернешься обратно. Некоторые называют его еще Камнем Симпатии.

— Первое название мне нравится больше. Красивая легенда. Ты тоже оглядывался назад?

— Да, я намеренно делал это, потому что хотел вернуться обратно.

Проехав еще немного, я обратил внимание Мак-Калла на Китайский каньон.

— Там есть пещера, а в ней небольшое озеро. Кахьюллы перед охотой обязательно заезжают напиться воды из него. Считается, вода эта придаёт большую выносливость.

Мак-Калла внимательно посмотрел на каньон.

— Мне бы хотелось побывать там как-нибудь.

Заметив, что мы с Джакобом частенько оглядываемся назад, Мак-Калла наконец не выдержал:

— Что, возникли какие-нибудь проблемы?

— Если вас это беспокоит, можете оторваться от нас и ехать отдельно, — сухо посоветовал Джакоб. — Фактически все неприятности остались позади, но не все зависит только от нас.

— Ну, нет, раз мы уж поехали вместе, — возразил Монте, — значит, ваши хлопоты — это и мои хлопоты тоже. Если вдруг увидите, что кто-то скачет за нами, я вернусь назад и выясню, что этим людям нужно.

— Это не ваша забота, — по-прежнему сухо ответил Финней.

— Но я не хочу отрываться от вас, — снова заверил наш попутчик. — И вы совершенно не знаете сколько вам может встретиться на пути бандитов. Л ведь три воина всегда лучше двух. Не так ли? Когда мы прибудем в лагерь, я с удовольствием приму участие в вашем деле, если вы не будете против.

Все-таки очень странный этот человек, Мак-Калла. Половину пути он пел. Голос его не отличался красотой, но слушать было приятно, и я еще не встречал человека, который знал бы столько песен, сколько он.

Когда мы подробно посвятили его в наши планы относительно диких лошадей, он обрадовался.

— Могу похвастаться, что прекрасно владею лассо, — сообщил он нам. — И обязательно помогу объезжать их.

Позже, оставшись наедине с Джакобом, я сказал:

— Мне кажется, Монте хороший человек, и нам может понадобиться его помощь.

— У меня такое же мнение, — согласился Финней.

На следующее утро мы остановились возле знакомой лавки.

Когда зашли туда, лавочник сначала не узнал меня, пока я не поздоровался с ним.

— Это ты, сынок? Как же ты вырос, сразу и не понять, что это ты.

— Сэр, мой дом пустует?

Он заколебался, ответив не сразу, и уткнулся в книгу счетов, будто что-то обдумывая.

— Ну, ладно, потом посмотрю... Дом когда пустует, когда нет. Хотя я был уверен, что в нем никто не будет жить после твоего отъезда.

— Как Франческо? Он сейчас здесь?

— Как всегда, приходит и уходит. Захочет увидеть тебя, придет. Ты же знаешь, Иоханнес, у индейцев на все свои взгляды.

Финней купил в лавке соль, кофе, джем, несколько больших кусков бекона, но все еще стоял у прилавка, раздумывая, что бы еще приобрести.

Выйдя за дверь, я неотрывно смотрел на холмы вдали, которые скрывали мой дом. Сердце мое забилось. Кажется, виднеется дымок от очага? Или показалось?..

Я в нерешительности подошел к Джакобу и как можно равнодушнее сказал:

— Пока вы закупаете провизию, я поскачу вперед. Не торопитесь.

Он понимающе взглянул на меня, а Монте Мак-Калла положил на мое плечо руку.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Не надо. Я хочу побыть один, — отказался я и, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, добавил: — Там убили моего отца. Мне бы хотелось приехать туда сначала одному.

— Хорошо, хорошо! — согласно закивал Монте. — А мы прискачем попозже.

Джакоба мне провести не удалось, ведь он прекрасно знал об исчезновении книг, но не стал проявлять излишнего любопытства.

Первым делом я положил перед собой на седло связку книг, и только потом, повернув лошадь, медленно двинулся по дороге. А когда оказался на тропинке, петляющей по дюнам, то начал распевать старые морские песни, которым выучил меня отец.

Заехав во двор, я спешился и снял с лошади связку с книгами. Поднялся на ступеньку крыльца, развязал веревку и взял самую верхнюю из связки. Пролистал несколько страниц и опять положил ее на стопку, потом отодвинул щеколду и зашел в дом.

В комнате ничего не изменилось, она была такой же, как я ее когда-то оставил. Пол чисто вымыт, в углах ни малейшего намека на паутину. Книги стояли на своих местах. Воздух в доме не казался спертым, как это случается, когда помещение долго закрыто: он был свеж, чист, со слабым запахом хвои.

Кровати аккуратно заправлены, только теперь на них, кроме одеял, лежали еще и простыни. Я открыл банку с кофе: она оказалась полной, так что Джакоб напрасно беспокоился.

Угли очага почти остыли, но в кофейнике кофе был теплым. Взяв чашку в руки, я наполнил ее и сел за стол спиной к двери.

Я снова был дома. А вокруг молчаливая пустыня, моя пустыня. Сюда бежали мои родители, охваченные любовью друг к другу, они прятались здесь. И выжили. Выжил и я. Я вернулся домой, к темным горам позади моего домика, вернулся к одиночеству, которое на самом деле было мало похоже на него. Вернулся к безмолвию, говорящему только со мной шелестящими загадочными голосами.

Я медленно, маленькими глотками пил кофе, глядя в окно на темные изгибы скал, поднятых к небу из недр земли огромными волнами, — скал, тысячелетиями терзаемых ветром, дождем и снегом, которые постепенно разрушали их. Так было и так должно быть. Человек приходит и уходит, предоставляя ветру и песку исцелять шрамы, нанесенные им земле. Человек, в своем эгоизме считающий, что мир принадлежит только ему, забывающий о динозаврах, которые миллионы лет правили на земле и теперь исчезли, оставив как память лишь свои кости.

Одни считают, что кости эти принадлежали мифическим драконам; другие полагают, что мифическим титанам, третьи же вообще не задумываются над такими вещами и равнодушно проходят мимо, одержимые идеей поиска залежей золота, с пренебрежением относясь ко всякого рода тайнам.

Допив кофе, я встал и услышал приближающийся цокот копыт; а вскоре до меня донеслись и голоса беседующих Финнея и Монте Мак-Калла.

Я вышел на крыльцо, бросил взгляд на привезенную стопку книг и увидел, что верхняя книга... исчезла.

Умышленно — и тогда и теперь — я старался избавиться от чувства любопытства, овладевавшего мною в такие моменты. Если кто-то или что-то, бывшее здесь, желает уединения, я не стану нарушать его, даже мысленно. Но нас, несомненно, что-то связывало, это... существо и меня. Нас объединяли книги, в какой-то степени мысли, и этого пока было более чем достаточно. Если таинственное существо не хотело большего, я не имел права настаивать.

Знание — это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.

Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, — мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.