Фыркнув пару раз, она захлопывает дверцу стиральной машины и начинает насыпать стиральный порошок.

— Черт побери! Пустая трата дурацкого времени.

— Зачем тогда ты ходишь туда? — спрашиваю, медленно пережевывая свой завтрак.

— Потому что сотрясаю этот зал бинго, — она подмигивает и едва заметно улыбается, и я молча умоляю ее не приставать ко мне снова со своими ободряющими словами. Мои мольбы не услышаны. — Я провела годы, оплакивая смерть твоего дедушки, Оливия, — ее слова немного шокируют: упоминание дедушки — последнее, чего я ожидала. Жую теперь еще медленнее. — Я потеряла спутника жизни и выплакала океаны слёз. — Она пытается посмотреть на вещи в перспективе, и именно в эту секунду я спрашиваю себя, неужели бабушка думает, что я настолько жалкая, чтобы так убиваться по мужчине, с которым знакома совсем недолго. — Не думала, что снова когда-нибудь почувствую что-то, свойственное человеку.

— Я помню, — говорю тихо. И помню, насколько приблизилась к тому, чтобы умножить горе Нан. Она еще не отошла от исчезновения моей мамы, когда столкнулась с преждевременной кончиной ее обожаемого Джима.

— Но это случилось, — она ободряюще кивает. — Сейчас ты этого не чувствуешь, но вот увидишь, жизнь продолжается, — теперь она поднимается по лестнице, а я размышляю над ее словами и чувствую вину, ведь я горюю о том, что едва ли имела. И еще большую вину за то, что она, в попытке утешить меня, сравнивает это с потерей своего мужа.

Погружаюсь в воспоминания, встреча за встречей, поцелуй за поцелуем, слово за словом. Мое размытое сознание, кажется, во что бы то ни стало стремится мучить меня, но это моя собственная глупая ошибка. Я просила этого . У безнадежности теперь новое лицо.

Звон мобильника заставляет меня подскочить на стуле, вырывая из мыслей, где все потери снова становятся реальными. Я не особо хочу с кем-то выходить на связь, в особенности с мужчиной, по чьей вине разрывается сердце, поэтому при виде его имени на экране бросаю ложку в миску и безразлично пялюсь на экран. Сердце рвется из груди. Я впадаю в панику и еще больше вжимаюсь в спинку стула, как можно больше увеличивая расстояние между мной и телефоном. Не могу отодвинуться еще дальше, потому что каждая безвольная клеточка тела впала в ступор. Не работает ничего, только чертова память, и она приносит новую боль, заставляя мысли проходить через каждый момент, проведенный с Миллером Хартом. Глаза наполняются слезами отчаяния. Не слишком осмотрительно открывать сообщение. Ну конечно, неосмотрительно открывать это сообщение. Только прямо сейчас я не очень-то осмотрительна. С тех пор, как встретила Миллера Харта.

Хватаю телефон и открываю сообщение.

Как ты? Миллер Харт

Хмурюсь, глядя на экран, и перечитываю сообщение, спрашивая себя, думает ли он, что я уже могла его забыть. Миллер Харт? Как я? Как я, по его мнению? Танцую на потолке, потому что совершенно бесплатно получила несколько раундов с Миллером Хартом, самым скандально известным мужским эскортом Лондона? Нет, не бесплатно. Далеко не бесплатно. Время и опыт, пережитый с этим мужчиной, дорого мне обойдутся. Я еще даже не начинала переваривать то, что случилось. В голове куча вопросов, все перемешалось, но мне нужно распутать и разобраться с каждым, прежде чем я смогу это осмыслить. С одним только фактом, что единственный мужчина, с которым я разделила всю себя, вдруг исчез, безумно сложно жить. Только попытки понять, почему и как, являются изнурительной работой для эмоций, отказывающихся заглядывать на вершину моей потери.

Как я?

— Гребаная развалина! — я ору на свой телефон, нажимая на кнопку удалить снова и снова, пока большой палец не начинает болеть. В порыве злости, швыряю телефон через кухню, даже не вздрогнув от грохота, когда он, врезавшись в кафельную стену, разлетается на мелкие кусочки. Падаю на стул, сквозь бешеное дыхание едва ли слышу спешный звук шагов по лестнице.

— Какого черта? — шокировано кричит Нан из-за моего плеча, только я не оборачиваюсь, чтобы увидеть потрясенный взгляд, который, должно быть, омрачает ее старое лицо. — Оливия?

Резко встаю, отчего стул отлетает, звук скрипа ножек по полу эхом заполняет нашу старую кухню.

— Я ухожу, — не смотрю на бабушку, сбегая, просто мчусь по коридору и яростно срываю с вешалки свою куртку и сумку.

— Оливия! — ее шаги почти настигают меня, когда я, распахнув входную дверь, чуть не сбиваю с ног Джорджа.

— Утр — ох! — Он смотрит, как я протискиваюсь мимо него, и я только успеваю заметить, как радостная улыбка на его лице превращается в шокированную гримасу, прежде чем я убегаю по дорожке, ведущей от дома.

***

Знаю, что выгляжу не к месту, стоя у входа в тренажерный зал, явно колеблющаяся и немного ошеломленная. Все тренажеры кажутся космическими летательными аппаратами, сотни кнопочек и рычагов на каждом, и я без малейшего понятия, как ими пользоваться. Часовое вводное занятие на прошлой неделе стало для меня прекрасным отвлечением, но вся информация и инструкции вылетели из головы в ту же секунду, как я покинула эксклюзивный фитнес-центр. Осматриваю помещение, теребя кольцо, и вижу большое количество мужчин и женщин, которые усиленно работают на беговых дорожках, отчаянно крутят педали велосипедов и сражаются с тяжестями на огромных подъемных тренажерах. И все выглядят так, будто они совершенно точно знают, что делают.

В попытке включиться подхожу к кулеру и набираю стакан ледяной воды. Колеблясь, я попусту теряю время, а могла бы выплеснуть немного стресса и злости. Замечаю боксерскую грушу в дальнем углу, рядом с ней нет никого на расстоянии тридцати шагов, так что я решаю испытать. На ней нет ни кнопок, ни рычагов.

Подойдя, сама беру перчатки, висящие на стене неподалеку. Просовываю в них руки, как профессионал, как будто прихожу сюда каждое утро и начинаю свой день с часового обливания потом. Закрепив липучки, несильно ударяю по груше. Ничего себе она тяжелая! Мой слабый удар едва ее сдвинул. Замахиваюсь и ударяю сильнее, а после хмурюсь: все, чего смогла добиться, это небольшое покачивание гигантской груши. Решив, что она, должно быть, полна камней, вкладываю свои силы в слабую руку и новым ударом пытаюсь сдвинуть. Еще и рычу, и груша на этот раз значительно сдвигается, отклоняясь от меня, и как будто останавливается на полпути, прежде чем двинуться на меня. Быстро. Я паникую и отдергиваю кулак назад, а потом вытягиваю руку, чтобы не оказаться на полу. Шоковые волны стремятся верх по рукам, когда перчатки встречаются с грушей, и она снова от меня отлетает. Улыбаюсь и расставляю ноги немного, готовясь к ее возвращению, а потом опять сильно бью, заставляя грушу отклониться.

Рука уже болит, и я вдруг понимаю, что обе мои руки в перчатках, так что работаю левой на этот раз, улыбаюсь шире, соприкосновение кулака с грушей ощущается прекрасно. Я покрываюсь потом, в ногах появляется дрожь, и руки подбирают ритм. Вскрики удовлетворения разрывают меня, так что груша превращается нечто большее. Я выбиваю из нее дерьмо и наслаждаюсь каждой секундой.

Не знаю, как долго я здесь, но когда даю себе передохнуть и подумать, я измотана, костяшки болят, дыхание неровное. Хватаюсь за грушу и даю ей остановиться, потом бросаю осторожный взгляд на зал, интересуясь, был ли замечен мой отрыв. Никто не смотрит. Я осталась абсолютно незамеченной, каждый сосредоточен на собственной изнурительной работе. Улыбаясь сама себе, забираю стакан и полотенце с ближней полки, стираю с лица пот и уверенным шагом выхожу из огромного зала. Впервые за недели, я готова к новому дню.

Иду в раздевалку, отпивая воду и чувствуя, что выбила из себя мой пожизненный стресс и горести. Какая ирония. Чувство освобождения ново, и очень сложно сопротивляться соблазну вернуться назад и поколотить еще один час, но я и так уже рискую опоздать на работу, так что заставляю себя идти, думая, что это может стать зависимостью. Я вернусь сюда завтра, может даже сегодня после работы, буду бить эту грушу, пока не останется и следа Миллера Харта и той боли, что он мне причинил.