Скорый взгляд на часы говорит о том, что у меня уже больше нет времени размышлять на этой загадкой, так что я быстро принимаю душ и одеваюсь на работу, натянув джинсы и белые конверсы, как будто хочу, чтобы обувь отражала мое настроение. Безжизненность… Пустота.

Еще до того, как я успеваю сесть за стол, передо мной уже стоит миска с хлопьями, Нан смотрит на меня со смесью довольства и озабоченности во взгляде. Впервые со вчерашнего утра мы оказались одни, что значит, у нее, наконец-то, появилась возможность выпытать у меня ответы. Быстро размышляя над словами, прежде чем она замучает меня своими, я придумываю… кое-что.

— Как танцы? — спрашиваю я.

— Всех порвали, — отрезает она, хотя я и уверена, что у нее есть много историй о вечере, который она провела как Джинджер Роджерс. — И это было два дня назад.

Я вздрагиваю:

— Прости.

— Неважно, — настаивает она, и я знаю, почему. — Миллер выглядел очень грустным, когда уходил вчера, — она копошится с кухонным полотенцем, следя за моей реакцией. — И мне не нравится, как вы с Грегори ругаетесь.

Вздыхаю, прислоняясь к спинке стула, и наливаю в хлопья немного молока, бабуля же добавляет в мой чай слишком много сахара. — Это сложно, Нан.

— О-о-о, — она опускается на стул рядом со мной, в ее синих глазах слишком много любопытства. — Я могу справиться со сложностями. Фактически, могу поспорить, что у меня найдется ответ.

Искренне улыбаюсь и накрываю своей рукой ее руку:

— Это мне исправлять.

— У меня такое впечатление, что Грегори недолюбливает Миллера, — говорит она настороженно.

— У тебя правильное впечатление, но можем мы закончить этот разговор?

Она слегка надувает свои тонкие губы, недовольная тем, что я не хочу с ней делиться. Я не стану делиться всей мерзостью моих сложностей, так что ей остается только сердиться и принять ложь, которую скормил ей Миллер. Не могу рисковать, еще раз давая ей причину для печали и переживаний.

— Я могла бы помочь, — настаивает она, сжимая мою руку.

— Я уже большая девочка, Нан, — поднимаю брови, заставляя ее хмуриться.

— Полагаю, так и есть, — соглашается она, все же продолжая хмуриться. — Но помни одну вещь, Оливия.

— Какую?

— Жизнь слишком коротка, чтобы попусту ждать ответов, которые можно получить, только подняв свою тощую задницу и отыскав их, — она встает и со злостью опускает морщинистые руки в мыльную воду с посудой, тарелку за тарелкой со звоном ставя в сушилку.

***

День в бистро проходит спокойно, пока в дверях не появляется Миллер. Он сразу же привлекает к себе всеобщее внимание. И засранец понимает это.

— Готова уйти? — спрашивает он вежливо, но у меня такое чувство, что на этот вопрос подразумевается только один правильный ответ, и своим бесстрастным выражением лица он лишь подзадоривает меня нервно среагировать.

— Эм… — слова не формулируются. Дел, осторожно кивнув, протягивает мне сумку и джинсовую куртку, но Миллеру приходится буквально вытолкнуть меня из-за стойки и заставить мои ноги передвигаться. Рукой он нежно накрывает заднюю часть моей шеи и ведет к выходу из бистро, привычным жестом массируя мне шею, не оставляя мне иного варианта, кроме как поспевать за его тяжелыми шагами.

Его черный «мерседес» припаркован на двойной желтой линии⁴, и только когда он открывает дверцу, предлагая мне сесть, я заговариваю:

— Ты что делаешь? — спрашиваю, глядя на него.

Мой вопрос не заставляет его прекратить попытки запихнуть меня в машину.

— Ты обещала мне ужин. Садись в машину.

— Это было до того, как ты меня унизил, — я выворачиваюсь из-под его руки и отступаю. Я определенно заметила подобие злости на свой отказ, но толика эмоций Миллера не единственное, что привлекает мое внимание.

Он наклоняется так, что его глаза оказываются на уровне с моими. Они ласковые и успокаивающие. Они захватывают меня.

— Почему ты продолжаешь меня отвергать?

Отвожу свой взгляд от его глаз, прежде чем успеваю в них потеряться, и ухожу от него шагами быстрыми, но и бесполезными. Я никуда не уйду.

Он позади меня, дорогие туфли ритмично стучат об асфальт.

— Я не люблю повторять,— Миллер ловит меня и разворачивает в своих руках. А потом он приводит меня в порядок, осторожным движением перекидывает мне через плечо волосы, делает шаг назад. — На этот раз я сделаю исключение. Почему ты продолжаешь меня отвергать?

Его наглость как спусковой механизм для моих эмоций. Губы начинают дрожать, в глазах слезы. Злость тоже возрастает, обида раздувается, смятение утраивается.

— Потому что, — на миг закрываю глаза, чувствуя, как силы уходят, несмотря на его высокомерие. — Из-за всего, — я знаю, Уильям прав. Я не должна была попасться в паутину удовольствия Миллера. Может, мне и не нравится вмешательство Уильяма, возможно, у него нет прав настойчиво что-то требовать, но я не могу отрицать того, что он знает, о чем говорит. Все, что мне сейчас известно, утверждал Уильям. Я должна его слушать. Он мудрый и знаком с этим миром.

Миллер поджимает потрясающие губы и опускает глаза, отчего мягкий локон падает на лоб, но я не напоминаю о его же правиле не отводить глаз, когда с кем-то говоришь.

— Ты меня не хочешь? — спрашивает он тихо.

Мое лицо искажает гримаса непонимания. Что за вопрос в такое время?

— Конечно, хочу, — осознаю свою ошибку в секунду, когда он поднимает глаза, и накрывает меня волной его желания. Мое собственное желание отражается в его бездонных синих глазах.

— И я тебя, — шепчет он. — Больше, чем организму нужна вода, а легким — воздух.

Борюсь за глоток воздуха:

— А еще я тебя боюсь, — признаюсь я.

— И я тебя.

— Я тебе не доверяю.

Это заявление заставляет его запнуться на секунду, а потом он бросает в ответ:

— Я доверяю тебе свою жизнь, — он поднимает руку, подушечкой большого пальца проводит вдоль моей брови. Такой контакт толкает меня в мою зону комфорта, внутри все искрится. — Доверяю тебе мне помочь, — пальцем очерчивает мою щеку, скулу, а потом он поглаживает мою нижнюю губу. На слабом выдохе закрываю глаза. — Позволь мне ощутить твой вкус.

Автоматически киваю в знак согласия. Чувствую, как жизнь внутри меня взрывается.

— Спасибо, — шепчет он тихо, дыхание щекочет мне щеку, а потом его губы ласково касаются моих. Он нежно, почти осторожно сплетает наши языки, медленно меня разрушая. — Обними меня.

— Обниму, и я снова твоя, — заставляю себя сделать шаг назад, оставляя его в той же позе искать мой взгляд.

— Я зарезервировал столик, — он выпрямляется. — Окажешь мне честь присоединиться?

В голове беспорядок мыслей, конфликтующий между собой в попытке выяснить, является ли Миллер моей судьбой. Но в мгновение, когда его ладонь осторожно ложится мне на спину, и его прикосновение прожигает кожу сквозь футболку, мне в голову кое-что приходит:

— Где ты был прошлой ночью?

Я не придумываю легкое напряжение в ладони на моей спине и тень вины в этих глазах:

— Поужинай со мной.

Он это сделал. Вломился в мой дом. Это… мерзко! Чувствую себя оскорбленной.

— Ты раздел меня? — поверить не могу, что не проснулась. — Мне не приснилось, так ведь?

— Надеюсь. И когда я тебе не снюсь, надеюсь, ты постоянно обо мне думаешь.

— Думаю. Думаю, что у тебя проблемы!

— Были, — отвечает он быстро, со всей серьезностью. — Мой мир снова накрывала чернота, и единственное, что придает ему свет, продолжает убегать!

Вздрагиваю от искреннего раздражения в его голосе:

— У меня есть вопросы.

Он кивает и делает глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Я готов ответить на все вопросы, которые ты бы хотела задать.

Чувствую колоссальное облегчение, но и страх в таких же масштабах. Не уверена, что хочу услышать его ответы.

— За ужином, — заявляю я. Мы должны находиться на нейтральной территории. Никакой постели поблизости. — Просто ужин, — это меня устроит. Может, я и выложила ранее все свои карты, но их все еще можно переиграть. На самом деле, совершенно невозможно, но Миллеру об этом знать не нужно.