— Ты хочешь меня доконать?

Он сдерживает смех, наклоняясь и открывая дверцу.

— Я в свое время совершал сомнительные поступки, Оливия, но раньше не был уличен в чтении нотаций.

Подозрительно прищуриваю глаза, в то время как он кидает на меня выжидательный взгляд. Даже не сомневаюсь в том, что Уильям меня заставит, так что, во избежание публичных сцен, я осмотрительно залезаю в машину и осторожно закрываю дверцу.

— Благодарю, — говорит он, расслабляясь на своем месте. Водитель трогается, и я кладу сумочку к себе на колени, теребя ремешки, только чтобы не ждать, когда же он заговорит. — Что бы я ни сказал, это не убедит тебя в том, что он плохая идея?

Вздыхаю, раздраженная, и с шумом прислоняюсь к спинке сиденья.

— Ты сказал, что не будешь читать мне нотации.

— Нет, я сказал, что никогда не делал этого прежде. Все когда-то случается впервые.

— Просто прелестно, — бормочу я. — Я ужинаю с ним сегодня вечером.

— Зачем?

— Поговорить.

— О чем?

— Думаю, ты и так знаешь.

— Что случилось в том отеле?

— Ничего, — выдаю, стиснув зубы. Я сбрендила, если думала, что он упустит это из виду. Не скажу ему, даже не смотря на тот факт, что ему, наверное, все слишком хорошо известно. Да и в любом случае, я никогда не смогу произнести эти слова. Думать о них более чем достаточно.

— Ничего, — бормочет он. — Так ты походила на перепуганного котенка потому, что ничего не случилось?

— Да, — выплевываю, презирая тот факт, что он явно что-то подозревает. Я никогда не дам ему подтверждения.

— Ну конечно, — вздыхает он. — Меня пугает, что тебе все мало.

— Мало чего?

— Мало Миллера Харта.

Мне приходится заставлять себя не закричать “Это не было Миллером Хартом!”

— Где вы встречаетесь? — продолжает он, после тщательного изучения меня в течение нескольких секунд.

— Не знаю. Он дал мне адрес ресторана.

— Дай взглянуть.

Теряя остатки терпения, роюсь в сумочке и достаю чек, протягиваю его, даже не глядя на Уильяма.

— Вот.

Чек исчез из моей руки, и я слышу, как Уильям мямлит задумчиво:

— Милое местечко. Я тебя отвезу.

— О нет! — смеюсь я, в неверии переводя на его глаза. — Я сама туда доберусь, — не хочу, чтобы Уильям вмешивался. И так уже замешано достаточно людей, пусть они и не в курсе всего ужаса истории. Их решительные попытки остановить меня от встреч с Миллером так и кричат о том, с каким ужасающим сопротивлением я столкнусь, узнай они всю правду.

— Я просто тебя подброшу.

— Нет необходимости.

— Либо ты принимаешь мое предложение, либо никуда не едешь, — он говорит со всей серьезностью.

— Зачем ты все это делаешь? — спрашиваю, а потом причины становятся слишком очевидными. — Это такая попытка облегчить свою вину?

— Что? — он защищается, разжигая мое любопытство и мое раздражение.

— Грейси. Ты бросил ее, и теперь пытаешься реабилитироваться, помогая мне?

— Чушь! — он смеется, отводя глаза.

Совсем не чушь. Самое правильное ощущение

— Мне не нужна твоя помощь, Уильям. Я не моя мать!

Его красивое лицо медленно поворачивается ко мне. Прежнее веселье исчезло, как будто его никогда и не было. Теперь он выглядит мрачным.

— Тогда зачем ты была в том клубе?

Тут же закрываю рот.

— Я…

Седые брови слегка приподнимаются, от его вопроса и взгляда я отодвигаюсь на сиденье. Открываю рот, чтобы заговорить, но ничего не выходит, Уильям, видя это, двигается ближе:

— Чтобы наказать его, так ведь?

От осознания не могу двигаться, пойманная холодной, жестокой правдой.

— Я не… — не могу закончить.

Уильям медленно отодвигается, опускает глаза к моей руке, на которой я верчу кольцо.

— Ты похожа на свою мать больше, чем можешь себе представить, Оливия, — он осторожно накрывает мою руку, останавливая движения кольца. — Не принимай это ошибочно за плохое. Она была красивой, страстной женщиной с вызывающей зависимость душой.

Ком размером с Лондон встает в горле, и я отворачиваюсь Уильяма к окну так, чтобы он не увидел моих слез. Я не хочу быть похожей на нее. Эгоистичной. Безответственной. Наивной. Не хочу быть такой.

Пока я плачу, Уильям крутит кольцо на моем пальце. Он, как и я, больше ничего не говорит.

***

К моему глубочайшему облегчению Нан нет дома. Она оставила кастрюлю тушеного мяса и записку, в которой дала мне знать, что ушла с Джорджем. Найдя свой новый телефон, отправляю ей сообщение, в котором говорю, что встречаюсь с Сильвией, и оставляю ей свой новый номер. А потом я целый час не спеша собираюсь; большая часть времени уходит скорее на моральную подготовку, нежели на физическую.

В шесть тридцать я прохожу по садовой дорожке к ожидающему меня «лексусу». Водитель открывает дверцу, я молча сажусь и тут же чувствую на себе взгляд его серых глаз.

— Выглядишь очаровательно, — Уильям говорит искренне, я поворачиваюсь и вижу, что он рассматривает мое короткое черное платье, одно из трех вечерних, которые у меня есть.

— Благода… — меня прерывает незнакомый звонок мобильника, но Уильям не достает свой телефон, так что после нескольких секунд я понимаю, что звонок доносится из моей сумки. Я роюсь в ней, хмурясь, достаю свой новый айфон и смотрю на экран. А потом смотрю на Уильяма.

— Всего лишь проверка, — улыбается он, вытаскивает руку и сбрасывает звонок на своем телефоне.

— У тебя нет больше дел, кроме как доставать меня? — спрашиваю, кидая телефон обратно в сумку.

— Есть, и много, одно из самых важных — остановить тебя от падения в его мир.

— Ну ты и лицемер, — обвиняю его, честно или нет, мне уже все равно, — твой мир, его мир. Практически одно и то же дерьмо. Как ты можешь заявлять, что знаешь его так хорошо?

— Наши миры периодически сталкиваются, — отвечает он поспешно и равнодушно.

— Сталкиваются? — спрашиваю, немного озадаченная, а еще осмотрительная с употреблением слова “сталкиваются” в данном контексте. Столкновение подразумевает разрушения. Он не сказал “соприкасаются” или “пересекаются”.

Он наклоняется ко мне и говорит шепотом:

— У меня есть моральные принципы, Оливия. У Миллера Харта нет. В этом и состоит грань между нашими мирами. Я не согласен с тем, как он ведет дела, и не боюсь говорить об этом, несмотря на его кровожадный характер.

Отступаю, не в силах ему возразить. Я видела, как Миллер ведет дела, и видела ту вспышку гнева.

— Он может измениться, — шепчу, понимая, что с треском провалила попытку придать голосу уверенность. Язвительный смешок Уильяма говорит о том, что он тоже сильно в этом сомневается. — Я бы хотела, чтобы ты высадил меня за углом, — уверенно заявляю я, понимая, что Миллер вряд ли оценит, что меня привез другой мужчина, особенно Уильям, и особенно учитывая, что их миры периодически сталкиваются. Не хочу, чтобы сегодня стало этим периодически.

— Конечно.

— Спасибо.

— Скажи мне, — начинает он, — как такая стойкая, милая девушка могла влюбиться в такого, как Миллер Харт?

Такого, как Миллер Харт? Стойкая и милая? Копаюсь в голове в поисках ответа на этот вопрос. Ничего не нахожу, так что повторяю слова бабушки:

— Не мы выбираем, в кого влюбляться.

— Может, ты и права.

— Знаю, что права, — говорю сама себе. Я живое тому доказательство.

— И зная это, ты по-прежнему чувствуешь то же самое?

— Я знаю, что он не был с другой женщиной с тех пор, как встретил меня.

— У него были встречи, Оливия, и прошу, не пытайся убедить меня в обратном. Не забывай: нет ничего, что бы мне было неизвестно.

— Тогда тебе известно, что он не спал ни с одной из них, — говорю я раздраженно, чувствуя, что мое терпение на исходе.

— Хотел бы я знать, как он этого избегал, — пробубнил Уильям. На это я не ответила, молча радуясь, что он не стал опровергать мое заявление. — У меня есть вопрос. Вероятно, самый важный вопрос.