Пелена удовольствия, накрывшая его лицо, придает мне храбрости. Я бесконтрольно поднимаюсь и опускаюсь на нем.

— И так? — спрашиваю, не дожидаясь ответа. Ответом служат его зажмуренные глаза, так что я повторяю, с силой сжимая свою светлую копну волос. — Миллер, скажи!

— Да! — глаза открываются, челюсть стиснута. — Ты можешь на хрен вытворять со мной все, что захочешь, Оливия! Я возьму все это.

Я замираю, тяжело дыша, чувствую его пульсацию внутри меня, мои мышцы принимают каждый толчок.

— Я тоже.

Он быстро перемещается, опрокидывая меня на спину, и снова с легкостью меня заполняет. Кончиками пальцев лениво рисует дорожку на моей разгоряченной щеке, прежде чем завладеть моими губами.

— Хочу тебя в своей постели, — шепчет он мне в губы, кружа бедрами, принимаясь за новую мучительную схему уверенных движений и глубоких толчков. — Прошу, скажи, что я могу забрать тебя домой и обнимать всю ночь.

Его просьба служит спусковым крючком для возникновения вопроса, заставляя меня разорвать поцелуй и сказать:

— Как объятия могут быть твоим сокровенным? — не даю ему времени ответить. Я уже жутко соскучилась по его губам, так что, не теряя времени, прижимаюсь к его губам, языком проскальзываю в его рот, пока он не останавливаясь погружается в меня.

— Это мое сокровище только с тобой, — он кусает мою губу и легкими как перышко поцелуями проходится от одного уголка рта к другому. — Просто хочу заобнимать тебя до смерти.

Улыбаюсь ему и почти срываюсь на слезы, когда он в ответ дарит мне одну из своих редких улыбок, а в синих глазах рождается блеск. Он действительно себя реабилитировал, жестокий Миллер давно забыт. Хочу снова почувствовать его губы на своих, но еще я хочу видеть его лицо, когда он улыбается ярче, чем я когда-либо видела.

— Я люблю твою улыбку, — заявляю на выдохе, как раз когда он одаривает меня уверенным толчком, прикасаясь к самому чувствительному месту. — Боже!

— Я улыбаюсь только для тебя, — быстро целует меня в губы и нависает надо мной, опираясь на длинные, сильные руки. — Я люблю твою грудь, — он опускает взгляд и провокационно облизывается.

— Они вовсе не большие, — почти хочу прикрыть руками отсутствие в них пышности, но мои руки живут собственной жизнью, поглаживая его руки.

— Готов поклясться в обратном, — он осторожно выдыхает и закрывает глаза, на губах играет яркая, безошибочная усмешка. Мышцы напрягаются, и я цепляюсь за его крепкие руки.

— О господи, — выдыхаю, чувствуя приближающуюся волну оргазма.

— Ты кончаешь, сладкая девочка?

— Да, — стону, выгибая спину, ногами обхватываю его талию. Жаркая волна давления с дикой силой обрушивается на меня внизу живота.

Опустив голову, он заставляет себя открыть глаза и падает на локти.

— Подари мне свои губы, — с рыком толкается в меня, отступает и снова осторожно собой заполняет. Непосильное наслаждение, которое он мне дает, кружит голову. — Ливи, я прошу всего один раз.

Он опускает ко мне лицо так, что, немножко приподняв голову, я соприкасаюсь с ним языками, начиная осторожное сражение, но когда я начинаю содрогаться в наивысшей точке наслаждения, он сильнее толкается в меня, страстно целуя и испуская громкий стон. Руки сами находят его волосы и зарываются в мокрые пряди, оттягивая их к затылку.

— Я кончаю, — стону. — Миллер. Я кончаю, — начинаю к нему прижиматься в попытке углубить поцелуй, в то время как меня накрывают волны удовольствия, но он мне не позволяет. Он просто отстраняется всего на несколько секунд, прежде чем снова сплести наши губы, молчаливо меня направляя.

Искры удовольствия, кажется, обрушиваются на меня со всех сторон. Не могу дышать сквозь всеобъемлющие ощущения. Кричу. Взрываюсь. Плоть пульсирует, веки становятся тяжелыми, а он продолжает баловать мои губы и неспешно во мне двигаться. Чувствую, как разбитые кусочки меня склеиваются под его обожающей заботой. Мы сможем. Пока мы вместе, будем сражаться с трудностями. Моя решимость никогда не была такой сильной.

— Спасибо, — вздыхаю с улыбкой, позволив рукам упасть за голову.

— Никогда не благодари меня.

Даже в своем экзальтированном состоянии я замечаю, что он во мне все такой же твердый.

— Ты не кончил, — хриплю я.

Он медленно выходит из меня, прокладывает дорожку поцелуев вниз по моему телу, пока не оказывается у меня между ног и сводит меня с ума своими безумными движениями языка на моей подрагивающей плоти, с последующим твердым касанием самого центра. Я извиваюсь под ним, пытаясь унять пульсацию, и он поднимается вверх по мне, снова проскальзывая языком в мой рот.

— Я боготворю тебя, — почти невесомо целует меня в лоб и круговыми движениями поигрывает нашими носами. — Дай мне мое.

— Руки не работают.

— Дай мне мое, Ливи, — глядя на меня, настороженно поднимает брови, заставляя меня улыбнуться. — Сейчас же.

Совсем даже не сложно выполнить его просьбу. Руками обнимаю его за плечи и тяну к себе.

— Хочу быть в твоей постели, — шепчу ему в волосы, желая уже быть там.

— Значит, будешь, — Миллер перекатывается, утягивая меня за собой, а потом поднимает меня так, что я оказываюсь сидящей на его животе. Тихо меня изучает.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я.

— Думаю, что никогда в своей жизни не был шокирован, — говорит он, тянется и дразнит мои соски, пока они не сжимаются в горошины, набухают и становятся сверхчувствительными. — Но когда ты бросила на стол те деньги в «Langan’s», мне пришлось сдерживаться, чтобы не закашляться вином.

Краснею, пристыженная собственной грубостью, всем сердцем желая, чтобы этого никогда не было.

— Никогда не поступлю так снова.

— Я тоже, — шепчет он, берет меня за руку, поглаживая то место, где ран уже не видно. — Мне так жаль. Меня пожирало отчаяние…

Вырываю руку и затыкаю его, резко на него опустившись и обрушиваясь на его губы.

— Прошу, не чувствуй больше вину.

— Я ценю твое милосердие, но ты ничего не сможешь сделать, чтобы облегчить мои угрызения.

— Я тебя спровоцировала.

— Это не оправдание, — он садится и перемещает нас к краю постели, ставя меня на ноги. — Я сделаю это для тебя, Оливия Тейлор, — он клянется, вставая и ладонями накрывая мои щеки. — Заставлю тебя забыть того мужчину, — его губы касаются моих, подкрепляя слова, и я согласно киваю. — Он не тот, кем я хочу быть для тебя.

Я позволяю ему себя целовать и раскаиваться, позволяю отчаянно прижимать меня к стене, позволяю касаться себя повсюду.

— Забери меня в свою постель, — прошу, нуждаясь в комфорте и безопасности, которые приносят руки Миллера и его постель — что-то, что я не чувствую стопроцентно в этом номере отеля, где кровать с балдахином — постоянное напоминание об абсолютно другом Миллере.

— Я сделаю все, что ты захочешь, — выдыхает он, позволяя себе ослабить извиняющийся поцелуй, и неустанно целует меня в губы. — Все, что захочешь. Прошу, постарайся стереть случившееся.

— Тогда забери меня отсюда, — настаиваю я. — Уведи из этого номера.

Он начинает слегка паниковать, отстраняясь, когда осознает, масштаб моего отчаяния в попытке сбежать от воспоминаний. Это приводит в отчаяние и его тоже. Лихорадочно двигаясь, он избавляется от презерватива, одевается с невероятной скоростью, не удосужившись завязать галстук или разгладить на костюме складки. Оставляет рубашку застегнутой только наполовину, застегивает брюки, небрежно напяливает жилетку и пиджак, после чего хватает мое платье и одевает его на меня.

Схватив меня за руку, ведет прочь из холода этой экстравагантной комнаты. Мы спускаемся по лестнице, и через каждые несколько шагов он оборачивается, проверяя меня.

— Я иду слишком быстро? — спрашивает он, продолжая свой уверенный шаг.

— Нет, — отвечаю, ноги болят от попыток не отставать, но я хочу идти быстрее. Ничто не может увести меня из этого места достаточно быстро.

Мы в спешке проходим по роскошному фойе отеля, оба замечаем на себе взгляды состоятельных клиентов, которых смутил наш взъерошенный вид. Меня эти взгляды не заботят, также как и Миллера. Он практически швыряет карту-ключ от номера через стойку девушке на ресепшен. Он стремится убраться отсюда так же отчаянно, как я.