Опускаю взгляд:

— Десять секунд.

— Пых! — он подпрыгивает в воздухе и Пол тут же отбирает у него нож. — Попробуй побей, мистер Шеф-повар!

— Проще простого, — заявляет Пол, занимает место перед разделочной доской и отодвигает расчлененный огурец, после чего кладет на доску свой. — Говори, когда.

Я быстро сбрасываю таймер, как раз вовремя, Дэл кричит:

— Время!

Пол, как я и думала, точно и спокойно проходится по огурцу, что совсем не похоже на тяжелые, зверские движения рук Дэла.

— Готово, — заявляет он хладнокровно, ни пота, ни тяжелого дыхания, свойственных для его излишнего веса.

Посмотрев на секундомер, улыбаюсь про себя:

— Шесть секунд.

— Не может быть! — кричит Дэл, подходит ко мне и вырывает из рук секундомер. — Ты, должно быть, сжульничала.

— Неправда! — на самом деле я смеюсь. — И в любом случае, Пол нарезал, а ты рубил.

Дэл вздыхает, а Пол смеется вместе со мной и очаровательно мне подмигивает.

— Итак, теперь у меня есть перец, лук, латук и огурец, — он берет маркер и делает пометку в центре крупного изображения огурца на стене.

— Чушь, — рычит Дэл. — Если бы не «Tuna Crunch», ты бы уже вошел в историю, парень. — Недовольство Дэла еще больше распаляет наш смех, мы оба хихикаем, когда наш босс уходит с громким топотом. — Приберитесь тут, — кричит он нам, уходя.

— Мальчишки, — бормочу я.

Пол открыто улыбается:

— Рад видеть хоть немного настроения, милая, — он ласково пожимает мне руку, не уделяя этому жесту излишнего внимания, после чего отходит и встряхивает что-то в разогревающейся на плите сковороде. Наблюдая за тем, как он счастливо насвистывает себе под нос, я понимаю, что бурлящей ранее злости во мне больше нет. Отвлечение. Мне нужно отвлечение.

***

Это был самый долгий из всех дней, и он не предвещал ничего хорошего. Я осталась закрывать бистро с Полом, Сильвия убежала пораньше, чтобы успеть занять центральное место в баре недалеко от своего дома: сегодня там выступает ее любимая группа. Она изводила меня добрых полчаса, пытаясь уговорить пойти с ней, но, судя по всему, эта группа играет хэви-метал, а у меня голова и так сильно болит.

Пол опять сжимает мое плечо в дружеском жесте, большому парню явно неуютно с взвинченной девушкой, а потом он уходит в сторону метро, я же в одиночестве бреду в другую сторону.

— Милашка! — взволнованный голос Грегори пронзает меня со спины, и я разворачиваюсь, чтобы увидеть, как он бежит ко мне в армейских штанах и футболке, одежда выглядит грязной и неопрятной.

— Привет, — борюсь с желанием прятаться в кокон, избегая еще одного ободряющего разговора.

Он догоняет меня, и мы вместе идет к автобусной остановке.

— Я пытался дозвониться тебе миллион раз, Ливи, — говорит он, взволнованный и раздраженный.

— Телефон накрылся.

— Как?

— Неважно. Ты в порядке?

— Нет, не в порядке, — он на меня скалится. — Я о тебе волнуюсь.

— Не стоит, — бормочу, не говоря ничего больше. Так же, как Сильвии, ему ничего не известно о мужском эскорте и номерах отеля, да и не нужно. Мой лучший друг и так уже достаточно ненавидит Миллера. Нет нужды давать ему еще больше поводов. — Со мной все хорошо.

— Хуесос! — выплевывает он.

Я над ним не подшучиваю, просто перевожу разговор на другую тему.

— Ты уже говорил с Бенджамином?

Грегори делает долгий, усталый вдох.

— Недолго. Он ответил на один из моих звонков и сказал мне держаться подальше. Твой хуесосовый кофененавистник до чертиков его напугал.

— Ну, и чья это вина? Ты говорил, что не позволишь ничему со мной случиться той ночью, но когда ты был мне нужен, развлекался с Бенджамином.

— Знаю, — шепчет он. — Я и подумать не мог, так ведь?

— Нет, не мог, — подтверждаю, мысленно залепив себе пощечину.

— И теперь Бен окончательно от меня закрылся, — говорит он.

Смотрю на Грегори и вижу боль, и она мне не нравится. Он влюбился в парня, который хочет казаться не тем, кто есть на самом деле… Немного напоминает Миллера. Или он притворялся все время, пока был со мной?

— Окончательно? — спрашиваю я. — Нет возможности связаться?

Грегори удрученно вздыхает:

— Той ночью в субботу он привел домой женщину и был чрезвычайно рад мне об этом сообщить.

— О-о-о, — выдыхаю я. — Ты не упоминал об этом прежде.

Он пожимает плечами, наигранно легкомысленно.

— Типа задел мое эго, — говорит он, его вымученно безразличное лицо обращается ко мне. — Ты выглядишь немного румяной.

Все еще?

— Ходила в тренажерный зал утром. — Я поднимаю руку и касаюсь лба. Мне жарко целый день.

— Правда? — спрашивает друг удивленно. — Это же здорово. Что ты делала? — он начинает пританцовывать на лужайке. — Что-то типа круговой тренировки? Йоги? — Грегори принимает самую непристойную позу и смотрит на меня, улыбаясь. — Поза собаки?

Не могу удержаться и улыбаюсь ему в ответ, тяну его, заставляя встать прямо.

— Я выбивала дерьмо из боксерской груши с камнями.

— С камнями? — смеется он. — Думаю, ты удивишься, выяснив, что эти кожаные груши набиты песком.

— А по ощущениям камнями, — ворчу, опуская глаза на свои костяшки, и вижу дорожку красных волдырей на каждом.

— Дерьмо! — Грегори хватает мои руки. — Неплохо ты приложилась. Полегчало?

— Да, — подмечаю. — В любом случае, не позволяй Бену тебе навредить.

Он прыскает со смеху.

— Оливия, ты ведь меня простишь, если я не стану обращать внимания на твой совет? Что насчет тебя? Слышно что-нибудь от придурочного кофе-ненавистника?

Сдерживаю порыв снова заступиться за Миллера, или рассказать Грегори о его сообщении, или сцене в тренажерном зале. Это меня никуда не приведет, разве что к новой порции нравоучений.

— Нет, — лгу я. — Телефон сломан, и никто не может со мной связаться. — Мысль вдруг оглушает меня, и это, несомненно, хорошо в случае, если Миллер решит мне снова написать. — Это моя, — указываю на автобусную остановку.

Грегори наклоняется и целует меня в лоб, одаривая сочувствующим взглядом.

— Я собираюсь на ужин к родителям сегодня. Хочешь пойти?

— Нет, спасибо, — родители Грегори милые люди, но разговор с ними требует умственных усилий, а у меня сейчас на это нет сил.

— Тогда, завтра? — умоляет он. — Прошу, давай займемся чем-нибудь завтра.

— Ладно, до завтра, — я смогу найти силы на полномасштабные обсуждения завтра, до тех пор, пока они будут направлены на дьявольскую любовную сторону жизни Грегори, не мою.

Его довольная улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ.

— Увидимся позже, милашка! — он взъерошивает мои волосы и уходит прочь, оставляя меня одну ждать свой автобус, и, словно в подтверждение моему мрачному настроению, небеса показывают всю тяжесть туч и обрушивают на меня их содержимое.

— Что? — восклицаю я, сбрасывая с себя куртку и прикрываясь ею, в голову приходит мысль о том, как же это подходяще, ведь именно моя остановка оказывается без козырька. И вдобавок ко всему, у ожидающих автобуса есть зонты, и они смотрят на меня как на идиотку. Я и есть идиотка — и причин этому больше, чем одно лишь отсутствие зонтика. — Черт! — ругаюсь я, озираясь вокруг в поисках дверей, чтобы хоть где-нибудь укрыться от ливня.

Разворачиваюсь, сутулясь под курткой, но не вижу ничего, что могло бы меня защитить. Тяжелый вздох побежденного срывается с губ, а я стою без всякой надежды, под проливным дождем, и думаю, что этот день не может стать еще утомительнее или ужаснее.

Я аргументированно неправа. Вдруг перестаю чувствовать капли дождя, бьющие по телу, шум соприкосновения воды с тротуаром исчезает, осталась только интенсивность слов. Его слов.

Черный мерседес замедляется и останавливается у автобусной остановки — мерседес Миллера. Абсолютно импульсивно, потому что знаю, что он не захочет намочить свой идеальный костюм, я разворачиваюсь и ухожу по тротуару, хаос лондонского часа-пик атакует мое смутное сознание.