— Ты едешь в Сидней со мной, — спокойно сказал Риви.

Мэгги не могла убежать, поэтому она просто зажмурилась, пытаясь вычеркнуть Риви Маккену из своей жизни. Он не двинулся с места, непристойным образом еще крепче прижимая ее, а когда Мэгги пришлось, наконец, открыть глаза, он весело наблюдал за ней.

— Вы отдали мне мои документы, помните? — заметила она, когда к ней вернулся дар речи. — Я свободная женщина, и если я хочу вернуться в Сидней одна, то так оно и будет!

— Документы? — глупо отозвался Риви, а потом полез в карман рубашки и вытащил пачку бумаг, которые он, должно быть, вытащил из сумки Мэгги, когда она спала. — Эти?

— Черт бы вас побрал! — выдохнула Мэгги, обеими руками толкнув Риви в грудь. — Вы просто совратитель, мошенник!

При этом Риви запрокинул голову и расхохотался.

— Совратитель? Мэгги, Мэгги, что за странные слова. — Он выгнул бровь, продолжив: — Могу напомнить, что я всеми силами старался соблюдать дистанцию, когда лег в постель с тобой прошлой ночью. Это ты настаивала на том, чтобы трогать меня.

Мэгги не знала, что сказать, а позднее испугалась, что кто-нибудь мог увидеть ее в такой компрометирующей ситуации. Она попыталась заглянуть Риви через плечо, уверенная, что наверняка умрет на месте, если кто-то подслушал их разговор.

Неожиданно Риви немного смягчился и отступил назад, так что Мэгги могла вздохнуть свободнее.

— Идем домой, Мэгги, — сказал он хриплым и странно убедительным голосом. — А утром можем поехать в Сидней.

— Это, — выпалила Мэгги, задрожав от злости и от того, что какая-то часть ее хотела поехать с Риви Маккеной и позволить ему делать с ней все, что угодно, — непристойное предложение!

— Еще этим утром тебя не волновали непристойные предложения, — заметил он.

Напоминание о ее бесстыдном поведении в фургоне подействовало на Мэгги, как отрава. Она занесла сумку, чтобы ударить его, но он просто выхватил сумку у нее из рук и положил на грубые доски крыльца. Глаза ее остановились на кармане рубашки, куда Риви положил драгоценные бумаги, проводившие черту между рабством и свободой.

— Я бы хотела получить назад свои документы, — спокойно сказала она.

— Разумеется, — ответил он, слегка наклонив голову, но тем не менее не пошевелился, чтобы достать бумаги.

Положившись на слепую браваду, Мэгги протянула руку. Риви поймал ее, тем же движением подхватив сумку, потащил ее к нетерпеливому жеребцу у коновязи и ловким движением отвязал животное.

— Что, по-вашему, это значит? — пробрюзжала Мэгги, когда ее бесцеремонно перебросили на спину лошади, а секунду спустя Риви сам уселся позади.

— Мисс Чемберлен, — сказал он низким скрежещущим голосом, — я собираюсь делать то, что нужно, несмотря на ваши протесты.

Жеребец заплясал и вскинул огромную голову, когда Риви поворачивал его в нужную сторону, и Мэгги обеими руками вцепилась в черную, как вороново крыло, гриву коня, внезапно обрадовавшись сильной руке, обнимавшей ее за талию и одновременно державшей ее сумку.

— У-увозить меня против воли — это вовсе не то, что надо! — заметила она неестественно писклявым голосом, потому что никогда раньше не ездила верхом ни на одном животном резвее старой цирковой клячи, и потому очень испугалась.

— Самое меньшее, что я могу сделать, — это проследить, чтобы вы благополучно добрались до дома, — возразил Риви, быстро ущипнув ее за мочку уха, от чего по всему ее телу пробежала восхитительная дрожь. — После того, как прошлой ночью делал с вами все, что хотел.

Мэгги крепче вцепилась в гриву и снова зажмурилась, когда огромный конь пустился галопом.

— А потом еще, — продолжал Риви, как будто они сидели в кресле-качалке, а не верхом на ужасающе сильном жеребце, — и этим утром.

К своей радости, и в то же время с тревогой, Мэгги заметила, что дом Риви оказался поблизости, хотя это был и не тот дом, который она заприметила раньше. Это было просторное здание из красного кирпича с застекленным крыльцом, и веерообразным окном над дверью. Во дворе росли цветы и ухоженный кустарник, и при других обстоятельствах Мэгги была бы очарована.

Риви спрыгнул с седла и снял Мэгги, и пока она с недовольным видом отряхивала юбки, пытаясь придать себе приличный вид, прибежали две маленькие чернокожие девочки, восхищенно глядя на Риви и широко, до ушей улыбаясь.

— Добродетель и Милосердие, — шепотом сообщил Риви.

— Кто? — спросила Мэгги.

Риви не потрудился повторить необычные имена девочек.

— Их родители подпали под влияние кое-каких английских миссионеров, — добавил он. — Всякий раз, когда приезжаю в Парамату, они ходят за мной по пятам. Куда я, туда и они.

Как это обычно случалось при встрече с детьми, Мэгги была очарована. Забыв о собственном опасном положении, она улыбнулась красивым малышкам. Риви взял ее за руку и потащил по ступенькам к двери. Он оглянулся, как и Мэгги, и увидел, что его две поклонницы не отстают. Он тяжело вздохнул и открыл дверь.

— Конечно, — шутливо сказал он, — Добродетель и Милосердие будут преследовать меня до конца моих дней.

Не успел Риви открыть дверь, как ему в объятия с радостным воплем «Папа!» бросилась маленькая девочка, та самая, которую Мэгги видела в Сиднее играющей на лужайке. Привязанность Риви к ребенку была очевидна. Он крепко обнял ее, а она непримиримо-изучающе смотрела на Мэгги через его широкое плечо своими сине-зелеными глазами.

Риви слегка повернулся в просторном, хорошо освещенном коридоре и сказал:

— Мэгги, это Элизабет.

Мэгги автоматически протянула ей руку. С минуту Элизабет просто смотрела в лицо Мэгги, не торопясь расцепить руки, обнимавшие шею Риви. И хотя в мире взрослых это назвали бы снобизмом, в манере ребенка не было никакого недружелюбия.

— Привет, Элизабет, — вежливо сказала Мэгги, искренне улыбаясь.

— Она редко разговаривает, — заметил Риви, когда они пришли в огромную гостиную, и молчание, по его мнению, крайне затянулось. Он опустил Элизабет на ноги, и она убежала.

— Единственное, что она постоянно произносит, это «папа».

Мэгги была так задумчива, что почти не заметила неброской элегантности обстановки.

— Но ей, должно быть, уже четыре, по крайней мере…

Риви бесцеремонно сделал Мэгги знак садиться, а когда она опустилась в кресло у массивного каменного камина, вышел из комнаты. Он вернулся, неся в руке стакан какой-то жидкости янтарного цвета. Мэгги не решилась взглянуть на часы в открытую, но выгнула бровь: еще было слишком рано для спиртного.

Риви усмехнулся, заметив ее реакцию, и сел в кресло напротив.

— Я подумал, что ты предпочтешь чай этому типу освежающего, — сказал он, и не успела Мэгги согласиться с тем, что она действительно предпочла бы чай, как в комнату вошла негритянка с подносом в руках. Женщина поставила поднос на столик рядом с креслом Мэгги и, не сказав ни слова, даже не посмотрев ни на Риви, ни на его гостью, вышла из комнаты.

— Полагаю, мать Добродетели и Милосердия? — спросила Мэгги просто для поддержания разговора и размышляя, как следует вести себя в такой необычной ситуации.

— Полагаю, Кала имеет к ним какое-то отношение, — Риви улыбнулся, — хотя она им и не мать.

У аборигенов свой взгляд на родственные отношения.

Мэгги вытаращила глаза.

— Аборигены? Но мне казалось, что это дикари, скитающиеся вдали от городов…

— Многие именно таковы и есть, — спокойно уточнил Риви. — Есть кочевые племена, которые бросают все добро, снимаются с мест, стоит им только захотеть.

Прежде чем Мэгги успела ответить, в комнату, широко шагая, вошел низенький, лысеющий человек представительного вида. В руке он держал шляпу с круглыми полями. Выражение его маленьких, бесцветных глазок, когда он посмотрел на Мэгги, граничило с неодобрением. Риви, ничуть не смутившись, отставил в сторону стакан, и, взглянув на незнакомца еще раз, Мэгги поняла, чем вызвана такая любезность. На нем был воротничок священника. Риви встал и, сердечно кивнув, сказал: