Вернемся теперь на плоскогорье Сиерры да-Луна, где наши путешественники, искатели хинных деревьев, нашли первый образец настоящей хины, превосходнейшей калисайи.

Увидев первое дерево, сеньор Хозе на мгновение обезумел от радости. Покинув своих товарищей, он кидается прямо вглубь чащи, то быстро бежит вперед, то останавливается, скрывается на время, затем вскоре издает крик радости, потом принимается петь или говорить сам с собой с необыкновенным возбуждением.

Это настоящий лихорадочный бред, но только не из тех, которые излечиваются хиной. Это безумный бред настоящего каскарильеро, нашедшего свой хинный прииск, так сказать хинную руду или россыпь, лихорадочный бред, во всех отношениях сходный с тем, какой испытывают золотоискатели, когда они после неимоверных трудов наконец находят россыпь — предмет их самых страстных мечтаний. Это неистовый бред человека, восторжествовавшего, наконец, над всеми препятствиями и видящего осуществление своих надежд, еще более счастливого тем, что он исполнил свой долг и победил неизвестность, чем даже предвкушением предстоящего обогащения.

Его товарищи несравненно спокойнее встретили это открытие, потому ли, что они не вполне оценивали всю его важность и значение, или же потому, что по своему европейскому происхождению они при виде этих деревьев испытывают меньшее волнение, чем при виде золотой россыпи. Вид такой россыпи, блестящего золотоносного песка, сверкающих золотых зерен действует поистине опьяняюще на цивилизованных людей, как бы спокойны и уравновешенны они ни были, как бы бескорыстно они ни относились к благам сего мира, тогда как вид этих природных богатств, этих прекрасных деревьев или животных, иногда представляющих собою несравненно большие богатства, оставляет их равнодушными и нимало не волнует.

Этот неудержимый бег мулата, это шумное завоевание полудиким человеком самобытной, девственной природы, которой, быть может, раньше не касалась ни одна человеческая рука, этот неистовый восторг Хозе продолжался около часа.

Затем мулат, который в это время как будто совершенно позабыл о своих спутниках, вернулся к ним, совсем запыхавшийся, весь в поту, с исцарапанным лицом и руками, но сияющий и счастливый.

— Э-э! Браво, сеньоры! Браво! — закричал он им еще издали, как только увидел их. — Я только что произвел маленькую рекогносцировку в этой чаще и нашел здесь множество моих старых друзей — цинхона…

— Вы довольны этим первым осмотром? — спросил Шарль, улыбаясь.

— Доволен?! Скажите лучше, счастлив, восхищен, вне себя! .. Знаете ли, сеньор, что в этом маленьком уголочке большого леса, который я обежал сейчас с быстротой тапира, когда его преследует ягуар, я нашел дело для пятидесяти человек рабочих, по крайней мере, на два года.

— Неужели?

— Несомненно! Но это еще не все; здесь не только встречаются хинные деревья в несравненно большем количестве, чем в самых плодороднейших из ваших долин Боливии. А в силу того, что мы здесь на довольно значительной высоте, самые деревья достигают столь громадной величины, что каждое из них представляет чуть не целый капитал. Что же касается сортов, то я должен вам сказать, что до сих пор встречал только красную и желтую хину.

— То есть лучшие, высшие сорта хины, не так ли?

— Да, и следовательно самые дорогие! Я не ожидал ничего подобного, так как те деревья, какие я находил здесь раньше, бывая в этих местах со своим господином, хотя и были прекраснейшие деревья, не выдерживают сравнения с этими. Теперь, сеньор, я уьерен в успехе. И чем больше мы будем продвигаться вперед, в направлении к восходу солнца, тем больше их будет, этих превосходных деревьев.

— Почему так, сеньор Хозе?

— Потому, что я отлично помню эту местность, которая сохраняет почти неизменно свой характер вплоть до самого Рио-Курукури.

— Но мы сейчас находимся по меньшей мере на расстоянии пятнадцати миль от этой реки!

— Да, приблизительно в пятнадцати милях, сеньор!

— И вы полагаете, что эта хинная «руда» своего рода тянется на всем этом громадном расстоянии?

— На всех плоскогорьях, достигающих этой высоты, несомненно!

— Черт возьми! Это надо будет проверить, милый Хозе! И чем скорее, тем лучше, потому что и я начинаю разделять ваш восторг и воодушевление. Что вы скажете на это, друзья мои?

— Ну, конечно, хоть сейчас, если хотите! — одновременно отозвались почти в один голос Маркиз и Винкельман, которые также мало-помалу начинали заражаться общим настроением.

— Итак, друзья, в путь! — закончил Маркиз.

И тут случай чуть было не помешал осуществлению этого предложения.

В то время, как Хозе производил свою рекогносцировку, индейцы, сложив на землю свои ноши, с наслаждением растянулись, глядя в небесную высь, украдкой переглянулись, затем присели на корточки и остались неподвижными, словно застыв в этой позе.

— Вы не слышали, что сейчас сказал сеньор Маркиз? — спросил их Шарль.

— Слышали, — отозвался один из них.

— Так почему же вы не трогаетесь с места?

— Сегодня пятый день!

— Так что же из того?

— Белый желает знать?

— Да.

— А в пятый день белый должен дать нам бусы, ножи, крючки, удочки и зеркальца!

— Это правда!

— Ну, так дай!

— А если я дам, что вы будете делать?

— Мы вернемся к себе в малока!

— Вы не хотите, значит, остаться с нами?

— Нет!

— Почему?

— Это слишком далеко!

— Что слишком далеко?

— То место, куда ты идешь!

— Пройдите с нами еще пять дней, и я дам вам всего вдвое больше, чем обещал!

— Это слишком далеко!

— Ну, хоть еще три дня! Ведь через три дня мы можем уже быть у истоков Курукури, не правда ли?

— Да!

— Ну, так согласитесь идти с нами!

— Там есть канаемэ!

— Довольно! .. Довольно! — вмешался Маркиз, с интонацией истого парижанина. — Не рассказывайте нам этой басни про канаемэ, мы уже слышали ее не раз!

— Что он сказал, маленький белый? — спросил один из индейцев.

— Что ты ошибаешься! — ответил ему мулат.

— А-а! — протянул индеец, не пытаясь ничего возражать.

— Что здесь нет канаемэ!

— А-а…

Шарль снова стал настаивать без особой резкости, конечно, но весьма решительным тоном.

Индейцы, которые вообще никогда не противоречат в лицо белому человеку, если только они не совершенно пьяны, обменялись между собою вопросительным взглядом и как бы нехотя встали.

— Ну, так решено, — сказал Шарль, — что вы идете с нами! Не правда ли? Берите же ваши корзины и идем!

— Белый хочет идти! Идем! — произнес тот из индейцев, который говорил от имени всех.

— Идем! — подхватили хором остальные.

— Вот посмотрите, — проговорил по-французски Винкельман Шарлю, — что эти ребята удерут от нас при первой возможности!

— Или во всяком случае сегодня ночью; но не бойтесь, мы будем сторожить!

— Безусловно! — подтвердил Маркиз.

— Смотрите, у них вид побитых собак, а между тем я уверен, что они только и ждут, как бы сыграть с нами какую-нибудь злую шутку.

Впрочем, в данный момент этот маленький инцидент не имел никаких последствий. Путешественники продолжали идти так же медленно, с теми же затруднениями и препятствиями, утомляясь еще более, вынужденные внимательно изучать древесные породы, что они делали попутно.

Так как Шарль рассчитывал вскоре вернуться сюда для обработки хинных деревьев, то он и его товарищи еще делали зарубки, которые должны были служить указателями в будущем.