Так как Гвиана была избрана местом ссылки, то Бразилия стала тревожиться, и не без некоторого основания, относительно такого опасного соседства для ее смежной провинции Амазонии. Действительно, столь близкое соседство двадцати тысяч негодяев и преступников, утративших в большинстве случаев и страх, и совесть, высылаемых сюда из Франции и других ее колоний, не могло быть желательным для Бразилии.

И вот снова начались переговоры. Однако остановимся на этом, из уважения к читателю, который, вероятно, уже готов просить пощады.

Автор невольно увлекся и занялся несколько длинным изложением исторических фактов в предыдущей главе; но он все-таки надеется, что читатели простят ему это, из уважения к причинам, побудившим его к такому отклонению в область истории. Мы ведь знакомим со страной, очень мало известной. Поэтому разве не следует описать ее с разных сторон?

Теперь вернемся к нашему рассказу. Диего, или Жак по-португальски, главное действующее лицо только что разыгравшейся кровавой драмы, — рослый негр лет тридцати, могучего сложения, настоящий чернокожий Геркулес. Лицо его, отталкивающее и вместе с тем вселяющее ужас, страшно обезображено оспой. Нос, от этой ужасной болезни, которой так подвержены негры, до того искажен и изрыт, что представляет собою какой-то бесформенный комок с двумя несоразмерно большими зияющими ноздрями. Рот, изуродованный шрамом, резко выделяющимся фиолетово-лиловой полосой на его блестящей черной коже, почти постоянно полураскрыт дьявольской усмешкой, позволяющей видеть два плотных ряда ослепительно белых зубов. Глаза с припухлыми, красными веками и белками, испещренными целой сетью красно-коричневых прожилок, с блестящим зрачком, смотрят проницательно и злобно, каким-то режущим, жестоким взглядом.

Обычное выражение этого лица, на котором никогда не появляется приветливая улыбка, — холодно-злобное и упорно безжалостное.

Это редкое уродство, с которым, кажется, никогда нельзя свыкнуться, пугает нередко даже самых близких ему людей, чем Диего, по-видимому, очень доволен и даже умышленно старается еще более усилить это впечатление. Он нарочно выставляет напоказ свое уродство и как будто даже кичится им. С другой стороны, и нравственный его облик вполне соответствует наружному.

Жестокий и безжалостный от природы, он горяч до бешенства, беспощаден в ненависти, непримирим во вражде, горд и надменен, как сатана, корыстен и хитер, и при всем этом обладает страшной властью над самим собой. Трудно сказать, играет ли он известную роль или афиширует свои чудовищные пороки, физические и духовные, — никто не разгадал его тайны, и никто не может ничего сказать с уверенностью. Он наводит на людей ужас и, кажется, в восторге от того впечатления, какое он производит.

Были случаи, когда он в один момент подавлял в себе приступы самого дикого бешенства и разом становился спокоен. Он убил наповал товарища из-за бутылки тафии и отдал в распоряжение своих собутыльников свой трудовой заработок целого месяца. Когда ему грозили, когда его оскорбляли и осмеивали пьяные люди, он презрительно пожимал плечами и отходил в сторону, а затем терпеливо выжидал, когда они придут в себя, чтобы погубить их, предварительно подвергнув самым утонченным пыткам.

Придя неизвестно откуда и всего какой-нибудь год тому назад в эту маленькую колонию, он сумел приобрести над всеми остальными ее членами страшное влияние, несмотря на то, что все они его втайне ненавидели и боялись.

Что более всего способствовало его влиянию на остальных, помимо его непомерной физической силы, это его необычайный ум и, главное, научные знания, поистине поразительные у такого человека, как он, по-видимому, всегда далеко стоявшего от всякой образованности. Он совершенно свободно говорил на французском, английском и португальском языках. Время от времени торговцы, поддерживавшие торговые сношения с берегом, доставляли ему книги и журналы и разные брошюры, которые он прочитывал с жадностью и интересом, к немалому удивлению его полудиких односельчан и товарищей, которые не могли даже объяснить себе подобное чудо.

И это еще не все. Иногда он предпринимал более или менее продолжительные экскурсии и аккуратно заносил на карту различные подробности местности, характер ее, словом, изготовлял себе подробнейшие топографические карты, безусловно точные.

В продолжение целых шести месяцев он держался совсем в стороне, не вмешиваясь в постоянные свары и интриги населения деревни, которое избирало и свергало своих вождей и старшин с невероятной быстротой и проворством.

Но со времени принятия власти последним из вождей, он стал возбуждать против него общественное мнение, не выставляя, однако, своей кандидатуры. Он слился с этими людьми, стал принимать активное участие в их жизни, столь неравномерно распределенной между трудом и дикими оргиями. Когда же счел момент подходящим, стал доказывать остальным, что надо избавиться от их вождя, того самого мулата, с которым он вступил в дружбу, снискав всеми возможными средствами его расположение и втершись в доверие к нему тем, что энергично содействовал ему в разных опасных обстоятельствах его жизни.

Далее мы уже видели, каким образом ему удалось низвергнуть несчастного мулата и занять его место.

За месяц до этого трагического события, мулат, работая над небольшой золотоносной россыпью, случайно наткнулся на залежь. Первая же проба промытого песка дала счастливцу на сто франков золота! Это была громадная цифра, которой гвианские золотые прииски никогда раньше не достигали.

Пораженный такой нежданной удачей, мулат весь день продолжал работать один, и богатство этой руды не убывало. Вечером он вернулся в свою хижину, неся в мешке около килограмма золота стоимостью три тысячи франков.

Продолжать и далее работать одному было бы, несомненно, более безопасно и практично. Но счастливый золотоискатель, желая, вероятно, поскорее похитить у земли ее сокровище, предпочел взять себе в помощники товарища, зная по опыту, что работать вдвоем несравненно легче и выгоднее.

Он доверил свой секрет Диего, своему доброму другу, который выслушал его равнодушно, как человек совершенно бескорыстный, чуждый алчности и вполне довольный тем скромным существованием, каким довольствовались и остальные его товарищи — обитатели лесов.

Диего охотно стал работать вместе с мулатом, не проявляя ни малейшего желания обогатиться. Результаты промывки на этот раз оказались еще более блестящими, чем накануне.

На предложение мулата получить свою долю Диего решительно отказался, удовольствовавшись скромным вознаграждением за труд.

Залежь казалась поистине неистощимой. После целой недели упорного труда, мулат, совершенно выбившись из сил, но более алчный, чем когда-либо, предложил своему товарищу устроить сток или желоб и подговорить нескольких землекопов для самой черной работы.

Диего, как всегда покладистый, но все такой же равнодушный к возрастающему с каждым днем богатству, сделал, будто для вида, несколько замечаний.

— Промывка с помощью желоба, без сомнения, будет много продуктивнее; она даст в десять раз, может быть, во сто раз больше золота, чем промывка вручную; это правда, но если люди, которых ты хочешь нанять для этих работ, заподозрят, как невероятно богата золотом эта почва, то ты можешь нажить себе этим немало хлопот!

— Мы станем собирать промытое золото два раза в день, когда все спят или отдыхают, и никто не узнает, как велик процент золота, получаемого с этих россыпей!