Увидав свет, один из них крикнул на скверном португальском языке, прервав на мгновение свое возмутительное занятие.

— Не стреляй, белый господин, это мы!

— Ладно, ладно! .. — машинально отозвался Маркиз, видимо, озабоченный совершенно другим. — Но где же наш приятель Хозе? Я был бы ужасно огорчен, если бы с ним приключилось несчастье… Он такой славный малый.

Не успел он договорить вполголоса этих слов, как ему вдруг попалась на глаза среди груды тел пара ног в черных холщовых панталонах, страшно испачканных в крови. Тело и руки не были видны под телами убитых.

— А-а… да вот он! — воскликнул Шарль, откинув ногой чье-то окоченевшее уже тело. — Бедняга, вероятно, его дело плохо… Он уже не шевелится! ..

Поперек живота Хозе лежал рослый индеец, проколотый тесаком насквозь, точно кусок мяса, посаженный на вертел. Другой индеец, горло которого обхватили железные пальцы мулата, совершенно задушенный, также растянулся поперек Хозе, придавив его всей своей тяжестью.

— Бедняга геройски защищался! — пробормотал горестно Шарль. — Однако, мне не верится, что он уже мертв!

В этот момент капля горячего воска, со свечи, с которою Маркиз нагнулся над мулатом, освещая его бледное лицо, упала на щеку Хозе.

Слабый крик вырвался из его груди, и в то же время он раскрыл глаза.

— Он — жив! .. Жив! .. Это трупы завалили и придавили его! ..

— Ну, вас! Бух в воду! .. Туда вам и дорога, гады! .. — И, говоря это, Маркиз и Шарль общими усилиями высвободили сеньора Хозе из-под груды тел.

Как только шкипер почувствовал, что ничто больше на него не давит, он вздохнул полной грудью, приподнялся на руках, сел и, узнав своих друзей, радостно протягивавших к нему руки, воскликнул:

— Так вы все живы! .. Какая радость, что я опять вижу вас! Кажется, больше всех пострадал я, но… все же еще не умер и, даст Бог, не умру на этот раз! Да, сеньор Маркиз, я вам обязан поставить толстую свечу…

— Не толстую свечу, а самый простой огарок, мой милый Хозе! — засмеялся неисправимый шутник Маркиз.

Дикое нападение, бывшее на этот раз делом не мнимых канаемэ, а настоящих дикарей-убийц, к счастью, не имело никаких серьезных последствий. Все ограничилось рубленой раной, полученной сеньором Хозе.

Простой перевязки и примочки из воды, разбавленной тафией, оказалось вполне достаточно для лечения этой раны, более страшной на вид, чем опасной. Сделав перевязку, шкипера уложили в гамак, укрыли от насекомых и дали возможность сладко заснуть, что он и сделал без особых просьб.

Впрочем, он один только был в состоянии заснуть после этой жаркой схватки. Все остальные, в том числе даже индейцы, были настолько возбуждены всем только что происшедшим, что долго не могли успокоиться. Кроме того, можно было опасаться нового нападения, так как ничто не гарантировало путешественников от мести канаемэ за своих погибших соплеменников, а потому все продолжали бодрствовать в продолжение всей ночи, вплоть до утра.

Но напрасно: урок был так жесток, что никто из убийц не помыслил даже о возмездии. А, быть может, все они погибли в этой схватке.

Как только рассвело, механик развел огонь в машине и в ожидании, когда можно будет тронуться в путь, все принялись дружно уничтожать следы вчерашнего побоища. Индейцы экипажа, так отважно прыгнувшие в воду во время нападения врагов на судно, затем устремившиеся вдогонку за шлюпками, уносимыми течением, снова вернулись на бателлао, как только миновала опасность.

Как люди предусмотрительные, они постарались привязать к бателлао все уба, так легко доставшиеся им, затем преспокойно завалились спать, тут же, подле трупов убитых канаемэ, ничуть не смущаясь столь неприятным соседством.

Когда рассвело, они продолжали храпеть во всю мочь, а рядом лежали окоченевшие уже канаемэ, окровавленные и страшные даже теперь под своей яркой татуировкой, казавшейся еще ярче и безобразнее на их помертвелых, бледных лицах.

Все это были рослые красавцы. Их атлетическое сложение, дивная мускулатура, мощные фигуры представляли собою разительный контраст с тощими телами и робким, пришибленным выражением лиц выродившихся индейцев океанского побережья.

Сильные, мускулистые, как древние гладиаторы, с высокой грудью, с могучей шеей, с тонкими конечностями, эти дикари-разбойники были воплощением образа человека в естественном состоянии, такого, каким бы его желали видеть скульпторы, художники и антропологи.

Кроме того, следует заметить, что все они были ранены спереди: в грудь, голову, лицо, живот, как это можно было видеть по ранам; только пули могли остановить их бешеный напор.

— Славные парни, господин Шарль, — проговорил Винкельман, глядя на эти тела, красоте и силе которых не уступало его собственное тело. — Если бы у нас не было такого оружия, плохо бы пришлось!

— Но кой черт! — воскликнул Маркиз. — Каким это образом они ухитрились так подобраться к нам, здесь, посреди реки, на совершенно открытом месте, и напасть на нас так неожиданно, что никто из нас даже не успел заметить этого!

— Ах, очень просто, — сказал Шарль. — Я полагаю, простите меня, господа, что все спали, как у вас на паровой шлюпке, так и у нас, на бателлао. Как вы думаете, Маркиз?

— Увы! К стыду своему, господин Шарль, я должен сознаться, если бы даже меня предали за это военному суду, что я спал, как новобранец.

— Военный суд прощает вас, Маркиз, так как вы доблестно искупили свою вину в момент боя! Что же касается способа, примененного в данном случае врагом, то он очень прост, хотя и далеко не всем доступен. Мне кажется, что я могу в точности восстановить картину или, если хотите, сцену нападения, так как, сам того не подозревая, присутствовал при всех предварительных маневрах неприятеля, предшествовавших атаке, и достаточно хорошо все видел, чтобы не ошибиться.

— Не откажитесь, мосье Шарль, рассказать нам об этом, пока механик разводит пары в своей кочегарке!

— Очень охотно, друзья! Эй, вы там, — крикнул он, обращаясь к индейцам, лениво растянувшимся на солнце среди трупов, — перекидайте мне сейчас же все эти трупы в реку, да смойте с палубы следы крови! Слышите? Ну, поворачивайтесь живее! .. Вам будет двойная порция тафии; хотя, в сущности, вы заслужили двойную порцию порки за вашу подлую трусость! А мы, тем временем, вернемся к рассказу. Так вот, эти канаемэ, мне кажется, что наши враги принадлежали именно к этому грозному обществу, предупрежденные неизвестно кем и неизвестно каким именно образом…

— А старая хрычевка, что привезла бананы и привозила сюда больного ребенка?! Вспомните подозрения и предчувствия бедного Хозе!

— Да, конечно, это весьма возможно, теперь и я, пожалуй, готов их разделить! Как бы то ни было, но канаемэ, о которых идет речь, явились сюда, превосходно переряженные кайманами!

— Кайманами?! — воскликнули вне себя от удивления Винкельман, Маркиз и двое бразильцев.

— Да, это сущая правда, могу уверить! Я видел во время моей вахты, как маневрировала стая таких кайманов, и должен признаться, что наивно смотрел на них, считая их за подлинных кайманов. У них были те же приемы, та же ленивая небрежность движений, те же молчаливые перемещения и шумное дыхание, та же нерешительность и даже присущий кайманам запах мускуса.

— Но в таком случае? ..

— А вот прикажите поднять сюда один из этих челнов уба, причаленных под кормой нашего бателлао. Или нет, лучше вы, добрейший Винкельман, у которого такие сильные руки, — что я сегодня испытал лично на себе, и за что я вам глубоко признателен, — лучше вы вытащите нам за причал первый попавшийся из этих челнов!