— Но ты ей брат, — кивнула она снова. — Ты будешь следить за ней, чтобы никто не совершил с ней неподобающего.

Вздох его был тяжким: — Спасибо, Мазан Гилани. Насчет тебя я не беспокоюсь…

— Не думаю, что ты должен беспокоиться о ком-то из нас. Эти взводы…

— Знаешь, — ответил он, и по щекам потекли слезы, — это меня и удивляет. Все, с кем я говорил — прошедшие через брюхо города — отвечают одними словами.

— Шип, — спокойно сказала она, — ты все еще из Ашокского Полка? Ты и другие?

Он покачал головой: — Нет. Теперь мы Охотники за Костями.

"Отлично". — У меня остались нитки. Может быть, в один прекрасный теплый день я одолжу у тебя плащ…

— Рука у тебя умелая. Я и другим расскажу. Не против?

— Не против. На этих раздувшихся гиппопотамах все равно заняться нечем.

— Я всё понимаю. То есть вообще всё…

— Иди поспи, капрал. Судя по дыханию, твоя сестричка занялась именно этим.

Он кивнул и ушел.

"Если солдат, не имеющий отношения к нашему скорбному странствию, попытается прихвастнуть… мы всем скопом сдерем с него кожу. Сорок человек и еще одна. Капитан Сорт".

По палубе пробежали четверо детей. Один залился хохотом. Синн завозилась в надежных руках Мазан и прижала губы к твердому соску. Дальхонезка смотрела на ребятишек и радовалась, что они справляются, находят свои способы исцеления. "Да, мы все справляемся как умеем".

Кого же видела Синн, когда говорила "все мертвы"?

"О боги, лично я знать не желаю. Сегодня — точно. Пусть спит. Пусть дети играют, а потом забираются под одеяльца. Давайте все поспим под качания морского зверя. Быстрый Бен одарил нас".

Брат и сестра стояли на носу корабля, обернувшись в теплые плащи, и смотрели на заполнившие северное небо звезды. Стонали над головами канаты, хлопали паруса — судно меняло курс, направляясь на запад, к темнеющей на фоне ночного моря гряде Олфарского полуострова.

Долгое молчание нарушила сестра. — Это окажется невозможным.

Брат фыркнул и отозвался: — Точно. Самая суть.

— Тавора не получит желаемого.

— Знаю.

— Ей не привыкать.

— Да уж. Имея дело с нами…

— Знаешь, Нил, он спас нас всех.

Его кивок остался незамеченным под толстым виканским плащом.

— Особенно Быстрого Бена.

— Согласна. Итак, мы согласны, что его присутствие нам на пользу?

— Думаю, да, — ответила Нетер.

— Сестра, ты так говоришь потому, что любишь его. Как женщины любят мужчин.

— Не будь дураком. Это сны… а то, что она делает…

Нил снова фыркнул: — Заставляет тебя тяжело дышать? Звериная рука, хватающая его за…

— Хватит! Я не о том. Просто… да, хорошо, что он с нашей армией. Но она… гм, я не знаю, как она относится к нему…

— То есть ты ревнуешь.

— Брат, мне надоели детские дразнилки. В том, как она его использует, есть что-то жестокое…

— Да, с этим я согласен. Но для нас с тобой гораздо важнее другое. Эрес'ал что-то нужно. Она преследует нас, словно шакал.

— Не нас. Его.

— Точно. Суть проблемы вот в чем: должны ли мы сказать Адъюнкту?

— Сказать что? Что некий солдатик в мокрых штанах важнее для нее и для ее армии, чем Быстрый Бен, Калам и Апсалар, сложенные вместе? Слушай, давай подождем, пока Верховный Маг не объяснит ей, что случилось.

— То есть если он скажет слишком мало, или объявит, что ничего не понял…

— Или станет задирать нос, выдавая себя за Первого Героя. Тогда и решим, что рассказать.

— Ладно.

Они помолчали в течение нескольких ударов сердца. Потом Нил сказал: — Не волнуйся так, Нетер. Полу-зверь-полу-женщина в пушистом меху не сумеет завоевать его сердце. Надеюсь.

— Но не моя рука… — Она резко оборвала себя, разразившись потоком самых гнусных виканских ругательств.

Нил улыбался в темноте. И радовался, что сестра не видит его лица.

Моряки заполонили трюм, растянувшись или свернувшись клубками под одеялами. Так много тел, что Апсалар невольно начала чувствовать, будто попала в общую могилу. Она встала, сбросив одеяло. Над головой качались две почти прогоревшие лампы. Воздух был спертым. Она схватила плащ и начала пробираться к люку.

На средней палубе воздух хлынул в легкие морозным, но благословенно свежим потоком. Она увидела двоих на носу. Нил и Нетер. Она решила пойти на корму, но там тоже кто-то стоял. Солдат, невысокий, плотный, обнаживший голову порывам холодного ветра. Он был почти лыс, только клочки волос на висках и затылке вяло мотались под ледяными потоками. Этот человек был ей незнаком.

Апсалар помедлила и, пожав плечами, встала рядом. Он услышал и повернул голову.

— Ты хочешь заболеть, солдат? — спросила она. — Хотя бы капюшон накинь.

Старик тихо проворчал что-то.

— Я Апсалар.

— Ты хочешь услышать мое имя? Но если я скажу его, будет только хуже. Молчание. Всегда лучше молчать.

Она проследила за пенным следом, выходившим из — под кормы. Вода слабо светилась. — Я не принадлежу к Четырнадцатой Армии, — сказала она.

— Не имеет значения. Мои дела ни для кого не секрет.

— Я недавно вернулась на Семиградье. — Апсалар помолчала. — Ты не один несешь груз прошлых поступков.

Он снова поднял голову: — Ты слишком юна, чтобы страдать от прошлых деяний.

— А ты, солдат — ты слишком стар, чтобы раскаиваться.

Он резко хохотнул и отвернулся.

Облака сползли с лика луны, но свет ее остался тусклым, туманным.

— Посмотри, — сказал он. — У меня хорошее зрение, но луна остается размытой. Или на ней тоже есть облака? Это иной, далекий мир. Другое Королевство, и другие армии крадутся через ее туманы, убивая друг друга, снова и снова взмахивая красными клинками и вытаскивая детей на улицы. Ручаюсь: сейчас они смотрят вверх и удивляются, что поднятые ими облака пыли мешают видеть наш мир.

— В детстве, — ответила Апсалар, — я думала, что там есть города, но нет войн. Просто прекрасные сады, в которых цветы цветут вечно, день и ночь, лето и зиму, заполняя воздух сладкими ароматами… знаешь, однажды я рассказала об этом другому. Потом он признался, что полюбил меня в ту ночь. За эту сказку. Понимаешь, он тоже был юным.

— А теперь он стал пустотой в твоих глазах?

Апсалар отпрянула: — Если ты решил разгадывать тайны моей души, представься.

— Но это все порушит. Все. Сейчас я просто солдат, один из тысячи. Ты поймешь, кто я такой, и все исчезнет. — Он поморщился и сплюнул в волну. — Ну хорошо. Ничто не вечно, в том числе незнание. Меня зовут Косой.

— Не хочу уколоть твое самолюбие — пусть и страдающее — но это имя мне ничего не открыло.

— Не врешь? Нет, вижу, что нет. Я не ожидал.

— Ну, ничего не изменилось. Так ведь? Ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе.

— Я уже забыл, на что это похоже. Тот молодой человек. Что с ним стало?

— Не знаю. Я бросила его.

— Ты его разлюбила?

Апсалар вздохнула: — Косой, все так сложно. Прошлое догоняет нас. Я любила его слишком сильно, чтобы спокойно следить, как он живет моей жизнью. Тем, чем была моя жизнь. И есть. Он заслужил лучшего.

— Женщина, ты полная дура. Посмотри на меня. Я одинок. Раньше я не спешил измениться. Но однажды проснулся — и было уже поздно. Сейчас только одиночество дарит мне покой. Неприятный покой. Вы любили друг друга — знаешь ли ты, как редко такое явление? Думаю, ты погубила себя — да и его тоже. Слушай! Найди его, Апсалар! Найди его и держись рядом с ним. Так у кого здесь больное самолюбие, а? У тебя, решившей, что перемены бывают только к худшему.

Сердце ее забилось. Апсалар не могла найти возражений. Любой довод, казалось, таял на устах. По коже ее потек холодный пот.

Косой отвернулся. — О боги, это была искренняя беседа. Острые углы, жизнь… я уже забыл. Мне плохо, голова кружится. — Он помолчал. — Не возражаешь, если мы поговорим еще? Просто Косой и Апсалар, между которыми ничего общего, кроме незнания друг друга.