Но буквально через несколько минут один из вперёдсмотрящих доложил о приближении «веллингтона». Самолёт приближался с правого борта и шёл прямо на лодку. По навигационным огням Кельбинг понял, что тот не один. Но, судя по его движениям, лодку он не заметил.

– Вот проклятие! – ругался Кельбинг. – Мы подали себя прямо на серебряном подносе.

Он понимал, что даже срочное погружение не сильно поможет делу. Дистанция до «веллингтона» составляла 500 метров, когда с лодки открыли огонь. Трассирующая очередь из 20-миллиметрового пулемёта разорвала ночное небо и протянулась к бомбардировщику. Лётчик пошёл вверх и круто отвернул, подставив таким образом брюхо самолёта германским стрелкам. Видны были вспышки при попадании пуль.

– Отличная стрельба! – похвалил Кельбинг. – Выдайте ему по полной!

И стрелки старались. Они вынудили самолёт сбросить свой бомбовый запас и уйти. Бомбы упали далеко от лодки.

– После такого фейерверка другие не замедлят прийти, – крикнул вахтенный офицер командиру.

Кельбинг погрузился. Пока лодка медленно уходила на глубину, послышался шум эсминцев. Потом над ними прошёл патрульный корабль. Но глубинных бомб не сбросил.

Теперь у Кельбинга появились новые проблемы. Тех немногих минут, которые лодка провела в надводном положении, было недостаточно для набивки сжатого воздуха и подзарядки батарей. А новое всплытие было бы самоубийством. Механик решил уменьшить расход электричества до минимума. Командир кивнул в знак согласия.

– Немного удачи – и мы, может быть, сумеем продержаться до темноты, – сказал он.

Наиболее значительно здесь прозвучало «может быть».

– Следующей ночью, господин командир, у нас будет передышка в сорок пять минут, – сообщил штурман.

Штурман подсчитал, что между наступлением темноты и восходом луны пройдёт три четверти часа. Это может дать им шанс уйти.

Наверху эсминцы продолжали свой поиск. Высокий тон работы их винтов напоминал лай собачьей стаи.

Кельбинг невидящими глазами смотрел на своих товарищей.

«Какая же всё-таки высочайшая преданность делу у этих людей, – думал он. – И какое спокойствие, какое самообладание. Это же не зелёные новички, они не хуже меня понимают, что сейчас пан или пропал».

Радист не отрывался от гидрофонов. С предельной осторожностью лодка, всё время маневрируя, выскользнула из зоны непосредственной опасности. Однако внезапно радист – оператор гидрофонов доложил о резко нарастающих шумах винтов. Скоро эти неприятные звуки стали слышны каждому. Но Кельбинг подметил в них новые нотки – нечто похожее на пронизывающий визг циркулярной пилы, в котором постепенно утонул мерный шум винтов эсминцев. К сожалению, ему не суждено было вернуться на базу и доложить, что противник впервые испытывает – здесь, в Средиземном море, – новую аппаратуру, которая сделает бесполезным применение торпеды «Zaunkonig».

Противник начал бросать глубинные бомбы. Взрывы все приближались к лодке. От близкого разрыва люди в лодке попадали, будто находились в консервной банке, по которой бьёт молотком великан. Ущерб, нанесённый ближайшими взрывами, был ужасающим.

По всей лодке полопались электролампы. Рулевое устройство бездействовало. Оба электромотора вышли из строя. Лодка резко клюнула носом.

– Всем в корму!

Те, кто спал, уже повскакали с коек при первых громовых раскатах – не из страха, а чтобы быть готовыми к чрезвычайной ситуации. Люди на четвереньках карабкались по настилам, чтобы увеличить вес кормовой части корабля и восстановить лодку на ровном киле. Со скоростью детских качелей дифферент перешёл на корму.

– Все в нос!

Снова люди, карабкаясь, устремились к носу корабля.

Нет подходящих слов, чтобы описать, что происходило потом. Только в кино можно представить себе такое. Смертельный страх охватил всю команду, но никто не показывал вида.

Неуправляемая лодка задержалась на глубине 100 метров, затем стала медленно проваливаться, глубже и глубже.

– Вторая серия!

Снова раздался адский грохот.

Лодка продолжала погружаться. На двухстах метрах Кельбинг удержал её. По внутренней связи поступил доклад:

– Течь в дизельном отсеке!

– Насколько сильная?

– Литр в минуту.

– Это, слава Богу, несерьёзная, – сказал Кельбинг механику тоном облегчения.

Механик делал всё что мог, что восстановить дифферентовку корабля. Лодка начала всплывать, и всплывать быстро. Кельбинг понимал, что, хотя в лодку и начала поступать вода, всплывать на поверхность ей давать ни в коем случае нельзя. Если бы они снова могли пустить электромоторы!.. Приняли немного балласт, чтобы лодка не выскочила на поверхность.

И она сразу пошла вниз, и отнюдь не медленно, а с пугающей скоростью.

Прибежал механик.

– Они ошиблись, командир! Там поступает куда больше литра!

Теперь лодку ничем не остановить.

– Ладно, всплываем! По местам стоять к всплытию!

В голосе Кельбинга не было и намёка на волнение. Он отдал приказ спокойно, словно лодка находилась на манёврах мирного времени, а не на пути к верному плену или даже гибели.

Старшина Юбершер быстро открыл клапан продува балласта. Шипящая струя воздуха устремилась в балластные систерны. Но на глубине 200 метров они использовали так много воздуха, что шипение начало становиться все менее сильным и наконец вообще замерло. На мгновение замерли и сердца людей, находившихся в центральном посту. Ёмкости со сжатым воздухом опустели. А лодка пока висела на глубине около 100 метров с дифферентом 40 градусов на корму.

Держась в неудобном положении, в центральном посту находился механик Кельбинга лейтенант Либе. Даже будучи одной ногой в гробу, он служил олицетворением самой невозмутимости. Он постучал пальцами по глубиномеру, чтобы проверить, работает ли он, но стрелка не отреагировала. Ах, если бы снова заработали электромоторы!

Кельбинг стал пробираться в корму. В дизельном отсеке некоторые стояли по колени в воде, мотористы старались исправить электромоторы.

Команда сохраняла полное спокойствие. Никто не кричал, не стонал. Дыхание у всех было учащённым, но это было вызвано ни в коем случае не страхом, просто не хватало воздуха. Те, кто не занимался ремонтом, спокойно сидели на корточках, словно ничего не случилось. Тишину нарушали лишь угрожающий плеск воды и стук по глубиномеру.

Внезапно указатель оборотов правого электромотора вздрогнул и дошёл до отметки средний ход.

Как механик умудрился пустить полузатопленный двигатель, Кельбинг не может понять до сих пор.

Ожил и глубиномер, он медленно, но уверенно показывал уменьшение глубины. А когда лодка стала выравниваться, команда поняла, что она всплыла на поверхность.

Кельбинг рывком открыл крышку люка на мостике. «U-593» купалась в лучах яркого солнечного света – между двух эсминцев, с которых стали поливать лодку огнём с двух сторон. Это был адский кошмар. В таких условиях даже пытаться оказать сопротивление было бы сумасшествием.

– Всем наверх! – приказал Кельбинг.

Кельбинг надеялся, что, увидев выходящих из лодки людей, противник прекратит огонь. Как только первые люди появились из люка, он остановил их:

– Помогайте другим выйти!

Командир и его люди вместе помогали выйти своим товарищам, измождённым недостатком кислорода и одетым в спасательные жилеты, выбраться через люк. А огонь продолжался. И людям, вышедшим на мостик, не оставалось ничего другого, как прыгать сразу же в воду. Огонь продолжался до тех пор, пока в море не оказалось около двух десятков человек. И, когда он затих, Кельбинг получил возможность вывести и других из той разбитой скорлупы, которая когда-то была его лодкой. Он с облегчением увидел, что с эсминцев начали подбирать его людей.

Последними из люка появились механик Либе и старшина команды торпедистов Хюнерт. Корма «U-593» уже скрылась под водой, но она отказывалась тонуть дальше, хотя механик открыл все клапана.

С одного из эсминцев спустили катер. У Кельбинга оставалось несколько минут для того, чтобы помешать попаданию его корабля вместе с секретными шифрами в руки противника.