Большего мне от него добиться не удалось.

– Ну, – пожала плечами я, – тогда все ж просто. Едем к Кайзе, аз он все про тебя знает. Чем быстрей, тем лучше. Не хочу, чтобы демоны из того мира сожрали тебя прямо в моем фургоне! Давай, собирай манатки.

И сама принялась сдергивать с натянутой меж деревьев веревки сухие пеленки.

Руки мои тряслись, а в глазах почему-то щипало, словно в них ветер надул колючего сора.

Вереск продолжал сидеть, ссутулившись, глядя в пустоту.

– Чего расселся?! – рявкнула я на него. – Поднимай свою задницу и помогай! Веревки отвяжи и малого неси в фургон.

Может, это было и не очень ласково, но мне показалось, что ему сейчас полезно получить легкого пинка. И перестать думать о плохом.

Мне бы тоже не помешало, потому что его слова меня порядком напугали по правде-то говоря...

Запрягая лошадей, я видела, как Вереск неловко поднимается сначала на колени, а затем и на ноги, закованные в эти странные железки, над которыми вечно потешались глупые деревенские мальчишки. Он хитрым образом завязал одеяло Рада так, что получилась петля, нацепил ее себе на шею. С этим грузом, мальчишка тяжело оперся на оба своих костыля и медленно двинулся к лестнице фургона. Ему нужно было пройти всего несколько шагов, но, казалось, это займет целую вечность.

На мгновение мне стало стыдно. Могла бы и сама отнести ребенка. Я была уверена, что Вереск его не уронит, не ушибет, но, боги, чего ему это стоило! Каких огромных, несоразмерных результату усилий...

«Ничего, – сказала я себе, отворачиваясь. – Он не девка сопливая. А я ему не нянька. Не буду жалеть!»

И покрепче затянула ремень упряжи.

0

Случалось ли тебе, любимая, видеть, как цветет степь?

Это красиво. Очень красиво.

От начала весны и до конца лета краски сменяются одна за другой. Горицвет, ветреница, незабудки, ковыль... Первой зацветает сон-трава, и вся земля от края до края становится синей. Взглянешь с пригорка – и кажется, будто стоишь посреди моря. А оно колышется, меняет свой узор каждое мгновение, манит пробежаться босыми ногами до самого горизонта.

Когда мы добрались до становища Кайзы, колокольчики сон-травы уже были повсюду и сладкий их запах сводил меня с ума сильнее, чем ощущение свободы, что разлито в воздухе Диких Земель.

Я была счастлива.

Так счастлива, что даже сны про Лиана почти ушли, отступили куда-то во тьму. А может, дело было не в запахе степной весны, а в том, что я больше не спала одна...

...В тот же день, как мы снялись с насиженного места в лесу, я решила, что больше не позволю этим проклятым духам из чужого мира являться в мой фургон. И сказала Вереску, что устала просыпаться по ночам и отныне ему придется делить постель со мной, чего бы он там об этом ни думал. Даже рта раскрыть не дала, остановила сердитым взглядом всякие споры.

И стало так.

Я не желала его плоти и его сердца, но знала, что покуда остаюсь рядом, ни один злой дух не посмеет разинуть свою жадную пасть.

Мы засыпали рядом, каждый под своим одеялом, а среди ночи, когда он принимался тихо стонать и метаться по постели, я обнимала его, и злые сны отступали прочь. Порой до следующей ночи, порой лишь на пару часов... Иногда поутру я находила себя в его объятиях, иногда мои руки крепко держали его до самой зари.

Наверное, именно тогда что-то стало меняться. Но в ту пору я этого еще не понимала. Или не желала понимать. Лишь радовалась тому, что больше не плачу во сне. И что рядом есть кто-то живой и теплый.

1

– Та’ам дым, – Вереск указал рукой в сторону пологого холма.

– Вижу! Не слепая... – я сердито фыркнула и потерла глаза.

Солнце, затянутое пеленой туч, уже почти угасло за горизонтом. День был длинным, и я порядком устала от дороги. Рад весь извелся, плакал чаще обычного, грудь почти не выпускал и уже дважды обдул меня, хотя обычно я предугадывала его желания и успевала подержать над дорогой. Второй раз это случилось не более часа назад, но я не стала залезать в фургон, чтобы переодеться, только выругалась коротко и крепко, как пьяный подмастерье из Золотой. Теперь мне было мокро, холодно и противно, к тому же я сильно хотело есть, а голод никогда не добавлял положительных черт моему характеру.

– Надеюсь, это уже оно... – я слегка подстегнула лошадей, желая поскорее оказаться на месте.

– Да, – сказал Вереск. – Мы приехали.

– Хвала богам! Может хоть сегодня пожрем нормально.

Словами не передать, как я обрадовалась.

Мы долго ехали сюда... Наши запасы еды истощились, а новых прикупить было особо и не на что. Я, конечно, в пути все время что-то резала из дерева, а потом пыталась это сменять на еду или продать, но не больно-то хорошо получалось. Словно кто дурным словом оговорил. А Вереск даже и не брался больше делать свои обереги. Уж они-то всегда хорошо шли на торгу... Но на нет и суда нет.

После того тумана он сильно изменился. Подчас я вовсе не узнавала своего дружочка.

Он никогда не был особенно разговорчив, но прежде всегда отвечал мне улыбкой, а в его серых глазах я неизменно видела особый тихий свет. Этот свет и теперь никуда не делся, но его словно заволокло пеленой сумрака. Я часто гадала, что же в тот день случилось на самом деле, можно ли было этого избежать... и можно ли исправить. Порой чувство вины набрасывалось на меня точно из западни – внезапно и яростно. Я отбивалась от него всеми силами, но не всегда с успехом. Как ни крути, именно моя самонадеянность и глупость привели мальчишку к тому, что случилось. А случилось с ним что-то очень недоброе.

Понемногу день за днем Вереск почти вернул себе прежнюю способность ходить с одним костылем – небыстро, расходуя много сил и без особой уверенности, но все же... А вот дурные сны никуда уже не исчезали. Точно злые собаки, которыми травят зверя, они только и ждали момента, когда силы их жертвы окажутся на исходе. Чтобы настигнуть, вцепиться в глотку и разорвать на части. Видят боги, заслоняя его от кошмаров своим телом и своим теплом, я ощущала это именно так.

Я берегла лошадей и старалась не гнать их лишний раз, но и остановок лишних мы больше не делали – время стало слишком дорого, каждый новый день отнимал все больше сил в этой неравной погоне.

Мне казалось ужасно несправедливым, что ни поганая сестрица Вереска, ни Фарр, ни даже мудрый Патрик – никто из них не догадывался прийти к мальчишке во сне, узнать, что он в беде и помочь. Помочь хоть чем-то... Сам же Вереск никогда даром сноходца не обладал, равно, как и силой целителя.

«Почему вы все бросили его?! – так и хотелось мне крикнуть в пустоту. – Почему ни одного из вас нет рядом, когда вы так нужны?!»

Но кто мог услышать мой голос, кроме степного ветра?

Пока мы огибали холм, совсем стемнело. Глаза с трудом различали дым в сером ночном небе, затянутом тучами, но зато нос уже отчетливо чуял запахи дома – еды, очага, скотины. Да и очертания трех тэнов нельзя было не заметить. Мы подъехали к ним почти вплотную, когда я различила знакомую высокую фигуру на пороге одного из шатров.

Кайза стоял, скрестив руки на груди и ждал, пока фургон остановится, а мы с Вереском ступим на землю.

– Успели, – сказал он, не утруждая себя приветствиями. – Ступайте в тэн оба. Я распрягу вашу повозку.

Я знала этого человека не слишком хорошо, но его голос показался мне в этот момент самым родным на свете. И не важно вовсе, что любезности в нем не звучало. Главное, нас не прогнали, позвали в дом. Главное, теперь Вереск рядом со взрослым опытным колдуном, который уж точно сумеет разогнать свору диких гончих псов, которые уже почти схватили моего друга за пятки.

2

В тэне было тепло и одуряюще пахло бараньей похлебкой.

Едва я подумала, что готова отдать половину сердца за одну миску этой еды, как из-за занавески к нам шагнула невысокая черноволосая женщина. На руках ее мелодично звякнули браслеты, и голос оказался под стать – напевным и глубоким.