– Как знать? Может от него. Но моя мать тоже была не совсем... обычной.

Я быстро двигала острым тяжелым ножом.

– Шиа обращается с Силой подобно магам Срединных земель. Не как шаманы.

Вей кивнула. Ее руки ловко отделяли от теста комочки равного размера, чтобы затем налепить из них красивых ровных лепешек. Вкусные они у нее получались, полными любви и домашнего тепла.

– Кайза слишком долго общался с Патриком, он многому научил моего брата, но и сам перенял от него немало. Он объяснял мне, что источники Силы для них одинаковы, разнятся только пути соединения с ними. К тому же... Шиа очень похожа на Яру, в ней слишком много западной крови. Думаю... думаю, такой была мать Фарра. Если верно все то, что я слышала о ней. Таргано Нар родилась с даром большой силы, из нее вышла бы великая шаманка, но она избрала другой путь, и отец нашел для нее наставника в Феррестре. Мага, подобного Патрику, который обучил ее совсем иному колдовству.

Про мать Фарра я слышала только краем уха. Знала, что она была странной даже по меркам степных людей, что уж говорить о ее славе среди жителей Закатного края...

– Вей, – тихо промолвила я, – а ты не боишься, что Шиа захочет туда... к ним. К тем, на кого она похожа больше, чем на деда?

Жена шамана тяжко вздохнула. Руки ее замерли, и взгляд тоже остановился.

– Боялась прежде. Теперь знаю, что так будет.

– Как это? – удивилась я.

– Вереск сказал, – Вей снова взялась крутить шарики. На внучку она больше не смотрела. И не улыбалась.

– Лучше б молчал, – брякнула я в сердцах.

– Так он молчал. Я сама спросила. Этот мальчик лишнего не говорит... Ох, как-то он там?..

Я низко опустила голову и быстрей заработала ножом.

Минувшей ночью я видела, как он собирается в обратный путь.

Сколько же долгих, бесконечных дней займет эта дорога? Когда мы увидим его вновь?

8

«А вот поехала бы с ним, – едко шептал внутренний голос, – были бы тебе и дорога, и новые места, и душа на месте осталась бы, не болела так за него».

Ну да... А еще холод и голод. И Рад уж точно не смеялся бы – не с кем было бы ему играть. И я все бы прокляла, пытаясь углядеть за сыном, не сгубить лошадей, растянуть запасы еды и устоять перед соблазном с головой броситься в омут чувств, которые здесь еще хоть как-то могла гнать от себя.

И так плохо, и этак. Как ни крути.

Я видела, что сын мой счастлив в становище шамана. Он рос окруженный любовью, впитывал ее всем своим существом, с каждым днем расцветал все больше. И сама я смогла разогнуться, увидеть что-то еще кроме грязных пеленок да страха, что назавтра нам будет нечего есть. Но в этой сытой и спокойной жизни слишком часто приходили мне в голову мысли, каких я не знала прежде. Все чаще думала о том, кто я на самом деле. Прежде была уверена – смогу, как мать, стать торгашкой, но это оказалось не так-то просто. Конечно, я могла и дальше пытаться сладить с этим ремеслом, да только честней было признать сразу – не дали мне боги такого дара, как маме, чего уж там... Во многом я походила на нее, а все же была другой. Но если не торговля, то что? Ну не в бродячие же артисты мне идти... Уж для этого я точно никаких талантов не имела. Ни петь, ни танцевать, ни, подавно, ходить по канату или изгибаться змей. А что еще может делать человек, чья жизнь связана с дорогой? Я не могла отыскать ответа на этот вопрос, и чем дальше, тем больше чувствовала себя нелепой дурой, которая никогда не найдет своего места в подлунном мире.

Ничего-то я не умела, ничего не знала. Не было у меня ни ремесла, ни талантов, чтобы прокормить себя и сына. Все, чему научила меня жизнь – это брать то, что плохо лежит. И я без колебаний пошла бы по такому пути, не будь у меня выбора, но боги послали мне семью шамана... Здесь полюбили не только моего ребенка, но и меня саму приняли как родную. Безумием было бы уйти, уехать ради сомнительного шанса найти призрачное счастье, которого, скорее всего, и вовсе не существует. Но и остаться навсегда казалось мне равным тому, чтобы признать свое поражение. Признать, что не способна ни на что большее, кроме как варить похлебку да подтирать детскую задницу.

Однажды я не сдержалась и подошла к шаману, когда больше никого рядом не было. Поймала его у коновязи, пока он неспешно расседлывал своего коня после короткой поездки в соседнее становище.

– Кайза, скажи, а только людей можно отсекать? Или разное другое тоже?

Он удивился. Посмотрел на меня, выгнув бровь.

– Ты о чем это, Шуна?

Я смутилась, не зная, как объяснить.

– Ну... понимаешь... я... Что-то не так со мной.

Кайза повесил положил мягкое овчинное седло на лавку и взглянул на меня внимательно, цепко.

– Что не так?

Я стиснула пальцами края наброшенного в спешке плаща, отвела глаза в сторону, ища хоть одно верное слово.

– Сама я не такая. Неправильная. Не могу жить на одном месте. И хотела бы, а не получается... Дорога зовет меня...

Что еще добавить, я не знала, но Кайза и так уже все понял. Положил мне руку на голову, погладил, как маленькую.

– Нельзя отсечь части себя. Ты такая. Это твой путь. Можно ему противиться, можно бежать от него. Или принять как есть.

– Но я не хочу уезжать! И не знаю, куда и зачем! Это просто... это как злая болезнь! Без нее была бы я как все, была бы справная... Жила бы здесь спокойно, замуж вышла!

Он покачал головой. Улыбнулся мне одними краешками губ.

– Я тоже был бы обычным, кабы Небесный Повелитель не дал мне силы видеть Изнанку. Но мы такие, какие есть. Пришли с этим и с этим уйдем. Не бойся, Шуна, настанет день и для тебя не будет боли в этом выборе. Да и выбирать не придется, само все сложится, как надо. Просто подожди.

Ждать... Я и так только и делала, что ждала.

Ждала, когда Рад на ножки встанет да пойдет, когда ненависть в сердце потухнет, когда Вереск вернется, когда весна придет...

– Что изменится-то? – с отчаянием спросила я шамана и удивленно почувствовала, как он обнимает меня. Ткнулась носом в полынный запах волчьего плаща, зажмурилась.

– Ничего, – сказал он. – И все. Зима – это время чтобы ждать. Весна принесет перемены. Теперь идем, ты замерзла. Идем, Шуна. Не пытайся переиначить себя. Твоя дорога всегда будет внутри тебя, такой уж ты родилась, такой выросла.

Я позволила Кайзе отвести меня к тэну, но у самого порога снова спросила с горечью:

– Зачем мне эта дорога, коли я не знаю, куда она ведет?

– А никто не знает, – пожал плечами шаман. – Раз ведет, значит так надо. Поймешь, как время придет. И уйдешь, когда сил наберешься.

– Вей расстроится...

– Да. Расстроится. Но таков ее путь. Выкормить и выпустить на волю.

Я стояла у самой занавески тэна и все не решалась сделать шаг внутрь, окончить этот разговор. Все казалось, что-то важное еще не спросила, не сказала.

– Кайза... А ты тоже можешь видеть наперед?

– Могу иногда.

– И про меня?

– А что тебе знать надо?

Я словно ступила ногой в кипяток.

– Вереск...

Шаман мотнул головой, как будто отогнал стаю мошек или воду стряхнул с десятка тонких черных кос.

– О нем ничего не скажу.

Так я и знала.

0

Весна приходит в степь с белыми, как стада овец, облаками.

Эти облака, пышные и округлые, плывут по синему небу медленно, почти незаметно. Долго можно на них любоваться. И хотя снег еще лежит в глубоких оврагах и на вершинах далеких гор, хотя ветра еще холодны, а земля спит крепким сном, птицы вдруг начинают петь иначе, и солнце с каждым днем встает все раньше и раньше.

В такую пору, Любимая, уж нет мочи сидеть в тесном темном жилище, хочется выйти на свежий воздух, вдохнуть его полной грудью, закричать так, чтобы слышно было по ту сторону степи. Хочется взлететь в седло и мчаться вперед, пьянея от радости, забывая себя от восторга.

Ах, как жалела я в тот год, что нет у меня такого коня – быстрого, легкого, подобного ветру! Ведь не станешь же седлать гнедых, которые хоть и умницы, но научены только в упряжи ходить... Ощущала я себя безногой и убогой, а изменить ничего не могла. Не было у меня ни мужа, ни отца, ни брата, чтобы сделали такой подарок, а сама я много ли могла выручить за свои деревяшки?