3

– А ты знаешь, что про нас говорят в округе? – спросила я, глядя на кончики бинта. Его ладони едва заметно дрогнули. – Все считают нас мужем и женой. И думают, что Рад – твой сын. Знаешь?

Он и хотел бы солгать, но не мог, поэтому только кивнул молча.

– Тебе все равно, да?!

– Ты ве’едь знаешь, что нет.

– Не знаю! – я выдернула руку из его пальцев. – Я ничего уже не знаю! Ты смотришь на меня, как нищий попрошайка на кусок хлеба! Ты смотришь, но ничего не делаешь! Как?! Как ты можешь быть таким? И зачем? Зачем вообще все это? Зачем я здесь рядом с тобой?! Зачем ты таскаешься за мной, как хвост?! Чего тебе нужно вообще от меня?! Уходи! Уходи из моей жизни! Проваливай! Ты не нужен мне!

Я вскочила с порога, спрыгнула на землю, повернувшись к нему спиной.

– Шуна... – в голосе его звучал ужас. – По’ожалуйста... Не говори так!

Я услышала, как он соскользнул вниз следом за мной. Подошел сзади и обнял, уткнувшись носом мне в макушку. Вырос, мать его... уже на голову выше.

– Уходи... – хрипло повторила я. – Или я уйду сама. Уеду. С утра запрягу лошадей и уеду. Не могу больше так.

– Куда же я уйду, Шуна? – его руки еще крепче стиснули меня. Сильные. Ох, сильные... – Здесь теперь мой дом. Мой учитель... Ты и Рад.

– Рад не твой! Я не хочу, чтобы люди считали тебя его отцом!

– Шуна... – он не касался меня своими губами, но дыхание его обожгло мою шею, как обжигает прикосновение льда. – Дай мне время. По’ожалуйста, – он осторожно развернул меня к себе. – И тогда я смогу дать тебе все, что тебе ну’ужно. Дом, защиту... и все, че’его ты ждешь.

– Да не жду я от тебя ничего! И у меня уже есть дом!

– Дом, в котором все будет твоим. И следы твоих ладней на стенах. И зарубки на столбе для каждого из детей.

– Мне не нужны больше никакие дети! К демонам!

– Значит только для Рада... Шуна, про’осто дай мне время. Однажды я смогу взять те’ебя на руки и внести в этот дом.

Откуда он знал? Как догадался, что это важно?

– Не нужно мне ничего... – пробормотала я устало. Вдруг ужасно заболела порезанная рука. И я поняла, что еще несколько дней не смогу ни вещи стиранные отжать, ни Рада ухватить ею покрепче. Дура криворотая.

– Пусти меня, я пойду спать. А ты уходи. В шаманский тэн.

– Хорошо... Погоди, Шуна. Я хочу показать тебе, – он наконец отступил в сторону и склонился к своим ногам. Принялся что-то там отстегивать, звякать креплениями и шуршать завязками. Спустя пару минут эти железки, прочно державшие его от ступней до верха бедер, остались лежать в траве. – Смотри...

С возрастающим изумлением я увидела, как медленно, очень медленно, держась одной рукой за стенку фургона, он делает шаг. И другой. И еще один.

– Ох! – я накрыла губы пальцами. – Как это, Каи?

– Са’ам не знаю. Про’осто понял недавно, что мо’огу.

Он устало прислонился к фургону. Влажные волосы прилипли ко лбу. С тех пор, как Вереск стал учеником шамана, он заплетал их в тонкие косицы, но несколько непослушных прядей всегда норовили сбежать из этой прически. Я отвела одну от его глаз и вдруг поняла, что в этот момент могу сделать с ним все, что угодно.

Просто все.

И он даже убежать не сможет.

Наши глаза встретились. В свете луны ярко сверкнул отблеск взгляда белого ирвиса.

Я положила руки ему на грудь, зажмурилась.

В мыслях эти руки уже скользили туда, где полыхала середина его тела. Я ощущала ее жар. И ощущала свой.

«Просто дай мне время...»

Я стиснула в кулаках ткань его рубахи. Левая рука полыхнула острой ослепительной болью, и эта боль словно швырнула меня лицом на камни.

– Когда ты станешь достаточно сильным, чтобы носить женщин на руках, я тебе уже не понадоблюсь.

С этими словами я разжала пальцы ощущая, что кровь насквозь промочила повязку. На рубахе его осталось темное пятно. Я увидела это уже отворачиваясь, чтобы уйти прочь.

– Нет, Шуна! – крикнул он мне вслед. – Э’это неправда!

Он не мог лгать, конечно... но мог просто не знать всей правды. Ни про себя, ни про меня.

4

Свое обещание Вереск сдержал – больше он не приходил ночевать в гостевой тэн. Вот только не могу сказать, будто это сделало меня счастливей.

В первую ночь без него я просто ревела, утирая слезы старым овечьим одеялом. На смену мыслям о том, что я все сделала правильно приходил ужас от непоправимости содеянного. Ведь я так привыкла, что этот мальчик всегда был рядом, был моим хранителем... Но разве мне нужны какие-то хранители? Разве мне нужны подпорки? Я ведь не калека, могу сама идти куда хочу и когда хочу. Даже становище шамана казалось мне временным убежищем. Как бы по-доброму ни относились ко мне здесь, в глубине души я все равно ощущала себя лишней. Вереск был прав, когда говорил, что свой дом – это совсем другое. Пусть даже это всего лишь маленький фургон... Я понимала – когда Рад подрастет, и у меня достанет сил отказаться от помощи, я откажусь.

Мне так отчаянно хотелось доказать всему миру, что я сильная и свободная. Как моя мать. Но, оглядываясь назад, я понимала, что она, наверное, все-таки была сильнее. Ведь эта женщина не сидела на одном месте, даже когда я еще не научилась стоять. Впрочем, как знать, что там скрывает туман прошлого... Никто мне уже не расскажет о годах моего младенчества и о том, как мама справлялась одна. И всегда ли она была одна.

Тот человек со шрамом на лице... Какое место он занимал в ее жизни? Я помнила его руки, навсегда пропахшие конским потом. Помнила, что мать часто смеялась рядом с ним, распускала волосы. Куда он делся потом? Каким ветром унесло его прочь от нас? А мой отец? Почему мама никогда не поминала его вовсе? Этот загадочный феррестриец, чьего имени я так и не узнала... В детстве мне было до слез обидно, что мать вовсе не желает говорить о нем, это казалось несправедливым. Ведь могла же она хотя бы сказать, как его звали.

Теперь я могла понять ее. Теперь я догадывалась, что наши судьбы оказались похожи гораздо больше, чем того хотелось бы нам обеим.

Ох, мама.

Я привыкла жить без нее. Привыкла справляться со всеми бедами сама. Но порой мне так не хватало ее! Так хотелось, как в детстве, закублиться под бочок, вдохнуть теплый родной запах, спросить совета... Спросить, как о н а справлялась со всем. А пуще всего – с болью, которая наверняка осталась на месте моего отца. Или это был случайный человек в ее жизни? Пять минут похоти на сеновале с пьяных глаз? Но так ведь затворная трава для того и существует, чтобы вовремя навести себе отвар и избавиться от всего ненужного даже прежде, чем оно начнет расти. Значит, мать хотела, чтобы я осталась... Значит, их встреча была не такой уж и случайной. Или вовсе не случайной. Но тогда, выходит, с течением времени рана в ее сердце не стала намного меньше, иначе почему бы она так упорно молчала о нем? Выходит, и мне не стоило надеяться, что однажды я смогу думать про Лиана без боли и зубовного скрежета.

Вот только, в отличие от матери, я не могла вечно скрывать от Рада, кто его отец.

Я понимала – придет время (и очень скоро), когда придется рассказать сыну, откуда ему досталась сила управлять огнем и ветром, мочь то, что не дано другим. Я всегда помнила – он хоть и мой мальчик, но не принадлежит мне в полной мере.

Доказательством того были сны, в которых я видела Фарра.

Он приходил не часто и никогда не лез в мои чувства и мысли, но за его заботливыми вопросами о наших делах я неизменно видела желание держать под контролем жизнь Рада. Конечно, белогривый всегда говорил, что это Айна его попросила проведать, как мы там, но я ему ни на крошечку не верила. Может, и попросила, а, может, это он сам аккуратно наводил ее на идею справиться о нас.

Встречи наши были недолгими. Фарр чуял, что мне от них тяжко и быстренько раскланивался, спасибо ему за это. А я поутру просыпалась с ощущением, что по мне прокатился здоровенный булыжник размером с фургон. Эти встречи будили во мне слишком много чувств и воспоминаний, которые я хотела бы начисто забыть.