Тревога в глазах Вереска стала еще больше.

– Вставай! Нам надо запрячь ло’ошадей и ехать!

– Куда? – спросила я, вглядываясь в лицо друга. Он был бледным, как некрашеное полотно, на левой щеке – кровоточащая царапина. Я осторожно коснулась алой полосы. – Ты упал?

Вереск сморщился, как от боли.

– Упал. Вставай, Шуна. За’апрягай лошадей.

Лошадей... Точно. Я вспомнила, что у меня есть двое гнедых, фургон и этот хромой. Но чего-то еще не хватало. Чего-то очень важного... Неосознанно я тронула рукой грудь, которая ныла от боли, и в этот миг меня бросило в жар.

– Рад! Где мой ребенок?! – я хватила Вереска за плечи и сжала их так, что он вздрогнул от боли. – Где он?!

Ужас накрыл меня черной волной.

– Здесь. Рядом. Не’е волнуйся, с ним все хорошо, – мальчишка указал рукой в сторону фургона, который постепенно проступал в тающем тумане. – Он там... В траве. Спит.

Забыв про все я ринулась к нашей повозке. Рад и правда лежал рядом с ней – пеленки сбились, и он остался почти совсем нагим под прохладным весенним ветром... Я подхватила сына и прижала к груди.

Малыш мой...

Но почему он здесь?

Оглядевшись, я увидела людей, распростертых в траве. Как будто великан беспорядочно раскидал своих тряпичных кукол. Эти люди... они... ну, конечно, это же разбойники из Рогатой Щели! Память разом вернулась ко мне – будто кипятком обдало.

Только что тут случилось?!

Я крепче обхватила сына, гляделась в его крохотное личико. Рад спал крепко, слишком крепко... Не замечая ни холода, ни движения, не отзываясь на запах молока.

– Шуна, запрягай! – голос Вереска дрожал от волнения. – Не те’еряй времени!

И в самом деле. Какой бы демон тут ни порезвился, нам стоило убраться отсюда побыстрей. Я взлетела по ступеням фургона, сунула Рада в его колыбель и белкой метнулась обратно наружу, завертела головой, выискивая наших лошадей.

Вот они! Хвала богам, стреноженные на ночь, гнедые далеко не ушли. Они выглядели взволнованными и в первый миг даже дернулись от меня в сторону, но почти сразу признали и потянулись мордами к моим рукам. Я распутала веревки на их ногах и быстро повела обеих к фургону.

– Давай, помоги мне! – крикнула Вереску, сердясь, что он до сих пор еще не встал.

– Я не могу... – его ответ заставил меня на миг споткнуться. – Про’ости... Тебе придется самой все сделать.

Гори оно все в пекле! Обойдусь и без этого убогого!

Движения были отточены. Я управилась с упряжью скорее, чем когда-либо. За это время Вереск с трудом дополз до ступенек фургона. Когда я подбежала к нему, он пробовал влезть наверх, тяжело повиснув на нижней доске и ухватившись руками за ту, что повыше. Еще никогда я не видела его таким слабым и беспомощным.

– Чего застрял?!

– Се’ейчас... – выдохнул он с трудом. – Я смо’огу...

Ничего не отвечая, я запрыгнула на ступени, вцепилась в ворот его куртки и волоком затащила наверх. Только тогда бросила сердито:

– Нашел время отдыхать!

Но на самом деле я понимала – что-то с ним случилось. Только разбираться было некогда.

У меня оставалось еще одно дело.

Спрыгнув обратно в траву, я огляделась, ища главаря разбойников. Раз уж они все так хорошо лежат, грех не воспользоваться такой возможностью и не забрать то, что принадлежит мне по праву! Я крутила головой из стороны в сторону, однако этого ублюдка нигде не было видно. Похоже, он сумел уйти от той беды, которая настигла его людей.

От досады я аж зубами скрипнула.

– Поедем, Шуна! – крикнул у меня за спиной Вереск. – По’ожалуйста! Они могут о’очнуться!

Зло плюнув в землю, я влезла на возничью скамью, тряхнула вожжами и направила наш фургон в сторону большого тракта, который скрывался далеко по ту сторону поля.

11

Едва только поганое место осталось достаточно далеко, я распахнула переднюю дверцу фургона и, не оборачиваясь, крикнула внутрь:

– Эй, Вереск! Глянь как там Рад! – Меня сильно волновало, что сын так долго молчит. Обычно-то я была только рада, если он спал и не орал, но не в этот раз. – Вереск! Ты там оглох что ли?!

Тишина.

Я плюнула в сердцах и, бросив поводья, полезла в повозку. Глаза не сразу привыкли к полумраку после яркого дневного света, а когда привыкли, я увидела, что парень лежит на полу. Ровно там, где я его оставила.

– Каи! Да что с тобой?! – я знатно испугалась, но почти сразу поняла, что мой дружок всего лишь крепко спит. – Ну твою ж... Хоть бы до постели дополз...

Я набросила на него одеяло и поспешила вытащить сына из колыбели. Подхватив широкою полоску ткани, лежавшую на постели, привычно намотала ее на себя и сунула Рада в это мягкое гнездышко.

– Просыпайся, малыш, – велела я ему, выбираясь обратно на возничье место. – Хватить уже сопеть. Ешь давай...

К моему величайшему облегчению Рад отозвался на эти слова, завозился, захныкал, отыскал губами грудь и начал сосредоточенно чмокать. А потом наконец открыл свои синие, как летнее небо, глаза.

Хвала богам! Так-то лучше.

За пару часов мы добрались до большого тракта. Деревни вдоль этой дороги попадались часто, да и телеги то и дело ехали навстречу. Здесь страх, гнавший меня все дальше и дальше, понемногу ослабил свою хватку, и сердце мое перестало стучать так сильно, а руки уже почти не дрожали. Когда мы выехали к реке, и я приметила трактир неподалеку, а еще чуть в сторонке – небольшой монастырь, тугое напряжение внутри разом ослабло. Все. Здесь уже безопасная территория. Здесь можно не бояться.

До трактира оставалось всего ничего, но вожжи вдруг выпали у меня из рук, а сама я привалилась спиной к стенке фургона и поняла, что сейчас разревусь.

Куда нам ехать теперь?

Зачем?

Все кончено.

У нас нет ни денег, ни товара, ни надежды на добрую жизнь...

Я знала, что в фургоне еще остался запас еды, а лошади могли питаться травой, которая щедро росла повсюду, но все это не слишком-то утешало. И, хотя над головой у меня ярко светило щедрое весеннее солнце, а небо сияло голубизной, мне хотелось только одного – забраться в свою постель, накрыться с головой одеялом и спать, спать, спать... И забилась, застучала в голове мысль, которую я ненавидела, потому что она означала лишь одно – все снова очень плохо.

«Домой... Я хочу домой...»

Но у меня не было дома. Никогда не было дома краше фургона, и я не хотела иной судьбы. Когда мой разум рвался домой, я понимала, что это не о каких-то прочных стенах и крыше – это про возвращение туда, откуда приходим мы все. Это означало, что мир стал слишком острым, слишком горьким, слишком тесным для меня.

«Я хочу домой, мама...»

В глазах защипало. Я сердито утерла намокшие ресницы и, отворив дверцу в повозку, скользнула внутрь.

Мой дом здесь. И нечего сопли разводить.

Сдохнуть всегда успею.

Вереск так и лежал на полу, даже не шевельнулся за минувшее время. Я подошла к нему и, опустившись, на колени, осторожно коснулась беловолосой головы.

Проклятье! Он был холодным, как мертвец!

Отдернув руку, я застонала в яростном бессилии. Сердце снова застучало в ребра тяжелым молотком. Утраченная шкатулка разом перестала казаться чем-то действительно важным. Демоны с ними, с деньгами! Есть вещи, которые не купишь за золото...

– Каи, ты чего? – я облизала губы и перевернула его на спину. – Ты ж не помер тут, а?..

Нет, не помер. На шее у него медленно – слишком медленно! – пульсировала тонкая жилка. Я нащупала ее и выдохнула с облегчением.

– Эй!.. Да что с тобой случилось-то? – Не обращая внимание на недовольное кряхтение сына в перевязи, я принялась тормошить мальчишку – в точности, как делал это он сам всего-то пару часов назад. – Просыпайся! Хватит меня пугать!

Но он не просыпался. Я заметалась по фургону, не понимая, за что хвататься, что делать. Бросила в почти угасшую печь сразу пару поленьев, раздула огонь. Потом сунула Рада в колыбель и ухватив Вереска подмышки, потащила его к своей лежанке. Она была широкая, теплая, такая уютная... не то что его узкая откидная полка. Кое-как затащив на нее мальчишку, я укутала его всеми одеялами и обоими нашими плащами, а потом и сама забралась под эту кучу тряпок, обняла крепко-крепко.