Грэнби замер, любуясь наготой лежавшей перед ним девушки. Затем, снова взявшись за ремень, принялся раздеваться. Кэтрин же, наслаждаясь чудесными ощущениями свободы, наблюдала за ним. Когда же он отбросил в сторону остатки одежды и склонился над ней, она обняла его и попыталась прижать к себе покрепче. Но тут граф вдруг вздрогнул и поморщился от боли. Кэтрин тотчас отодвинулась в сторону и села, а ее пышные локоны упали ей на плечи.

– Прости, я забыла о твоем плече.

– Оно почти не болит.

Грэнби чувствовал, что плечо болит все сильнее, но теперь, когда Кэтрин наконец-то предстала перед ним обнаженная, уже ничто не могло его остановить. Он улегся на спину и, протянув к девушке руку, проговорил:

– Иди же сюда, иди ко мне.

Немного помедлив, Кэтрин легла рядом с Грэнби, потом на него. И он тотчас же впился в ее губы страстным поцелуем – ей почудилось, что от губ его исходит нестерпимый жар, и этот жар распространялся по всему телу.

Тут ладони Грэнби легли ей на грудь, потом скользнули по животу, а затем она почувствовала, как пальцы его прикоснулись к ее лону. Из груди Кэтрин вырвался тихий стон, и граф услышал ее прерывистое дыхание.

Внезапно он чуть приподнялся и усадил ее на себя – теперь она сидела на нем, широко раздвинув ноги, а он поглаживал ее бедра.

Когда же его пальцы опять скользнули меж ее ног, она снова застонала – на сей раз гораздо громче. Сейчас ей хотелось только одного – чтобы Грэнби продолжал ее ласкать и чтобы это длилось бесконечно. А его ласки становились все более настойчивыми, ей казалось, они жгли огнем, растекались по всему телу, заполняя каждую клеточку ее существа. Наслаждаясь этими сладостными ощущениями, Кэтрин со стоном закрыла глаза и почти тотчас же почувствовала, как в нее вторгается возбужденная мужская плоть. Она вздрогнула и напряглась. А в следующее мгновение послышался голос Грэнби.

– Не бойся, моя девочка, – прошептал он ей в ухо. – Расслабься и двигайся вместе со мной.

Положив руки на бедра девушки, он чуть приподнял ее, а потом резко вошел в нее, прорываясь сквозь невидимую преграду.

Кэтрин вскрикнула, почувствовав острую боль. Но боль скоро прошла, и возникли совершенно иные» ощущения – Кэтрин затруднялась найти им определение, но назвать их неприятными она никак не могла.

А потом снова послышался голос Грэнби:

– О, Кэтрин, прикоснись ко мне, прикасайся ко мне... – Граф вдруг подумал, что ему повезет, если он сможет продержаться еще несколько движений, – ведь он так долго мечтал об этой девушке.

Сначала ее руки двигались нерешительно – она провела ладонями по мускулистой мужской груди, затем по плечам. Но постепенно ее ласки становились все более настойчивыми и страстными, и Грэнби то и дело стискивал зубы, чтобы не миновать пик наслаждения раньше, чем Кэтрин. Заставляя себя сдерживаться, он разговаривал с ней, пытаясь сосредоточиться на словах, говорил ей, какая она красивая и как страстно он мечтал о ней.

Его движения становились все более энергичными, а дыхание все более прерывистым; он с силой сжимал бедра Кэтрин и раз за разом устремлялся ей навстречу; а она, почти сразу уловив ритм его движений, в эти мгновения опускалась на него, и пальцы ее впивались в его плечи и грудь. Она выкрикивала его имя, и ей казалось, что он с каждым движением все полнее ею овладевает, все глубже в нее погружается. Эти ощущения стремительно нарастали и в конце концов вытеснили все остальное – весь мир вокруг нее словно подернулся золотистым туманом.

Грэнби чувствовал, что сладостный миг все ближе; наконец из груди его вырвался стон, и он прохрипел:

– О, Кэтрин!

В следующее мгновение по телу его пробежали судороги, и он затих в изнеможении. И почти тотчас же Кэтрин громко вскрикнула и опустилась на него последний раз. Ей казалось, что горячие волны блаженства накатываются на нее одна за другой, и она тонет в них, растворяется в этом сладостном ощущении.

Несколько минут спустя Кэтрин почувствовала поцелуи на своих плечах, на щеках, на губах. Она открыла глаза и улыбнулась. «Значит, вот как это бывает, вот как женщина отдает себя мужчине, – подумала она. – А ведь я даже не предполагала, что все это так замечательно, так чудесно».

Тут Грэнби заглянул ей в глаза и привлек к себе. И Кэтрин тотчас же почувствовала себя счастливой и умиротворенной, как кошка, которая только что облюбовала самый уютный уголок на кухне. Разумеется, она не жалела о случившемся. Более того, она нисколько не сомневалась, что хотела этого с самого начала, с первого дня знакомства с Грэнби.

Он откинул с ее лица прядь влажных волос и, поцеловав в лоб, пробормотал:

– Ты красивая...

– О, Нортон, – прошептала она, – это было чудесно.

– Да, чудесно, – ответил он с улыбкой.

Кэтрин вдруг подумала о том, что у Грэнби замечательная улыбка – улыбаться так умел только он. Граф же думал о своих чувствах к Кэтрин. Как ни странно, но он действительно испытывал к ней нежные чувства. И он твердо решил, что сделает все, что в его силах, только бы она была с ним счастлива.

Фоксли, довольно обширное поместье в нескольких милях от Рединга, лежало в амфитеатре холмов, а вокруг высились леса, менявшие симфонию красок и запахов в зависимости от времени года. Особняк стоял напротив покатого склона холма, и перед его окнами расстилался изумрудный травяной ковер; сады же вокруг были расцвечены бордовыми, золотыми и красными тонами.

Экипаж стал замедлять ход, и Грэнби снова подумал о том, что скоро в Фоксли появится хозяйка, а у него – жена; эта мысль не оставляла его последние два дня.

Как только он выбрался из кареты, его приветствовал Бриггз, дворецкий. Узнав, что милорд собирается пожить в Фоксли, Бриггз покинул лондонский особняк хозяина и отправился в поместье, чтобы надлежащим образом приготовиться к приезду графа.

– Добро пожаловать домой, милорд, – проговорил Бриггз зычным голосом.

– Я здесь действительно как дома, – с улыбкой ответил Грэнби.

Граф нисколько не кривил душой, он с детства любил это старое поместье, пусть даже иногда здесь бывало скучновато. И он очень надеялся, что и Кэтрин полюбит Фоксли.

«Здесь хорошо растить детей», – подумал он неожиданно, и эта мысль совершенно его не удивила.

Возможно, Кэтрин уже забеременела, ведь он не принял никаких мер предосторожности... Что ж, ничего удивительного – он же не знал, что произойдет на поляне, случившееся застало его врасплох. Разумеется, следует написать ей... и деликатно осведомиться о ее здоровье. Если Кэтрин беременна, то они могут перенести свадьбу на более ранний срок.

Их второе прощание – перед лицом ее отца и Фелисити – было «обыкновенно вежливым». Он высказал желание увидеть Кэтрин на приеме в честь регаты, а она, не говоря ни слова, улыбнулась ему в ответ. Затем последовал поцелуй в щечку, и на этом церемония прощания закончилась.

Но граф постоянно думал о Кэтрин. Казалось, он грезил наяву, хотя прежде с ним ничего подобного не случалось. Временами ему казалось, что Кэтрин сидит с ним рядом в экипаже и он беседует с ней – в такие моменты граф улыбался, сам себе удивляясь.

Войдя в дом, Грэнби сразу же понял, что ему предстоит много работы. Теперь, когда его будущее определилось, у него появилось желание приступить к делам, причем немедленно.

Граф прежде всего принял горячую ванну и переоделся. Затем направился в кабинет – туда же ему принесли легкий ужин. Закончив разбирать письма, он начал спускаться вниз, но на лестнице его встретила одна из горничных; она поздравила хозяина с предстоящей свадьбой.

– Пек уже все рассказал Бриггзу, милорд, – с робкой улыбкой добавила горничная. – Бриггз, конечно, не стал бы сплетничать, но их разговор случайно услышал слуга, и он рассказал повару, а тот – мне. Так замечательно, что скоро у нас опять появится хозяйка. Нам всем очень не хватает вашей матушки.

– Спасибо, Луиза, – ответил Грэнби. Луиза когда-то была камеристкой его матери, и граф знал, что ей хотелось бы вернуться к своим обязанностям. – Я уверен, что мисс Хардвик очень всем понравится.