Недаром же я была дочерью своей матери. Проблему решила молниеносно: кресло, где я сидела, тут же превратилось в трон, а чело мое увенчала корона. Монархини всего мира до пят мне не доставали, креатура же песьесидячего роста вдавилась в щель на полу, хахаль онемел, и вся компания отвалила, причем Лилька изо всех сил старалась сохранить серьезность.

— Я знала, что так получится, — оправдывалась она позже, — да уж очень хотелось посмотреть в подробностях. Прости меня.

— Ничего страшного, только смотри, того, сама понимаешь…

Збышек ночевал у меня. До трех ночи гремел потрясающий скандал — я не преминула высказать все мои соображения на его счет. Сидели мы по-турецки, он на кресле-кровати, я на тахте; клеймила я его и поливала на полную катушку, в целом все сводилось к тому, что жена тоже человек, да еще и женщина. Он, вынуждена признаться, принимал мои внушения вполне разумно. Почти осознал свои ошибки, благородно сокрушался и клялся исправиться.

В общем, Лилька все-таки вернулась домой, я не дам головы на отсечение, лучший ли это выход. Во всяком случае, ситуация явно изменилась и никакие ботинки уже не выставлялись рядком, зато Збышек впал в садово-огородный раж, сцена в "Проселочных дорогах"взята с натуры.

К обеду и в самом деле ждали важного гостя. Поддавшись на уговоры приятельницы, родовитой силезки, Лилька приготовила пресловутое вымечко, а Збышек опоздал к обеду — поливал в садике цветочки. Явись он вовремя, компрометирующее вымечко не подали бы гостю. Все остальное происходило как в упомянутой книге. Теперь расскажу о продолжении этого эпизода.

Лилька без всяких возражений позволила мне использовать ее имя.

— Подумаешь, Вишневских как собак нерезаных, делай как знаешь.

В те времена редакция «Чительника» сняла продолжение эпизода: вульгарно-де звучит. Tempora [7]меняют mores [8], сегодня что-нибудь подобное никому и в голову не придет. Так вот, история закончилась на том, что Лилька учинила своей приятельнице скандал, а приятельница, спохватившись, разъяснила, сколько времени надлежит варить вымечко до готовности. Вскоре приятельница встретила в городе этого обеденно го гостя, своего хорошего знакомого, и вежливо осведомилась:

— А вы ненароком не свихнули себе челюсть на вымечке Вишневской?

И надо же так случиться, что я рассказала об этом продолжении эпизода прямо в микрофон — тогда проводилось мероприятие «Лето с радио» — на морском пляже в Мельне. Лилька, как выяснилось, проводила отпуск на побережье в нескольких километрах дальше. Возвращаясь через Варшаву, она меланхолически выдала:

— Знаешь, я тебе разрешила оставить как есть мою фамилию, да не учла всех возможных последствий. Полпляжа примчалось ко мне с вопросом, не та ли я самая Вишневская с вымечком из Чешина…

Другое событие, в котором я тоже приняла грандиозное участие, — марьяж Стефана и Эльжбеты.

Стефан — сын тети Юзи, сестры бабушки по отцовской линии, двоюродный брат тети Яди и моего отца, тот самый, что за столом обычно спрашивал: «Мама, а я это люблю?» Стефан был значительно моложе своих родичей. Со времен войны остался в Канаде, как и его брат Метек, впрочем, я не уверена, не жил ли Метек в США. Метека я не видела, кажется, никогда в жизни, а если и видела — не помню, Стефана же очень любила и во второй день последней военной Пасхи гоняла его по всему саду с литровой бутылью воды в руках, дабы облить по обычаю. Как-то он приезжал из Канады, и оказалось, я по-прежнему его очень люблю.

С Эльжбетой они познакомились по фотографиям, завязалась переписка, и Стефан влюбился. Жениться решил во что бы то ни стало. Эльжбете тогда было двадцать, Стефан ей нравился. Хотя и старше ее на двадцать, он выглядел молодо, на тридцать с небольшим, душой и нравом тоже был молод. Я всячески советовала ей выходить за него — в крайнем случае ведь есть и разводы.

И снова целая эпопея разыгрывалась по большей части в нашем семействе. Эльжбета заходила частенько, ведь узнать о Стефане нигде не могла, только у нас, возможно, еще у дяди Юрека, брата моего отца, однако наша часть семейства оказалась более общительна, и тетя Ядя тоже приезжала на Аллею Неподлеглости. Решающим стало мнение моей матери, которая Стефана тоже любила. А уж если любила кого из этой второй части семейства, разумеется, сей индивид воплощал все добродетели, ибо в основном всех отцовских родственников не выносила. Исключение составляли тетя Ядя, дядя Юрек и как раз Стефан, из чего Эльжбета сделала соответствующие выводы.

Впрочем, выйти за Стефана уговаривала ее и собственная семья. Естественно, возникли всяческие осложнения паспортно-административного характера, сперва потребовалось выйти замуж и лишь потом можно было уехать в Канаду, ну и вышла замуж per procura [9], и я решительно заявляю, что любому замещающему мужу я предпочла бы Стефана.

Уехала в Канаду, за ней постепенно перебрались и все остальные близкие родственники, родители и сестра Йоля. Тереса с Тадеушем как раз строили на озере собственный дом, Стефан им весело помогал, и окрестные виды Эльжбета нашла великолепными. Сразу признаюсь: вместе с матерью и сестрой участвует в "Бесконечной шайке",а в жизни у нас с ней случались всякие перепалки.

Других пропущенных событий что-то больше не припоминаю, эти же оба случились, верно, незадолго до моего путешествия в Пётрков Трыбунальский, так как Войтек в них явно не участвовал. В целом четыре года, коих, несмотря на бесчисленные отступления, упорно придерживаюсь, изобиловали множеством необычных событий, наезжающих одно на другое, как в моей личной жизни, так и в служебной. За хронологию стараюсь держаться зубами и когтями, но и так всем ясно — хромает у меня эта хронология…

В те годы мы близко сошлись с Алицией. Рассеянность ее едва ли не вошла в поговорку и проявлялась по-разному, особенно доставалось сигаретам. Она закуривала две сигареты одновременно или подносила зажженную спичку к лицу, забыв взять сигарету в рот, а сигаретой пыталась чиркнуть о коробок, ну а фильтром закуривала вообще постоянно. И понятно, всех своей рассеянностью развлекала. Вещи — и служебные и свои — теряла систематически, забывала об условленных встречах и договорных сроках с равным успехом. И вопреки всему этому оставалась человеком принципиальным, могла спорить из-за одного неточно употребленного слова или из-за двух минут опоздания. Ненавидела ложь, увиливание и педантизм.

Однажды мы устроили с ней конкурс, конечно, еще до знакомства с Войтеком; наши семьи уехали, ее мать дикарем, моя с внуками, мы остались одни, без домашних обязанностей, вкалывали на работе, а конкурс заключался в том, кто из нас учинит дома наибольший бардак, причем не специально, а естественным, так сказать, ходом — не хватало времени на уборку. Поначалу я вырвалась вперед, упустила на плите молоко. Потом меня опередила Алиция: что-то искала — циклон не произвел бы больших опустошений. Затем опять я несколько обогнала Алицию: не мыла посуду, то и дело доставала из буфета чистые тарелки и стаканы, а она экономно ела из одной немытой тарелки, всячески обосновывая — грязь-де ее собственная и ничего тут страшного. Некоторое время мы продержались ноздря в ноздрю: у нее развелись мушки в мусорном ведре, а у меня все цветы затянуло паутиной. В конце концов на нас свалилось несчастье в виде гостей, пришлось малость прибраться. Конкурс так и не удалось разрешить.

Легкое злоупотребление алкоголем оборачивалось у Алиции замечательно творческим настроением. Однажды на службе после чьих-то именин она отправилась домой с основательно нагрузившимся Яреком, нашим сметчиком, на улице дружно принялись выламывать доски из забора с целью вооружения, дабы нападать на прохожих, не драться, а грабить — денег на что-то недостало. Первым же прохожим оказалась я, вышла вскоре вслед за ними, но забор уже успели пообломать. Алиция ухватила меня за пальто и радостно завопила: