Обратилась она за паспортом давно, собрала все документы, паспортное бюро не видело препятствий, не хватало лишь какой-то маловажной бумажки. Женщина пообещала бумажку принести, и паспортистка, милая и доброжелательная, поставила на документах галочку, чтобы не забыть про эту бумажку. На следующий день паспортистка попала в больницу с аппендицитом, а проклятая галочка ее заместительнице показалась подозрительной. Несколько лет ушло на то, чтобы выяснить все про галочку, и только теперь женщине обещали наконец паспорт.

И нет ничего удивительного в том, что во время пребывания в зарубежных странах нам всем снятся одни и те же кошмары: потерялся паспорт, деньги, в паспорте нет визы или штампа о пересечении границы, и вот плакала надежда куда-нибудь снова поехать…

Времени у меня оставалось мало, уже двадцать второе декабря, сочельник послезавтра. Паром из Гесера отходил в девять утра, я выехала в половине седьмого, впереди сто сорок семь километров пути. Было совсем темно, морозно, падал мелкий сухой снежок. Естественно, об антифризе для стекол забыла, лобовое стекло заиндевело, не успела оглянуться, как затянуло последний маленький чистый кусочек. Единственное, что маячило впереди, — мерцающие лучи всех встречных машин, я направляла «опель» так, чтобы держаться подальше от этого света, но не слишком далеко. Спасти меня мог только день.

— Томек, — безнадежно вопрошала я, — не знаешь случайно, когда сегодня взойдет солнце?

— Понятия не имею, — ответил Томек терпеливо.

Через несколько минут я начала снова.

— Слушай, во сколько сегодня всходит солнце?

— Не знаю. Наверное, поздно, — ответил Томек, пока еще владея собой.

— Томек, может, ты ориентируешься, в котором часу взойдет солнце?..

— Не ориентируюсь! Не знаю!

— Томек, как бы проверить, когда взойдет солнце?..

— Черт подери солнце! Как ты собираешься это проверить?!

— Я думала, вдруг случайно ты в курсе, когда взойдет солнце…

— Боже, спаси и помилуй! Вообще не взойдет!!!..

— Да нет же, должно взойти. А вот когда оно взойдет?..

Томек только стонал и скрипел зубами. Дорогу, целиком отмеченную проблемой восхода солнца, мы таки проехали, в Гесере солнце уже взошло, но я на первой же заправочной станции вылетела из машины с криком:

— Ice in Glas! Psik, psik!

Служитель понял безошибочно, тут же принес антифриз в аэрозоле для стекол за пять крон. На паром я въехала, имея полную видимость.

Второй мой идиотизм — опять забыла автомобильную карту, вспомнила о ней только в ГДР. А в ГДР, хоть лопнуть, хоть повеситься, автомобильная карта — мечта в голубую полосочку…

Паром в те времена плыл три с половиной часа. Мы позавтракали. В Варнемюнде все еще было светло. Напротив углядела соотечественника, ехал «фольксвагеном» — горбунком.

— Вы, пани, на Колбасково? — доброжелательно осведомился он. — Будьте внимательны, за Ростоком сплошной лед. Вон как меня потрепало…

И в самом деле, весь капот у него был разбит. Я поблагодарила за предупреждение и озаботилась, ведь «опель» везла на продажу, на шикарно отлакированную машину при покупке старалась не смотреть, чтобы лакировка не искушала, — ведь не лакировка же мне нужна. Тем не менее любая царапина на этом произведении искусства снизила бы цену по меньшей мере на десять тысяч злотых, таких убытков я не могла себе позволить.

На заправочной станции нам вежливо показали автомобильную карту, продать отказались, но позволили переписать названия мест, через которые нам предстояло ехать. Переписывал Томек, на пароме немного пришедший в себя. Двинулись дальше.

От Ростока, согласно совету, ехала осторожно, и дай Господь Бог здоровья тому человеку да и его потомкам за предупреждение. Гололед начинался внезапно, просто тонкая черточка пересекала шоссе. Не знай я о нем заранее, влетела бы на лед со скоростью сто километров, и дальше мы уже пошли бы пешком, если бы вообще могли самостоятельно передвигаться.

Господи Боже, этакого мне еще не пришлось испытать. Лед. Успела сбросить скорость, после чего с ходу забыла о существовании педали не только тормозной, но и газа. Изменение скорости хоть на пять километров тут же заставляло машину съезжать в сторону, в направлении, вовсе не запланированном, — заносило то в кювет, то к середине шоссе. Не представляю, было ли холодно, я обливалась потом. Треклятое шоссе через ГДР отличалось большим разнообразием — крутое, почему-то выпуклое, узкое и обсажено деревьями. К тому же грызла мысль, только я, старая корова, неумеха, так еду, однако вскоре утешилась: немногие встречные машины тащились точно так же. Меня не обогнал ни один автомобиль. Перед глазами у меня так и сияла ослепительная лакировка моего «опеля», и каждое дерево становилось моим возможным личным врагом, хотя в принципе-то люблю природу.

Сто пятьдесят один километр я ехала почти пять часов. Через час сорок снова стемнело. В Пренцлау перестала отличать проезжую часть от тротуара, но и себя ощущала одним целым с машиной, что прекрасно. Мы остановились, решили съесть обед, хотя время было вечернее и полагался скорее ужин.

В кафе появилась проблема. Ни Томек, ни я не говорили по-немецки, а хотелось только горячего мяса, лучше говядины. Wurst?.. Никакое не «Wurst» — это колбаса, а мы не хотим колбасы. Желаем добрую котлету, в крайнем случае печень под соусом.

К счастью, мне вспомнились лингвистические упражнения в Дании. На работе меня спросили по-датски, как по-польски будет «dumme swine»? Только дебил не понял бы.

— Глупая свинья, — ответила я.

Все с энтузиазмом заучили эти слова.

Минутку, пожалуй, я опять чуть-чуть отступлю от темы, хотя понимаю, что делаю это в драматический момент. В связи с глупой свиньей я услышала две датские шутки, передам их в авторизованном переводе.

Некий господин отправился в отпуск, вернулся, на работе спрашивают:

— Где ты был?

— В Париже.

— О, gammle swine…

— Да нет же, я был с женой!

— О, dumme swine!

Поясняю: «gammle» значит «старый». Вместе: старая свинья.

Вторая шутка.

Хмырь работает у фермера, приходит за оплатой, вздохнув, говорит:

— Пожалуй, придется купить себе велосипед…

Через месяц приходит снова, берет деньги:

— А все-таки этот велосипед надо купить…Приходит еще через месяц, берет деньги, фермер говорит:

— Я тебе отказываю. У меня уже не работаешь.

— Почему?!

— Хватит с меня болтовни про велосипед…

Почти английский юмор. Возвращаюсь к лингвистическим достижениям. Как-то мы с Мартином совсем спятили на тушеной грудинке с майораном, я взялась приготовить блюдо, пошла к мяснику, показала пальцем на витрину и произнесла:

— Longo swine, please.

«Длинной свиньей» людоеды в Австралии называли вроде бы белого человека. Мясник, по-видимому, не бывал в Австралии, не раздумывая долго, взял грудинку и отрезал, сколько надо. Вспомнив это лингвистическое достижение, я решительно потребовала:

— Warme Schwein, bitte [28].

И пожалуйста, поняли сразу. Томек смотрел на меня с набожным восхищением. Не помню, что дали, котлету из грудинки или говяжий гуляш, во всяком случае мы вполне удовлетворили свои потребности.

Сил у меня прибавилось, и мы двинулись в дальнейший путь.

Гололедица кончилась, зато когда я выезжала на берлинскую автостраду, буйствовала снежная вьюга. Выезд крутой и сложный, я засомневалась, верное ли направление удалось избрать.

— Томек, что там должно быть? Ты ведь записал названия. Ей-Богу, не уверена, не едем ли мы на Берлин!

Появились указатели, я замедлила, читали с трудом, все залепило снегом.

— Господи, ничего подобного у меня нет! — всполошился Томек. — Такого названия здесь не должно быть! Куда мы едем?!

Ни один указатель не совпадал. Я продолжала ехать вперед — ничего другого не оставалось; что я видела в снежном вихре, не скажу — нельзя же выражаться. Впечатление такое, что я — единственная на всей трассе, и при мысли, что мы прем на Берлин, волосы на голове шевелились. До самой надписи «Государственная граница» я так и не была уверена, куда еду — в Польшу или в глубь ГДР.